Туда же, в низинку!.. – откликнулся Дима. – Не надо было, наверное, его водкой из горла поить. Черт их знает, аррантов! Это у нас на десять поколений в обе стороны – сплошные любители выпить, а кто не любитель, тот профессионал. А у этих инопланетян реакция на спиртное совсем уж непредсказуемая!
– Как ты вовремя об этом, вспомнил, дорогой мой Дмитрий, – с нескрываемым сарказмом в голосе отозвался Слава. – Ну что, пошли его вылавливать из оврага? В прошлый раз он белый дым увидел, а теперь может и до зеленых чертей доискаться!..
Ребята вскочили и бросились вслед за Ловиллем. Когда все трое оказались на краю оврага, аррант был уже на середине спуска. Он шел по тропинке быстрым, удивительно устойчивым шагом, и сразу же в мозгу всех троих его друзей всплыли ассоциации с цирковым канатоходцем. Без страховки.
Дима замер у самого спуска, оступился и едва не сорвался в пустоту, но Нефедов успел вовремя подхватить приятеля под локоть.
– В самом деле – дым, – выговорил тот.
Белые струи выползали из многочисленных трещин в земле; устремляясь вверх или стелясь у самой земли, сплетаясь в клубки, они лезли, словно дождевые черви, под воздействием электротока из влажной земли. А еще из низины тянуло ХОЛОДОМ. Нет, не той благотворной, тенистой прохладой, что встречается летом в таких вот зеленых низинках. Именно холодом, продирающей до костного мозга ледяной стужей.
– Так… – выговорил Дима. – Неудивительно, что Лёха закоченел. Такое впечатление, что тут лопнул контейнер со сжиженным газом. Чего, конечно, быть не может. Чертовщина какая-то!
Пока он рассуждал, Слава Нефедов уже рванулся вниз по тропинке, крича во все горло:
– Лёха! Лёха! Куда ты поперся-то?! Напился – веди себя прилично! У меня такое ощущение, что здесь опять какой-нибудь нелегал из ОАЗИСа сбросил и закопал емкость с отработанными материалами охладителей с… бррр, какой холод!
Лекх Ловилль совершенно не реагировал на крики и пыхтение Нефедова у себя за спиной. Он шагал в глубь низины твердым, уверенным шагом. Он не замечал ни побуревшей травы, ни выступившей на поверхности почвы кристаллической наледи, сероватой, похожей на поваренную соль. Только один раз он сбился с шага – когда ступил на лед.
Это замерз ручей, из которого несколько минут назад Лекх Ловилль ополоснул лоб и виски.
Близко. Совсем близко. Даже не верится, что невозможное вдруг обросло плотью, обрело узнаваемые черты и ту вожделенную, искомую суть, которая способна вырвать его из этих пластов древней земли. Ведь он уже увидел и вспомнил свое имя: ЗОГ'ГАЙР. Теперь это имя, будто сложенное из окаменевших от боли пауков, оживало, трепетало, требовало вдохнуть в себя новую жизнь, жадно всасывало в себя эманации чистого, ничем не замутненного первовещества – души и тела АРРАНТА. Шаг, еще шаг. Уже можно почувствовать, как ревут, распарываясь, расходясь трещинами, тысячелетние пласты земли. Стылый холод небытия истекает, бессильно выдавливается струйками дыма, густеет, оседает острыми серыми кристаллами. Словно они, как и этот холодный белый дым, когда-то были его кровью, живой кровью существа ДАГГОНА. Вырваться, вырваться из собственной окаменелой, опостылевшей, тысячелетиями сжимавшей его оболочки!.. Выпрыгнуть, припасть к источнику спасения – нет-нет, не по глоточку, а одним упоительным мгновением выпить, выжать силу!.. Вот идет жертва. Шаг за шагом – к нему. Зог'гайру… Еще шаг. Еще. Еще!..
– Лёха-а-а!!!
