Петр Тимурович.
Галлена стала зваться Еленой Леонидовной, потому как имя ее папы звучало как Лориер. В древнескандинавской мифологии сей славный родитель был известен под именем Локи, или Отец Лжи. Как оно звучало в христианской мифологии – об этом Женя Афанасьев предпочел не думать: при одной мысли, что его подозрения могут подтвердиться, по коже пробегали мурашки.
С молчаливой белокурой Анни проблем вообще не возникло – ее имя калькировалось на русский очень легко. Как Анна, разумеется.
Зато старый Вотан наотрез отказался переименовываться и заявил, что если молодежи это еще позволительно, то ему, старому богу, пусть даже и не предлагают.
– Лучше выколоть второй глаз, чем уродовать имя свое, прославленное в веках и в мирах, – гордо заявил одноглазый упрямец, вынимая из складок плаща прозрачный сосуд с полюбившимся благородным напитком (водкой).
Пришлось прийти к золотой середине и именовать экс-Одина на старинный лад, но в российском варианте: Вотан Борович Херьян.
Последнее имя, выступающее в свойстве фамилии, Вотан гордо перевел с древнего языка как «воитель», но Ковалев еле удержался от смеха и не сделал замечания, что лично у него этот самый «Херьян» ни с каким «воителем» не ассоциируется.
– Вас, почтенный, будут принимать за лицо кавказской национальности, – зловеще напророчил Женя Афанасьев и тут же прикусил язык.
Вотан посмотрел на Женю откровенно недовольно, но, вопреки ожиданию, не разгневался и даже позволил переименовать своего ворона Мунина (и так почти русская фамилия!) в куда как подозрительного – особенно на взгляд антисемита Коляна Ковалева – Моню.
– Мунин означает «Помнящий», – заявил старик, гладя иссиня-черные перья огромной птицы, – он помнит все, что непозволительно забыть.
2
Тем временем джип стремительно пожирал километры, оставшиеся до города. Ковалев, позабыв о том, что он в принципе довольно-таки пьян, позволял себе прямо шумахеровские виражи и лихачества, один из которых и вынес его из-за поворота прямо к КП ГИБДД. Отмашка полосатого жезла – и джип Ковалева свернул на обочину, а Колян, недовольно пошарив по карманам, вынул сто баксов. Потом, посмотрев на невозмутимо поглядывающих вокруг себя лохматых дионов, явно не отличающихся эстетскими изысками в одежде, пробормотал под нос совершенно загадочные для продолжающего жевать ремень безопасности Поджо, да и для его брата Эллера «Одинцова», прекрасно слышавшего даже самый легкий шепот, слова:
– Бляха-муха… еще подумают, что бомжей из Чечни вывожу… бородатые все, е-мое…
И вынул из кармана еще сто баксов. Молодцеватый лейтенант, подойдя к джипу, небрежно козырнул и неспешно проговорил:
– Старший инспектор Климов. Ваши документы. – Колян молча протянул ему одну зеленую бумажку.
– По-моему, вы пьяны, – спрятав бумажку в карман и загадочно прищурив один глаз, сказал старший инспектор.
Колян отвернулся, чтобы не распугивать своим дыханием непьющих гибэдэдэшных бактерий, дежурящих на физиономии лейтенанта, и протянул вторую бумажку. Климов раскрыл прищуренный глаз, зато прищурил другой и, заглянув в салон, проговорил с видом похвального усердия в службе:
– Что-то везете много. Родственники?
– А что лапу-то не протягиваешь? – не выдержал Колян. – Родственники, родственники! На, держи!!
И третья купюра с постной рожей американского президента переправилась в карман честного борца за порядок на российских дорогах.
Но Коляна, который не мог смириться с таким безнаказанным шантажом, уже понесло.
– Родственники! – повторил он. – Слушай анекдот, лейтенант. В тему.
Афанасьев взглянул на Ковалева с явным удивлением, а Эллер, Альдаир и две дионки, впервые слышавшие слово «анекдот», переглянулись и воззрились на лейтенанта. А Колян уже травил прямо-таки с галактическим запалом:
– Приходит мужик там типа в космическое туристическое агентство и говорит: мне типа отдохнуть, где тепло, но чтобы не жарко… а то телки будут потные. Ему типа и бакланят: ну, вот тебе путевка на Альфу Центавра, стоимость сто галактических тугриков. Не, говорит, не катит: там бабы страшные. Ну, тогда вот на Гамму Водолея… там бабы ничего. Нет, грит, не пойдет: жарко и мухи, как собаки. Ну, тогда вот тебе на Землю путевка – всего двадцать галактических тугриков. Мужик снова в отказ: не поеду. Да чем тебе на Земле-то не нравится, там и климат хороший, и бабы красивые! Нет, грит, не поеду. Нравственные они все больно. Я там в прошлый отпуск, ровно две тыщи лет тому назад был, с одной телкой закрутил, она потом забеременела – так они там до сих пор угомониться не могут!!
