Если ты хочешь играть на своей дудке, то сначала научись под нее танцевать, а сейчас попробуй только не выложить все, что ты знаешь, вонючий геморроид!
Я шагнул к стулу, на котором сидел Зут, и он тут же резко выпрямился и забормотал:
– Хорошо, Морган, хорошо. Так что ты хочешь? Богом клянусь, все скажу, все что хотите! Только не надо ругаться!
– Так ты уже звонил по телефону посреднику? – невозмутимо повторил Чарли.
– Кажется, да, – кивнул Зут. – Похоже, там сидит какая-то дурная баба, которая ни хрена не смыслит в нашем деле. Я звоню одной и той же дуре уже полгода. Наверное, это просто какая-то безмозглая домохозяйка, сидит себе на горячей сковородке и принимает ставки, сама не зная, для кого.
– Обычно ставки записываются на пластиковой поверхности стола, – пояснил мне Чарли, – потом кто-нибудь звонит ей несколько раз в день и переписывает через нее принятую информацию. А если к ней в дверь начинают ломиться детективы, она просто вытирает стол. Она наверняка даже не знает, кто ей платит или от кого идут звонки.
– Конечно, ни шиша она не знает, – поддакнул Зут, поглядывая на меня. – Это дерьмо слишком большое, Морган. Чертовски большое. Прижав меня, ты никого из них даже не побеспокоишь. Ты ничего не понимаешь, Морган. Люди хотят, чтобы мы этим занимались. Что они имеют с букмекерства? Даже крупные шишки? Обалденные деньги. А кто за это сидит? Видел когда-нибудь, чтобы букер сел за решетку? – обратился Зут к Чарли, и тот покачал головой. – Черта лысого, не видел, и не увидишь. За нами все только и бегают и умоляют принять ставку, а кто не бегает, тот или фараон или ненормальный. Брось ты это дело, Морган. Столько лет проходил в копах, неужели ты так мало узнал и еще не понял, какая это безнадега? Все равно ведь ты не спасешь этот прогнивший мир.
– А я и не пытаюсь, Зут, – ответил я. – Мне просто нравится сама схватка.
Я спустился в кафетерий, решив, что Чарли лучше оставить с Зутом наедине. Я уже сыграл свою роль грубияна, пусть он теперь поиграет в добряка. Допрос никогда не проходит успешно, если не идет с глазу на глаз, а Чарли в таком деле мастак. У меня была надежда, что он сможет вытянуть из Зута побольше, чем удалось мне, потому что я Зута маленько размягчил. Если кто-то начинает читать тебе проповеди, значит у тебя есть шанс. Дав слабину в чем-то одном, он может проболтаться о другом. Вряд ли Зута можно купить за деньги, слишком он всего боится. Но раз уж он боится и нас и всех остальных, значит из него можно кое-что выжать. Чарли с ним справится.
Круц Сеговиа сидел в кафетерии, заполняя свой журнал. Я подошел и встал сзади. Круц был настолько худ, что даже в форме казался маленьким мальчиком, делающим уроки. Его лицо осталось почти таким же, каким я-его помню по академии, и если не считать поседевших волос, он почти не изменился. Роста в нем было едва пять футов восемь дюймов, и сидящий он казался совсем маленьким.
– Que paso, compadre, – сказал я, потому что он всегда говорил, как хотел бы, чтобы я был католиком и мог бы стать крестным отцом его семерых детей. Впрочем, его детишки и так считали меня своим крестным отцом, и он звал меня compadre.
– Orale, panzon, – сказал он, словно пачуко, и это относилось ко мне. Он великолепно говорил по-испански, мог также на нем читать и писать, что среди мексиканцев редкость. Его английский тоже был хорош, но чувствовался акцент уроженца Эль-Пасо в Техасе, от которого он так и не смог до конца избавиться.
– Где ты весь день пропадал? – спросил я, бросая в автомат десятицентовик и ставя перед Круцом новую чашку кофе, без сливок и с двойным сахаром.
– Ну и сукин ты сын, – отозвался он. – Я, видите ли, где-то пропадал. Это тебявесь день разыскивали через коммутатор! Ты что, не знаешь, что маленькая дурацкая коробочка в твоей машине называется радио, и от тебя ждут, что ты будешь откликаться на вызовы и даже иногда выполнять то, что тебе поручат?
– Chale, chale. Хватит строить из себя сержанта, – сказал я. – Дай хоть немного расслабиться. Я так часто прыгал туда и обратно из этой черно-белой машины, что ничего не слышал.
– Ты так на всю жизнь останешься пешим участковым, – сказал он, покачивая головой. – Не умеешь пользоваться своим радио, и если бы твой лучший друг не был сержантом, твою толстую задницу давно бы уже поджарили.
– Угу, но друг-то у меня есть, – ухмыльнулся я, тыкая его пальцем в плечо. Круц ругнулся.
