Женя выдохнул и в промежутке между двумя ударами сердца спросил:
– А кто твой отец?
Сартак, казалось, не слышал вопроса. Он спокойно продолжал:
– Прошло три по десять и еще восемь лун, как Аймак-багатур пришел к нам. (Три по десять и еще восемь – тридцать восемь месяцев, больше трех лет, машинально сосчитал Афанасьев.) Все в Орде слушают его, и даже отец порой преклоняет слух к его советам.
Он ходит в коротком красном халате с загадочными письменами, и сами Змеи слушают его. Он славен не только в бою и мудрости, но и в потехе. Дал он монголам новую забаву, в которую отец наверняка захочет сыграть с вами.
Заходило солнце. Внизу блеснула излучина реки, и тотчас же Змей Горыныч, повинуясь Сартаку, пошел на снижение. Перед глазами путешественников расстилался огромный монгольский лагерь. Неисчислимые табуны лошадей, сотни и тысячи юрт, а посреди всего этого – громадный светло-пурпуровый шатер, словно облитый свежей кровью в лучах заходящего светила.
– Шатер отца, – горделиво показал Сартак.
– Да кто твой отец?
Сартак обернулся, и Афанасьев впервые увидел, как углы его узкого рта раздвигает улыбка. Молодой монгол ткнул Змея шестом и ответил:
– Мой отец – великий владыка и полководец, могучий Бату-хан, чьи силы неисчислимы.
– Черт побери! – воскликнул Афанасьев. – Ну конечно! Хан Сартак, сын Батыя, христианин и побратим Александра Невского! То есть, – поправился он под недоуменным взглядом Сартака, – будущий хан и будущий… христи… В общем, вот так.
– Ты умеешь прорицать будущее? – спросил юный монгол и, не дожидаясь ответа, продолжал: – Могучий Укротитель, славный Аймак-багатур, тоже умеет прорицать. Он предсказал отцу взятие Киева и Чернигова, а моему побратиму (ты верно назвал его имя) Александру – победу над тевтонами на озере, закованном в лед.
– Оставим исторические экскурсы, – вмешался Пелисье. – Монгольский лагерь!.. Мы на месте. Воевода Вавила, Поджо, пробуждайтесь! Приехали. Не верю своим глазам, – тихо добавил он, покачивая головой с нарастающей амплитудой.
Змей Горыныч приземлился в пятидесяти метрах от ханского шатра. Последний – шатер – был размером с небольшой стадион. Наверное, в нем могли бы поместиться полторы-две тысячи человек. Место посадки чудища тотчас же было оцеплено сотней воинов из личной охраны хана.
«А что, если этот Сартак скажет сейчас порвать нас на куски, – мелькнула в голове Афанасьева тревожная мысль, – тогда никакой Эллер и его наследственный молот Мьелльнир нам не помогут».
Наверное, он переоценил коварство Сартака. Сын Батыя соскользнул с покорно приникшего к земле Змея Горыныча и, сказав несколько слов кэшиктэнам – гвардейцам, входящим в личную охрану хана, исчез за пологом гигантского шатра. Монгольские воины стояли неподвижно, даже не глядя в сторону Змея и его пассажиров, хотя вид крылатой громадины с прикрученной к спине целой телегой (явно русской постройки!), бесспорно, был любопытен.
– Пошел ябедничать папаше, – произнес Пелисье по-французски, дабы быть уверенным, что его никто не поймет. – Не люблю я этих азиатов. Нет, я не расист, просто у нас в Париже сейчас столько негров и арабов, что не знаешь куда деться чистокровному французу.
– Тоже мне чистокровный, – буркнул Афанасьев по-русски, – наполовину кацап. А этот хан Батый – суровый родитель. Я бы своего сына с таким чудищем, как Горыныч, да еще на Русь, ни за что не отпустил бы! Впрочем, монголы стояли за то, чтоб подрастающее поколение было закаленным.
– Никогда не видел такой рати! – сказал заметно протрезвевший воевода Вавила, водя осовелыми глазами вокруг себя. – Даже в Суздальской земле, где под началом Коловрата бился я с…
Дружинник Гринька поспешно дернул его за рубаху.
Из шатра вышел Сартак. Он успел переодеться и теперь был в роскошном алом халате, расшитом золотыми цветами. Сын хана сказал:
– Великий хан желает зрить вас.
Батый сидел на золотом ханском престоле, символе его власти. Властелин Золотой Орды оказался сухоньким человеком неопределенного возраста и довольно-таки неопрятного вида, с узким морщинистым лицом и черными глазами, зарывшимися в складках желтовато-смуглой кожи. А ведь ему, припомнил Афанасьев, в данный момент еще нет и сорока лет. По вискам хана свешивались туго свитые сальные косички, а на его голове виднелся головной убор, напоминавший перевернутую вазу для фруктов. Ваза была из золота и обильно изукрашена самоцветными камнями.
– На колени! – рявкнул начальник Батыевой охраны, здоровенный монгол в узорчатом кольчужном панцире явно китайского производства, которому разве что не хватало надписи «Made in China». Правда, в те времена все китайское считалось свидетельством наивысшего качества, в отличие от российской действительности образца XX века.
Воины подтолкнули путешественников щитами, сбивая их в одну кучу и пригибая за плечи. Афанасьев еще и подумать не успел, как следует поступать в таком случае, как могучий Эллер и проснувшийся Поджо одним коротким усилием расшвыряли не самых слабых монгольских воинов. Эллер открыл было рот, но Женя, поняв, что дальнейшее неповиновение смерти подобно, выступил вперед и сказал по-русски:
– Прости, о хан, что не валимся в ноги. Из далеких мы краев, а там такое неведомо. Хотели мы видеть тебя, владыку мира.
Батыя все происходящее, кажется, только позабавило. Он склонил голову набок и заговорил высоким, почти писклявым и очень неприятным на слух голосом:
– Слышал я, что вы отважны и храбры. Дерзнули схватиться со Змеем и обороть его. Сын мой Сартак рассказал, как вы его удивили. Ну что же, такие храбрецы заслуживают моего благоволения. И вот вам первая моя милость: вы доживете до завтрашнего рассвета. А там посмотрим.
– Второй раз милуешь меня, великий царь? – спросил воевода Вавила.
Батый прищурил и без того узкие глаза и воскликнул:
– Ба, кого я зрю! Рус из Коловратовой рати!
– Цепок ум твой, великий хан, – сказал чертов начальник охраны, – я тоже узнал этого руса. Прикажешь отрубить ему голову, или разодрать лошадьми, или посадить на кол… или будет твоя особая воля?
– Особая, – изрек Батый. – Не казню пока. Позабавиться желаю. Сказал мой сын, что желаете получить вы коня моего любимого.
«Да не любимого, а любого, на котором сидела твоя тощая задница», – подумал каждый из стоящих перед ханом путников из XX века. Батый продолжал визгливо:
– Дам я вам коня. Отдам своего любимого Курултая главному из вас, вот тебе! – Палец Батыя указывал на Эллера. – А всем остальным подарю по резвому коню из моих табунов, отсыплю золота вволю, а впридачу любую девушку из пышнотелых и сластолюбивых полонянок моих. Но для этого должны вы потешить меня, могучего хана: должны вы завтра поутру победить моих воинов в любимой моей забаве, которую дал мне муж моей дочери Туракины, славный Аймак-багатур, многоумный Укротитель!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94