Лейтенант удивленно воззрился на Коляна, очевидно не въехав в суть анекдота, а Афанасьев захохотал и выговорил сквозь смех:
– А я и не знал, что ты, Ковалев, такой интеллектуал! Ладно… поехали!
3
Дионы оказались куда ближе к людям, чем к богам. По крайней мере, так подумал Женя Афанасьев, окидывая критическим взглядом бассейн, где на большом надувном плоту плавал Поджо-«Петр» со вздувшимся от обжорства животом, а вокруг него нарезал круги его пьяный братец Эллер.
Галлена, Анни и Альдаир же сидели на краю бассейна и болтали ногами, причем все трое были в чем мать родила. Конечно, Афанасьев отметил, что анатомическое строение дионов немногим отличается от человеческого – быть может, лишь той гипертрофированной гармоничностью и атлетичностью, что придали скульптурам своих богов древние греки, – но именно это сходство и заставляло его усиленно пялить глаза на женскую половину делегации с двойной звезды.
И только Вотан Борович Херьян, десяткам поколений древних жителей Скандинавии известный под именем Одина, сидел, сиротливо завернувшись в свой голубой плащ, в шезлонге и гладил ворона Мунина – Помнящего. Столь опрометчиво переименованного в Моню.
По всей видимости, достоинство древнего бога не позволяло ему скинуть с себя одежду и броситься в воды бассейна так, как это делали его молодые соплеменники.
Афанасьев примостился рядом с Альдаиром и протягивал ему одну за другой бутылки пива, которые тот опустошал просто-таки с космической скоростью. Время от времени Женя успевал приложиться раз-другой к собственной бутылке, но тут встревал Колян, несший всякую чушь, как то:
– А интересно… типа смогли бы эти ребята развести того мусора на триста «зеленых», которые я ему скинул? Ну типа этим самым… гипнозом прищучить, как меня?
– А давай у него самого спросим… у новоиспеченного Александра Сергеевича, – беспечно ответил Женя, уже утратив леденящее чувство тревоги, время от времени переходящее в откровенный животный ужас, как было тогда, когда он впервые почувствовал на себе пронизывающий взгляд того, чей отец был древним богом… а потом и увидел другого древнего бога – то существо, которое, вероятно, одним взмахом руки замутило небо метелью, мгновенно охладив теплый летний воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Галлена стала зваться Еленой Леонидовной, потому как имя ее папы звучало как Лориер. В древнескандинавской мифологии сей славный родитель был известен под именем Локи, или Отец Лжи. Как оно звучало в христианской мифологии – об этом Женя Афанасьев предпочел не думать: при одной мысли, что его подозрения могут подтвердиться, по коже пробегали мурашки.
С молчаливой белокурой Анни проблем вообще не возникло – ее имя калькировалось на русский очень легко. Как Анна, разумеется.
Зато старый Вотан наотрез отказался переименовываться и заявил, что если молодежи это еще позволительно, то ему, старому богу, пусть даже и не предлагают.
– Лучше выколоть второй глаз, чем уродовать имя свое, прославленное в веках и в мирах, – гордо заявил одноглазый упрямец, вынимая из складок плаща прозрачный сосуд с полюбившимся благородным напитком (водкой).
Пришлось прийти к золотой середине и именовать экс-Одина на старинный лад, но в российском варианте: Вотан Борович Херьян.
Последнее имя, выступающее в свойстве фамилии, Вотан гордо перевел с древнего языка как «воитель», но Ковалев еле удержался от смеха и не сделал замечания, что лично у него этот самый «Херьян» ни с каким «воителем» не ассоциируется.
– Вас, почтенный, будут принимать за лицо кавказской национальности, – зловеще напророчил Женя Афанасьев и тут же прикусил язык.
Вотан посмотрел на Женю откровенно недовольно, но, вопреки ожиданию, не разгневался и даже позволил переименовать своего ворона Мунина (и так почти русская фамилия!) в куда как подозрительного – особенно на взгляд антисемита Коляна Ковалева – Моню.
– Мунин означает «Помнящий», – заявил старик, гладя иссиня-черные перья огромной птицы, – он помнит все, что непозволительно забыть.
2
Тем временем джип стремительно пожирал километры, оставшиеся до города. Ковалев, позабыв о том, что он в принципе довольно-таки пьян, позволял себе прямо шумахеровские виражи и лихачества, один из которых и вынес его из-за поворота прямо к КП ГИБДД. Отмашка полосатого жезла – и джип Ковалева свернул на обочину, а Колян, недовольно пошарив по карманам, вынул сто баксов. Потом, посмотрев на невозмутимо поглядывающих вокруг себя лохматых дионов, явно не отличающихся эстетскими изысками в одежде, пробормотал под нос совершенно загадочные для продолжающего жевать ремень безопасности Поджо, да и для его брата Эллера «Одинцова», прекрасно слышавшего даже самый легкий шепот, слова:
– Бляха-муха… еще подумают, что бомжей из Чечни вывожу… бородатые все, е-мое…
И вынул из кармана еще сто баксов. Молодцеватый лейтенант, подойдя к джипу, небрежно козырнул и неспешно проговорил:
– Старший инспектор Климов. Ваши документы. – Колян молча протянул ему одну зеленую бумажку.