– Серьезно, Бампер, – продолжил он, опуская глаза, и ему вовсе не нужно было произносить это слово «серьезно», потому что он всегда делал так, когда он говорил серьезно. – Серьезно, шеф просил меня попросить тебя, чтобы ты обращал чуть побольше внимания на радио. Он слышал, как многие молодые жалуются, что им вечно приходится выезжать на вызовы в твой округ, потому что ты слишком много расхаживаешь и не откликаешься на вызовы.
– Вот чертовы бездельники, – вспылил я, – да они и представления не имеют, о чем болтают. Видел я этих современных новобранцев, как они раскатывают по улицам, строят глазки каждой смазливой девице и боятся надеть фуражку, чтобы не повредить прическу. Зараза, да я сам видел, как один молоденький такой сопляк сидел в патрульной машине и что-то прыскал себе на волосы! Клянусь тебе, Круц, большинство из этих молодых котов не отличит своей задницы от подгоревшего печенья.
– Знаю, Бампер, – сочувственно кивнул Круц. – Да и шеф знает, что целый отряд молодняка не сделает и половины той полицейской работы, с которой справляетесь вы, ветераны. Именно поэтому никто и не предъявляет тебе претензий. Но все-таки, hombre, ты хоть иногда должен отвечать на вызовы, а не разгуливать по участку.
– Знаю, – ответил я, глядя на свой кофе.
– Просто оставайся подольше на приеме.
– Ладно, ладно, macho. Заимел huevos de oro.
Закончив давить на мою любимую мозоль, Круц улыбнулся. Он был единственный, кто вообще придирался ко мне или указывал, что мне следует делать. Когда кому-либо в голову приходили подобные идеи, они говорили на эту тему с Круцем, и если тот решал, что мне следует узнать мнение того человека обо мне, доводил дело до конца. Все полагали, что к словам Круца я прислушаюсь.
– Не забудь, loco, сегодня ты приглашен к нам на обед.
– Разве я способен позабыть об обеде в твоих хоромах?
– Ты уверен, что Кэсси не сможет прийти с тобой?
– Она, конечно, пришла бы, если б могла. Ты же знаешь, в пятницу она последний день работает в школе, и в ее честь там устраивают небольшую вечеринку. Там она просто обязана быть.
– Понятно, – сказал Круц. – А когда она перебирается на север? Уже решила?
– Упакуется и уедет на следующей неделе.
– Не знаю, почему ты сейчас не возьмешь отпуск и не поедешь вместе с ней. Какой смысл ждать до конца месяца? Отпускные не стоят нескольких недель разлуки с ней, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Я шагнул к стулу, на котором сидел Зут, и он тут же резко выпрямился и забормотал:
– Хорошо, Морган, хорошо. Так что ты хочешь? Богом клянусь, все скажу, все что хотите! Только не надо ругаться!
– Так ты уже звонил по телефону посреднику? – невозмутимо повторил Чарли.
– Кажется, да, – кивнул Зут. – Похоже, там сидит какая-то дурная баба, которая ни хрена не смыслит в нашем деле. Я звоню одной и той же дуре уже полгода. Наверное, это просто какая-то безмозглая домохозяйка, сидит себе на горячей сковородке и принимает ставки, сама не зная, для кого.
– Обычно ставки записываются на пластиковой поверхности стола, – пояснил мне Чарли, – потом кто-нибудь звонит ей несколько раз в день и переписывает через нее принятую информацию. А если к ней в дверь начинают ломиться детективы, она просто вытирает стол. Она наверняка даже не знает, кто ей платит или от кого идут звонки.
– Конечно, ни шиша она не знает, – поддакнул Зут, поглядывая на меня. – Это дерьмо слишком большое, Морган. Чертовски большое. Прижав меня, ты никого из них даже не побеспокоишь. Ты ничего не понимаешь, Морган. Люди хотят, чтобы мы этим занимались. Что они имеют с букмекерства? Даже крупные шишки? Обалденные деньги. А кто за это сидит? Видел когда-нибудь, чтобы букер сел за решетку? – обратился Зут к Чарли, и тот покачал головой. – Черта лысого, не видел, и не увидишь. За нами все только и бегают и умоляют принять ставку, а кто не бегает, тот или фараон или ненормальный. Брось ты это дело, Морган. Столько лет проходил в копах, неужели ты так мало узнал и еще не понял, какая это безнадега? Все равно ведь ты не спасешь этот прогнивший мир.
– А я и не пытаюсь, Зут, – ответил я. – Мне просто нравится сама схватка.
Я спустился в кафетерий, решив, что Чарли лучше оставить с Зутом наедине. Я уже сыграл свою роль грубияна, пусть он теперь поиграет в добряка. Допрос никогда не проходит успешно, если не идет с глазу на глаз, а Чарли в таком деле мастак. У меня была надежда, что он сможет вытянуть из Зута побольше, чем удалось мне, потому что я Зута маленько размягчил. Если кто-то начинает читать тебе проповеди, значит у тебя есть шанс. Дав слабину в чем-то одном, он может проболтаться о другом. Вряд ли Зута можно купить за деньги, слишком он всего боится. Но раз уж он боится и нас и всех остальных, значит из него можно кое-что выжать. Чарли с ним справится.