Нефедов видел, как поскользнулись ноги Ловилля и как, взмахнув руками, тот не без труда сохранил равновесие. Слава сделал два огромных шага, тоже едва не поскользнулся на последней трети уже обледеневшей тропинки. Под подошвами завизжало, заскрипело. Отвердевшая бурая трава больно резала голые лодыжки, а странное онемение, вскарабкавшееся по ногам уже почти до колена, на секунду заставило Нефедова поверить, что вовсе не на живых ногах, а на мертвых протезах идет он в глубь этой зловещей, нелепо и жутко промерзшей низины…
Он скрипнул зубами и вцепился взглядом в спину Ловилля. В этот момент аррант остановился. Слава тоже замер, повинуясь какому-то неосознанному импульсу. И он смотрел, смотрел… Мутнело перед глазами. Нефедов попытался сконцентрироваться на Ловилле и даже попытался вспомнить, зачем он последовал за Лекхом сюда, в этот леденящий белый дым… но тут прямо перед аррантом вздыбился, выворачиваясь из земли, целый пласт обледенелой почвы. Спаянной в промерзшую темно-серую, с желтоватыми прожилками, плиту. Без каких-либо видимых причин эта махина размером с фундамент добротного коттеджа встала на ребро, открывая под собой иссиня-черную, заострившуюся морозными иглами пустоту. Ловилль вдруг слабо, по-детски, вскрикнул, и его подняло в воздух. Мелькнули перед глазами Нефедова тонкие, раскинутые в стороны ноги в дурацких желтых сандалях. Арранта несколько раз перекрутило в воздухе, голова стала заворачиваться куда-то в подмышку, и совсем хрупким и нежным показался помертвевшему Славе треск ломающихся позвонков и перемалывающихся, как в мясорубке, костей. Из пустоты выметнулось что-то узкое, клиновидное, белесое, оно проскользнуло над Ловиллем, разваливая его тело надвое. Одну половину арранта начало затягивать в тень вздыбившегося земляного утеса, вторую, с еще дергающимися и неестественно вывернутыми в суставах ногами, отбросило прямо к Нефедову.
Слава хотел попятиться, но словно примерз к этой ощетинившейся маленькими серыми кристалликами почве. Он сделал над собой гигантское усилие, и ему все-таки удалось сдвинуться с места. Но не назад, а – вперед. Туда, куда уплывала верхняя часть тела Ловилля со сломанной шеей и белыми, оледенелыми, мертво выпученными глазами. Ноги Нефедова подогнулись, он упал на колени, потом на четвереньки и пополз, пополз. На острой, как бритвенные лезвия, бурой траве один за другим расцветали живые алые лепестки. Кровь капала, прожигая мертвую ледяную корку, но Слава Нефедов, с исполосованными ногами и ладонями, изрезанными в лохмотья, уже ничего не чувствовал. Стоявшие у края оврага Дима Нестеров, в своей нелепой и сразу поблекшей «чешуе», и его девушка Саша так и не посмели спуститься вниз. Они только смотрели, как ползет вверх по тропинке Нефедов, цепляется скрюченными и залитыми кровью пальцами за землю, слышали, как хрустит на его зубах песок…
Слава напрочь не заметил руки, которую протягивал ему Дима. Он оскалил зубы и, перевалив через бугорок, которым заканчивался подъем из низинки, мешком повалился под дерево. Из его рта текла слюна, челюсти свело судорогой, а все тело заходилось мелкой, изматывающей дрожью, в которой неизвестно чего больше было – мертвенного ли окоченения человека, который вырвался из нечеловеческого холода, либо животного страха, пробуждающего первородные, давно позабытые инстинкты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
– Как ты вовремя об этом, вспомнил, дорогой мой Дмитрий, – с нескрываемым сарказмом в голосе отозвался Слава. – Ну что, пошли его вылавливать из оврага? В прошлый раз он белый дым увидел, а теперь может и до зеленых чертей доискаться!..
Ребята вскочили и бросились вслед за Ловиллем. Когда все трое оказались на краю оврага, аррант был уже на середине спуска. Он шел по тропинке быстрым, удивительно устойчивым шагом, и сразу же в мозгу всех троих его друзей всплыли ассоциации с цирковым канатоходцем. Без страховки.
Дима замер у самого спуска, оступился и едва не сорвался в пустоту, но Нефедов успел вовремя подхватить приятеля под локоть.
– В самом деле – дым, – выговорил тот.
Белые струи выползали из многочисленных трещин в земле; устремляясь вверх или стелясь у самой земли, сплетаясь в клубки, они лезли, словно дождевые черви, под воздействием электротока из влажной земли. А еще из низины тянуло ХОЛОДОМ. Нет, не той благотворной, тенистой прохладой, что встречается летом в таких вот зеленых низинках. Именно холодом, продирающей до костного мозга ледяной стужей.
– Так… – выговорил Дима. – Неудивительно, что Лёха закоченел. Такое впечатление, что тут лопнул контейнер со сжиженным газом. Чего, конечно, быть не может. Чертовщина какая-то!
Пока он рассуждал, Слава Нефедов уже рванулся вниз по тропинке, крича во все горло:
– Лёха! Лёха! Куда ты поперся-то?! Напился – веди себя прилично! У меня такое ощущение, что здесь опять какой-нибудь нелегал из ОАЗИСа сбросил и закопал емкость с отработанными материалами охладителей с… бррр, какой холод!
Лекх Ловилль совершенно не реагировал на крики и пыхтение Нефедова у себя за спиной. Он шагал в глубь низины твердым, уверенным шагом. Он не замечал ни побуревшей травы, ни выступившей на поверхности почвы кристаллической наледи, сероватой, похожей на поваренную соль. Только один раз он сбился с шага – когда ступил на лед.
Это замерз ручей, из которого несколько минут назад Лекх Ловилль ополоснул лоб и виски.
