Посол-калмык, трепеща, ретировался, оставив после себя запах мускуса и свечного сала.
Торговец апельсинами, агент Лолы Монтес, продавец певчих снегирей и переодетый кардинал, прибывший для переговоров о займе для Римского папы, по очереди получали аудиенцию, и каждого, после краткой беседы па его родном языке, Рафаэль отпускал мановением руки.
- Королева должна возвратиться из Аранхуеса, или придется убрать короля, - задумчиво заметил Рафаэль после ухода желтолицего посла из Испании, генерала герцога Олла-Потрида. - Как ваше мнение, мой Котиксби?
Котиксби, смеясь, собирался ответить, ибо ему весьма забавно показалось, что все мировые дела решались здесь и Холивелл-стрит оказалась центром Европы, как вдруг раздались три особенных удара в дверь, и Мендоса, вскочив, воскликнул:
- А-а! Только четыре человека во всем мире знают этот сигнал.
И с почтительностью, разительно отличавшейся от его прежней непринужденной манеры, двинулся навстречу входившему.
То был довольно старый человек, безусловно, тоже еврейской национальности; бездонные его глаза горели и на губах играла загадочная усмешка.
В руках у него был парусиновый зонт, на ногах - старые брюки и стоптанные сапоги, и на голове старый парик, взбитый на макушке наподобие перезрелой гнилой груши.
Он тяжело, словно обессилев, опустился в первое попавшееся кресло, между тем как Рафаэль отвесил ему нижайший поклон.
- Я устал, - промолвил он. - Доехал за пятнадцать часов. Я лежу больной в Нейи, - добавил он со смехом. - Велите принести мне немного eau sucree Подслащенной воды (франц.). и расскажите, какие новости, князь де Мендоса. Эти хлебные беспорядки, эта непопулярность Гизо, этот гнусный испанский заговор против нашего возлюбленного герцога Монпансье и его дочери, эта жестокость Пальмерстона по отношению к Колетти - право, от всего этого я просто болен. Скажите мне ваше мнение, дорогой герцог. Но кто это здесь?
Царственная особа говорила все это, обращаясь к Мендосе, на языке иудейском, и лорд Котиксби мог бы сказаться непонимающим древнее наречие. Но он учился в Кембридже, где молодежь овладевает им в совершенстве.
- Сир, - ответил он, - не стану скрывать от вас, что мне понятен язык старины, на котором вы говорите. Существуют, я думаю, кое-какие тайны между Мендосой и вашим вели...
- Тесс! - прервал Рафаэль, уводя его из залы. - Оревуар, милый Котиксби. Его величество из наших, - шепнул он ему в дверях. - И Римский папа тоже... И.. - - Шепот скрыл остальное.
- Боже мой! Неужели? - задумчиво произнес Котиксби. Он вышел на Холивелл-стрит. Солнце садилось.
- Да, - сказал он себе, - пора ехать за Армидой и торопиться в театр "Олимпик".
"Лорды и Ливреи"
Произведение известной писательницы, автора романов "Графы и Графини",
"Аманты и Диаманты", "Маркизы и Капризы", и т. д., и т. п.
I
- Corbleu! Черт возьми! (франц.). Что за очаровательное создание было сегодня в ложе у Фиц-Томмагавков! - воскликнул один из молодых денди, которые после оперы сидели веселой компанией в "Ковентри-клубе" и, облокотясь на бархатные перила галереи, курили первосортные гаванские сигары от Хадсона.
Все изумленно переглянулись при этом восторженном восклицании в устах юного графа де Кюрдюка, от которого не слышали иных похвал, кроме как шедеврам кулинарии, вроде гузки молочного индюшонка a la St Menehould или свиных крылышек в радикулитном соусе a la Piffarde, какие умеет приготовить и подать только Шампольон, главный повар в "Клубе путешественников"; да еще букету доброго вина "медок" из отборных запасов Карбонелла или выдержанного "мараскина" из погребов "Бригса и Хобсона".
Алюрд де Пентонвиль, восемнадцатый граф Кюрдюк, виконт Павлин де Излингтон, барон Панкрас и баронет, был, подобно столь многим нашим светским молодым людям, решительно blase Пресыщенный (франц.)., хотя и не достиг еще полных двадцати четырех лет от роду. По счастью, бог наградил его матерью - женщиной возвышенных правил, которая напитала его юную душу моральными принципами, намного превосходящими пустые претензии нынешнего света. Но звание пэра, которым юный граф и ныне столь мало дорожил, принадлежало ему не от рождения. Его отец, капитан британского флота, павший в заливе Фанди рядом с доблестным Коллингвудом, кроме палаша своего и незапятнанного имени, почти ничего не оставил молодой, прелестной и безутешной вдове, которая все первые годы своего траура посвятила воспитанию дитяти в изящном, хотя и маленьком домике в одной из романтических приморских деревушек живописного Девоншира. Ее дитя! Какое утешение наполняло ее сердце, когда к нему прижимала она сына! Как ревностно насаждала она в его юной груди принципы, некогда служившие путеводной звездой его доблестному отцу!
В этом уединении вдову и сына отыскало громкое имя и богатство почти безграничное. Семнадцатый граф - блестящий, пылкий, в расцвете молодости выехал однажды из Вечного города на скачки в Кампанье. Обратно в гостиницу на Пьяцца-ди-Спанья было доставлено изувеченное мертвое тело. Увы! Смерть не питает почтения к Знатности. Обезображенный труп - вот все, что осталось от вспыльчивого, надменного, бешеного, но великодушного Альтамонта де Пентонвиля! Вот он, рок!
Достойная Эмили де Пентонвиль со всем материнским трепетом восприняла честь и блага, выпавшие вдруг на долю ее сыну. Она пригласила ученого клирика - священника англиканского вероисповедания быть ему наставником в учении, сопровождать его в заграничном путешествии, когда подойдет время, и ограждать его от всех опасностей, какие рассеянный образ жизни рассыпает на пути у благородных, праздных и богатых. Но преподобный Сирил Делаваль умер в Неаполе от кори, и юный граф Кюрдюк остался без попечителя.
Каковы же были последствия? А таковы, что в двадцать три года он был полнейший циник и эпикуреец. Он осушал чашу наслаждений, пока она не утратила всякую прелесть в его уставшей руке. Он созерцал пирамиды без священного трепета, и Альпы - без душевного содрогания. Его не взволновали бескрайние пески пустыни и оставили равнодушным безмятежные глубины средиземноморской синевы. Горькие, горькие слезы пролила Эмили де Пентонвиль, когда по возвращении сына с континента своими глазами увидела ужасную перемену, происшедшую с ее красивым, ее голубоглазым, ее развращенным, но по-прежнему любимым мальчиком!
- Corpo di Вассо Итальянское восклицание вроде "черт побери"., проговорил он, отшвырнув окурок своей сигары и метко угодив прямо в красный кончик носа кучеру графини Делаводимор, который, высадив ее жирное сиятельство у нумера 236-го на Пикадилли, гнал теперь ее выезд в конюшни, прежде чем расположиться до ночи в кабаке "Военная Удача".
- До чего она хороша! Какие глаза! Какие волосы!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24