Круц Сеговиа сидел в кафетерии, заполняя свой журнал. Я подошел и встал сзади. Круц был настолько худ, что даже в форме казался маленьким мальчиком, делающим уроки. Его лицо осталось почти таким же, каким я-его помню по академии, и если не считать поседевших волос, он почти не изменился. Роста в нем было едва пять футов восемь дюймов, и сидящий он казался совсем маленьким.
– Que paso, compadre, – сказал я, потому что он всегда говорил, как хотел бы, чтобы я был католиком и мог бы стать крестным отцом его семерых детей. Впрочем, его детишки и так считали меня своим крестным отцом, и он звал меня compadre.
– Orale, panzon, – сказал он, словно пачуко, и это относилось ко мне. Он великолепно говорил по-испански, мог также на нем читать и писать, что среди мексиканцев редкость. Его английский тоже был хорош, но чувствовался акцент уроженца Эль-Пасо в Техасе, от которого он так и не смог до конца избавиться.
– Где ты весь день пропадал? – спросил я, бросая в автомат десятицентовик и ставя перед Круцом новую чашку кофе, без сливок и с двойным сахаром.
– Ну и сукин ты сын, – отозвался он. – Я, видите ли, где-то пропадал. Это тебявесь день разыскивали через коммутатор! Ты что, не знаешь, что маленькая дурацкая коробочка в твоей машине называется радио, и от тебя ждут, что ты будешь откликаться на вызовы и даже иногда выполнять то, что тебе поручат?
– Chale, chale. Хватит строить из себя сержанта, – сказал я. – Дай хоть немного расслабиться. Я так часто прыгал туда и обратно из этой черно-белой машины, что ничего не слышал.
– Ты так на всю жизнь останешься пешим участковым, – сказал он, покачивая головой. – Не умеешь пользоваться своим радио, и если бы твой лучший друг не был сержантом, твою толстую задницу давно бы уже поджарили.
– Угу, но друг-то у меня есть, – ухмыльнулся я, тыкая его пальцем в плечо. Круц ругнулся.
– Серьезно, Бампер, – продолжил он, опуская глаза, и ему вовсе не нужно было произносить это слово «серьезно», потому что он всегда делал так, когда он говорил серьезно. – Серьезно, шеф просил меня попросить тебя, чтобы ты обращал чуть побольше внимания на радио. Он слышал, как многие молодые жалуются, что им вечно приходится выезжать на вызовы в твой округ, потому что ты слишком много расхаживаешь и не откликаешься на вызовы.
– Вот чертовы бездельники, – вспылил я, – да они и представления не имеют, о чем болтают. Видел я этих современных новобранцев, как они раскатывают по улицам, строят глазки каждой смазливой девице и боятся надеть фуражку, чтобы не повредить прическу. Зараза, да я сам видел, как один молоденький такой сопляк сидел в патрульной машине и что-то прыскал себе на волосы! Клянусь тебе, Круц, большинство из этих молодых котов не отличит своей задницы от подгоревшего печенья.
– Знаю, Бампер, – сочувственно кивнул Круц. – Да и шеф знает, что целый отряд молодняка не сделает и половины той полицейской работы, с которой справляетесь вы, ветераны. Именно поэтому никто и не предъявляет тебе претензий. Но все-таки, hombre, ты хоть иногда должен отвечать на вызовы, а не разгуливать по участку.
– Знаю, – ответил я, глядя на свой кофе.
– Просто оставайся подольше на приеме.
– Ладно, ладно, macho. Заимел huevos de oro.
Закончив давить на мою любимую мозоль, Круц улыбнулся. Он был единственный, кто вообще придирался ко мне или указывал, что мне следует делать. Когда кому-либо в голову приходили подобные идеи, они говорили на эту тему с Круцем, и если тот решал, что мне следует узнать мнение того человека обо мне, доводил дело до конца. Все полагали, что к словам Круца я прислушаюсь.
– Не забудь, loco, сегодня ты приглашен к нам на обед.
– Разве я способен позабыть об обеде в твоих хоромах?
– Ты уверен, что Кэсси не сможет прийти с тобой?
– Она, конечно, пришла бы, если б могла. Ты же знаешь, в пятницу она последний день работает в школе, и в ее честь там устраивают небольшую вечеринку. Там она просто обязана быть.
– Понятно, – сказал Круц. – А когда она перебирается на север? Уже решила?
– Упакуется и уедет на следующей неделе.
– Не знаю, почему ты сейчас не возьмешь отпуск и не поедешь вместе с ней. Какой смысл ждать до конца месяца? Отпускные не стоят нескольких недель разлуки с ней, верно?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84