- Сбились с панталыку, ха-ха-ха! - покатился Ланти Кланси. - Вот бы посмотрели они на наш доблестный Раздесятый, а, капитан, душа моя?
- Молчи, приятель! - воскликнул я.
Никогда я еще не видел, чтобы человеческое лицо так красноречиво выражало игру страстей, как в эту минуту иссиня-бледное, искаженное яростью лицо Наполеона. Он сорвал эполеты с генерала Мийо и швырнул их в лицо генералу Фуа. Обведя всех диким демоническим взором, он хрипло потребовал герцога Иллирийского.
- Сир, он ранен, - ответил генерал Фуа, утерев слезу, навернувшуюся на подбитый императором глаз. - Час назад его ранил на дуэли молодой пленный англичанин мсье де Фогарти.
- Ранен? Маршал Франции ранен на дуэли? Подать сюда этого англичанина! Поставить перед взводом гренадеров и...
- Сир! - ввернул было Евгений.
- ...и пусть его расстреляют!!! - сатанински визжал император, замахнувшись на меня биноклем. Это было уже слишком.
- А ну-тка! - воскликнул я и, дернув поводья, поскакал прямо на императора.
В тот же миг вся французская армия хором вскрикнула от ужаса, и по меньшей мере сорок тысяч дул оказались наведены мне в грудь. Но мушкеты были не заряжены, а в жерла пушек загнаны одни пыжи, и только это обстоятельство, я полагаю, спасло жизнь Фила Фогарти во время грозного залпа.
Зная норов моего коня, я поднял его в карьер, и Бугабу взмыл вверх, точно пушечное ядро. Император в тот день был на белом берберийце, и он успел стать белее своей лошади, пока я перескакивал прямо через его голову, даже не задев кокарды.
- Браво! - воскликнул Мюрат, который не мог не одобрить хороший прыжок.
- Подсечь ему поджилки! - рявкнул Сийес, некогда аббат, но в то время уже свирепый кирасир огромного роста, и замахнулся на меня палашом.
Но плохо он знал, что такое ирландец верхом на ирландском скакуне. Бугабу перенесся через Сийеса, на лету ударом заднего левого копыта выбив это чудовище из седла, и во весь опор помчал меня прочь, а в погоню за мной устремилась целая армия в один миллион семьдесят три тысячи восемьсот человек.
"Звезды и полосы"
Роман, принадлежащий перу автора "Последнего из Муллиганов"
"Следопыта" и пр.
I
Король французский прогуливался по террасе Версальского дворца; нежно повиснув на руке у его величества выступала прекраснейшая не только из королев, но также и из всех женщин; между тем как дети Франции предавались младенческому веселью в аллеях роскошного парка Ле-Нотр (с которого скопирован парк Нибло в нашем собственном стольном городе Нью-Йорке) и резвились, играя в чехарду со своим дядей графом Прованским; под сенью рощ бродили царедворцы в пестрых одеждах, блистая орденами, и нашептывали двусмысленности на ухо высокородным красавицам.
- Мари, любовь моя, - сказал властитель Франции, доставая часы из жилетного кармана, - время американскому послу предстать перед нами.
- Кому и знать время, как не вашему величеству, - лукаво отвечала с австрийским акцентом Мария-Антуанетта. - Разве царственный Людовик - не первый часовщик в своем королевстве?
Король с гордостью посмотрел на свои часы с репетицией и милостиво приложился к ручке той, кто сделала ему этот комплимент.
- Милорд епископ Отэнский, - обратился он к господину де Талейрану Перигору, который в качестве Первого камергера империи сопровождал королевскую чету. - Сделайте божескую милость, сбегайте поищите в саду и передайте его превосходительству доктору Франклину, что король ждет.
Епископ резвее юноши бросился со всех ног разыскивать посла Соединенных Штатов.
- Эти республиканцы, - вполголоса высокомерно заметил король, - сдается мне, все никудышные придворные.
- Нет, ваше величество, - отозвалась прелестная Антуанетта, придворные они, может, и никудышные, сир, зато мир не знал таких безупречных джентльменов. Среди вельмож Версаля не найдется ни одного, кто мог бы поспорить благородством осанки и обращения с американским посланцем и его телохранителем. Им свойственна вся утонченность Старого Света в сочетании с природной непринужденностью Нового. Обладая превосходными манерами, они в то же время отличаются подкупающей скромностью, не то что эти заносчивые английские аристократы, с которыми они находятся в состоянии войны. Рассказывают, что они даже говорят на этом общем их языке с таким изяществом, до которого надменным островитянам, их угнетателям, далеко, как до неба. Они независимы, но никогда не наглы; они изысканны, но всегда почтительны; и храбры, но совсем не хвастливы.
- Как, моя милочка? Такие кровожданые дикари, а? - со смехом воскликнул Людовик, приподнимая пальцем подбородок царственной Марии-Антуанетты. - Но вон идет доктор Франклин и с ним ваш друг касик.
И действительно, как раз когда монарх произносил эти слова, на террасе появился посол Соединенных Штатов, сопровождаемый великаном-воином в облачении жителей его родных лесов.
Сознавая свое достоинство как представителя суверенного государства (уже тогда никому не уступавшего в величии, меж тем как ныне оно всех превосходит и величием, и доблестью, и честью, и силой, и культурой), доктор Франклин кивнул королеве Франции, но не снял шляпы перед французским монархом и не перестал строгать прутик, который держал в руке.
- Я ждал вас, сэр, - недовольно проговорил король, и королева испуганно сдавила монарший локоть.
- Дела республики, сир, важнее, чем даже воля вашего величества, отвечал доктор Франклин. - Когда я был учеником и мальчиком на побегушках у печатника, не было парнишки в округе обязательнее бедного Бена Франклина. Но все обязательства отступают перед служением Соединенным Штатам Северной Америки. Я все сказал. Что вам от меня угодно, сир?
И бесстрашный республиканец направил на монарха спокойный, ровный взор, от которого потомку Людовика Святого сделалось не но себе.
- Я... мне было угодно попрощаться с Татуа перед его отъездом,промолвил Людовик XVI в некотором замешательстве. - Приблизьтесь, Татуа.
Великан-индеец подошел мерным шагом и остановился, не смутившись, лицом к лицу с верховным властителем племени французов; и снова тщедушный монарх дрогнул перед ужасной простотой, светившейся во взгляде жителя первобытных лесов.
Грозный вождь Кольценосых индейцев был в боевой раскраске, на макушке у него из скрученных в узел волос торчало павлинье перо - подарок красавицы принцессы де Ламбаль. Нос его, оттянутый тем самым украшением, каковое дало имя его свирепому племени, был небесно-голубого цвета, вокруг одного глаза было описано оранжевое колесо, вокруг другого - зеленое, а через благородное чело проходили черно-бело-малиновые извивы и, спускаясь на скулы, достигали затем подбородка. Подобным же образом была расписана и татуирована его могучая грудь, а жилистую шею и мускулистые руки обвивали бесчисленные ожерелья и браслеты из человеческих зубов, извлеченных (по одному только от каждого черепа) из челюстей тех, кто пал от удара его убийственного томагавка, висящего сейчас у него на поясе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24