– По-моему, вы пьяны, – спрятав бумажку в карман и загадочно прищурив один глаз, сказал старший инспектор.
Колян отвернулся, чтобы не распугивать своим дыханием непьющих гибэдэдэшных бактерий, дежурящих на физиономии лейтенанта, и протянул вторую бумажку. Климов раскрыл прищуренный глаз, зато прищурил другой и, заглянув в салон, проговорил с видом похвального усердия в службе:
– Что-то везете много. Родственники?
– А что лапу-то не протягиваешь? – не выдержал Колян. – Родственники, родственники! На, держи!!
И третья купюра с постной рожей американского президента переправилась в карман честного борца за порядок на российских дорогах.
Но Коляна, который не мог смириться с таким безнаказанным шантажом, уже понесло.
– Родственники! – повторил он. – Слушай анекдот, лейтенант. В тему.
Афанасьев взглянул на Ковалева с явным удивлением, а Эллер, Альдаир и две дионки, впервые слышавшие слово «анекдот», переглянулись и воззрились на лейтенанта. А Колян уже травил прямо-таки с галактическим запалом:
– Приходит мужик там типа в космическое туристическое агентство и говорит: мне типа отдохнуть, где тепло, но чтобы не жарко… а то телки будут потные. Ему типа и бакланят: ну, вот тебе путевка на Альфу Центавра, стоимость сто галактических тугриков. Не, говорит, не катит: там бабы страшные. Ну, тогда вот на Гамму Водолея… там бабы ничего. Нет, грит, не пойдет: жарко и мухи, как собаки. Ну, тогда вот тебе на Землю путевка – всего двадцать галактических тугриков. Мужик снова в отказ: не поеду. Да чем тебе на Земле-то не нравится, там и климат хороший, и бабы красивые! Нет, грит, не поеду. Нравственные они все больно. Я там в прошлый отпуск, ровно две тыщи лет тому назад был, с одной телкой закрутил, она потом забеременела – так они там до сих пор угомониться не могут!!
Лейтенант удивленно воззрился на Коляна, очевидно не въехав в суть анекдота, а Афанасьев захохотал и выговорил сквозь смех:
– А я и не знал, что ты, Ковалев, такой интеллектуал! Ладно… поехали!
3
Дионы оказались куда ближе к людям, чем к богам. По крайней мере, так подумал Женя Афанасьев, окидывая критическим взглядом бассейн, где на большом надувном плоту плавал Поджо-«Петр» со вздувшимся от обжорства животом, а вокруг него нарезал круги его пьяный братец Эллер.
Галлена, Анни и Альдаир же сидели на краю бассейна и болтали ногами, причем все трое были в чем мать родила. Конечно, Афанасьев отметил, что анатомическое строение дионов немногим отличается от человеческого – быть может, лишь той гипертрофированной гармоничностью и атлетичностью, что придали скульптурам своих богов древние греки, – но именно это сходство и заставляло его усиленно пялить глаза на женскую половину делегации с двойной звезды.
И только Вотан Борович Херьян, десяткам поколений древних жителей Скандинавии известный под именем Одина, сидел, сиротливо завернувшись в свой голубой плащ, в шезлонге и гладил ворона Мунина – Помнящего. Столь опрометчиво переименованного в Моню.
По всей видимости, достоинство древнего бога не позволяло ему скинуть с себя одежду и броситься в воды бассейна так, как это делали его молодые соплеменники.
Афанасьев примостился рядом с Альдаиром и протягивал ему одну за другой бутылки пива, которые тот опустошал просто-таки с космической скоростью. Время от времени Женя успевал приложиться раз-другой к собственной бутылке, но тут встревал Колян, несший всякую чушь, как то:
– А интересно… типа смогли бы эти ребята развести того мусора на триста «зеленых», которые я ему скинул? Ну типа этим самым… гипнозом прищучить, как меня?
– А давай у него самого спросим… у новоиспеченного Александра Сергеевича, – беспечно ответил Женя, уже утратив леденящее чувство тревоги, время от времени переходящее в откровенный животный ужас, как было тогда, когда он впервые почувствовал на себе пронизывающий взгляд того, чей отец был древним богом… а потом и увидел другого древнего бога – то существо, которое, вероятно, одним взмахом руки замутило небо метелью, мгновенно охладив теплый летний воздух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94