Близко. Совсем близко. Даже не верится, что невозможное вдруг обросло плотью, обрело узнаваемые черты и ту вожделенную, искомую суть, которая способна вырвать его из этих пластов древней земли. Ведь он уже увидел и вспомнил свое имя: ЗОГ'ГАЙР. Теперь это имя, будто сложенное из окаменевших от боли пауков, оживало, трепетало, требовало вдохнуть в себя новую жизнь, жадно всасывало в себя эманации чистого, ничем не замутненного первовещества – души и тела АРРАНТА. Шаг, еще шаг. Уже можно почувствовать, как ревут, распарываясь, расходясь трещинами, тысячелетние пласты земли. Стылый холод небытия истекает, бессильно выдавливается струйками дыма, густеет, оседает острыми серыми кристаллами. Словно они, как и этот холодный белый дым, когда-то были его кровью, живой кровью существа ДАГГОНА. Вырваться, вырваться из собственной окаменелой, опостылевшей, тысячелетиями сжимавшей его оболочки!.. Выпрыгнуть, припасть к источнику спасения – нет-нет, не по глоточку, а одним упоительным мгновением выпить, выжать силу!.. Вот идет жертва. Шаг за шагом – к нему. Зог'гайру… Еще шаг. Еще. Еще!..
– Лёха-а-а!!!
Нефедов видел, как поскользнулись ноги Ловилля и как, взмахнув руками, тот не без труда сохранил равновесие. Слава сделал два огромных шага, тоже едва не поскользнулся на последней трети уже обледеневшей тропинки. Под подошвами завизжало, заскрипело. Отвердевшая бурая трава больно резала голые лодыжки, а странное онемение, вскарабкавшееся по ногам уже почти до колена, на секунду заставило Нефедова поверить, что вовсе не на живых ногах, а на мертвых протезах идет он в глубь этой зловещей, нелепо и жутко промерзшей низины…
Он скрипнул зубами и вцепился взглядом в спину Ловилля. В этот момент аррант остановился. Слава тоже замер, повинуясь какому-то неосознанному импульсу. И он смотрел, смотрел… Мутнело перед глазами. Нефедов попытался сконцентрироваться на Ловилле и даже попытался вспомнить, зачем он последовал за Лекхом сюда, в этот леденящий белый дым… но тут прямо перед аррантом вздыбился, выворачиваясь из земли, целый пласт обледенелой почвы. Спаянной в промерзшую темно-серую, с желтоватыми прожилками, плиту. Без каких-либо видимых причин эта махина размером с фундамент добротного коттеджа встала на ребро, открывая под собой иссиня-черную, заострившуюся морозными иглами пустоту. Ловилль вдруг слабо, по-детски, вскрикнул, и его подняло в воздух. Мелькнули перед глазами Нефедова тонкие, раскинутые в стороны ноги в дурацких желтых сандалях. Арранта несколько раз перекрутило в воздухе, голова стала заворачиваться куда-то в подмышку, и совсем хрупким и нежным показался помертвевшему Славе треск ломающихся позвонков и перемалывающихся, как в мясорубке, костей. Из пустоты выметнулось что-то узкое, клиновидное, белесое, оно проскользнуло над Ловиллем, разваливая его тело надвое. Одну половину арранта начало затягивать в тень вздыбившегося земляного утеса, вторую, с еще дергающимися и неестественно вывернутыми в суставах ногами, отбросило прямо к Нефедову.
Слава хотел попятиться, но словно примерз к этой ощетинившейся маленькими серыми кристалликами почве. Он сделал над собой гигантское усилие, и ему все-таки удалось сдвинуться с места. Но не назад, а – вперед. Туда, куда уплывала верхняя часть тела Ловилля со сломанной шеей и белыми, оледенелыми, мертво выпученными глазами. Ноги Нефедова подогнулись, он упал на колени, потом на четвереньки и пополз, пополз. На острой, как бритвенные лезвия, бурой траве один за другим расцветали живые алые лепестки. Кровь капала, прожигая мертвую ледяную корку, но Слава Нефедов, с исполосованными ногами и ладонями, изрезанными в лохмотья, уже ничего не чувствовал. Стоявшие у края оврага Дима Нестеров, в своей нелепой и сразу поблекшей «чешуе», и его девушка Саша так и не посмели спуститься вниз. Они только смотрели, как ползет вверх по тропинке Нефедов, цепляется скрюченными и залитыми кровью пальцами за землю, слышали, как хрустит на его зубах песок…
Слава напрочь не заметил руки, которую протягивал ему Дима. Он оскалил зубы и, перевалив через бугорок, которым заканчивался подъем из низинки, мешком повалился под дерево. Из его рта текла слюна, челюсти свело судорогой, а все тело заходилось мелкой, изматывающей дрожью, в которой неизвестно чего больше было – мертвенного ли окоченения человека, который вырвался из нечеловеческого холода, либо животного страха, пробуждающего первородные, давно позабытые инстинкты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116