– спросил я, вздрагивая от острой боли в желудке и ощущая, как внутри образуется пузырь. Я проглотил две таблетки.
– Лохматый звонил туда полчаса назад, но мало что выяснил. Но знаешь, что я тебе скажу? Готов поспорить, что Реду Скалотте придется подыскивать нового бухгалтера и делового советника. Спорю на что угодно, но после всего этого Фишмен не сможет складывать даже двузначные числа.
– Что ж, может, все и к лучшему.
– К лучшему? Это еще мягко сказано. Впервые за многие годы у меня появилось чувство, что, может быть, и естьсправедливость на свете, и хотя они наваливают на тебя кучу дерьма, размазывают его тебе по морде и плюют на сами законы, так вот, впервые у меня появилось чувство, что к этому делу приложилась и другая рука, и эта рука воздала нам по справедливости. Как будто рука самого Бога спихнула его вниз по лестнице.
– Рука Бога, говоришь? Гм. Ладно, еще увидимся, Чарли. Держись, старина.
– Пока, Бампер, – отозвался Чарли Бронски. Лицо его сияло, глаза прищурились, между растянутых в улыбке губ виднелся сломанный зуб. Когда я вошел в раздевалку, она была пуста, и, лишь усевшись на скамейку и начав развязывать шнурки на ботинках, я неожиданно осознал, насколько я весь изранен и измучен. Порезы от стекла – это ерунда. Болело плечо, на которое я упал, сорвавшись в переулок, болели руки и спина от висения на пожарной лестнице, когда я никак не мог проделать то, что обязан сделать любой молодой полицейский – подтянуть свою задницу на шесть футов вверх. Ладони были ободраны и исцарапаны железной перекладиной лестницы и от попыток уцепиться за бетонную стену и подтянуться наверх. Даже задница у меня болела, где-то внутри, от ударов в обитую сталью дверь, от которой я отскакивал, словно теннисный мячик, вернее, в моем случае, словно пухлый медицинский тампон. Я очень, очень устал.
За пятнадцать минут я переоделся в спортивный пиджак и брюки, причесался, насколько мне это удалось, – это всего лишь означало приведение в относительный порядок того спутанного клубка проволоки на голове, что у меня еще остался, – сунул ноги в туфли и выехал со стоянки на своем форде. Боль от газов ушла, несварение кончилось. Потом я снова представил себе Аарона Фишмена, его скрюченное тело, разбитую голову, загнувшуюся под маленькое тельце и громоздящуюся сверху большую картонную коробку, но тут же прекратил эту чушь. Нет, сказал я себе, нет, тебе не удастся потревожить мой сон, потому что абсолютно ничего не значит, что именно я заставил тебя упасть. Я был всего лишь инструментом некой силы в этом мире, которая в нужное время воздает по заслугам почти каждому человеку, хорошему или плохому, богатому или бедному, и обычно делает это в тот момент, когда человек менее всего способен это вынести.
14
Было уже темно, и весенняя ночь, и прохладный ветерок, и даже смог – все было мне приятно. Я опустил стекла, чтобы впустить в машину воздух, и выскочил на Голливудское шоссе, подумав о том, как приятно будет провести время в «Абд гареме» в компании веселых арабов.
Для ночи четверга Голливуд смотрелся весьма неплохо, бульвары Сансет и Голливуд были забиты машинами, в которых сидела в основном молодежь, буквально захватывающая по ночам Голливуд. Городок уже утерял свой прежний истинный блеск и славу сороковых и начала пятидесятых годов. Теперь это город подростков, и, за исключением миллиона хиппи, гомиков и различных служащих, вы больше никого не увидите на Стрипе и его главных окрестностях. И именно по этой причине он стал весьма угнетающим. Клубы превратились в стриптиз-хаусы и психоделические заведения, но все еще осталось несколько мест, куда можно пойти, и несколько мест, где можно отлично поесть.
С Яссером Хафизом и остальными я познакомился лет десять-двенадцать назад, когда у меня был участок на Мейн-стрит. Как-то около двух часов ночи я заметил кидалу, заводящего парня через черный ход в отель «Марлоу», гнусную дыру на Мейн-стрит, которой пользовались проститутки, гомики и кидалы. Я был один, потому что мой партнер, жалкая пародия на копа по имени Сид Бэкон, в это время валялся в номере отеля, задавая жару некоей круглозадой наемной танцовщице, с которой он в то время крутил шашни. Он должен был вернуться ко мне на участок в половине второго, но так и не появился.
В ту ночь я торопливо обошел отель кругом, зашел по другой лестнице через главный вход и спрятался за пустой стойкой дежурного, а когда кидала и его жертва зашагали сюда через холл, запрыгнул в небольшой шкаф неподалеку от стойки. Я сделал это как раз вовремя, потому что два партнера кидалы вышли из комнаты, находящейся по ту сторону холла, – вторую по коридору.
Они пошептались, один из них спустился по лестнице главного входа наблюдать за улицей. Второй зашел за стойку, включил лампу и притворился, будто читает прихваченную с собой газету. Все они были, конечно же, негры. «Кидать дурака» всегда было негритянским жульничеством, но позднее я видел и белых кидал, использовавших тот же трюк.
– Послушай, брат, – сказал кидала, подошедший вместе с жертвой. Я чуть-чуть приоткрыл дверцу и увидел «дурака» – хорошо одетого молодого парня, сильно пьяного. Он стоял, покачиваясь и тщетно пытаясь зачесать назад спадающие на глаза густые черные волосы. Он где-то потерял галстук, а его белая рубашка вся была заляпана пятнами от спиртного и застегнута не на все пуговицы.
– Чего хошь, приятель? – спросил клерк за стойкой, откладывая газету.
– Алиса сегодня у себя? – спросил первый, действуя как сводник. Он был самый крупный из двоих мошенников, парень с очень темной кожей, высокий и довольно молодой.
– Да, сегодня она прямо дышит огнем, – сказал второй. Он тоже был молод. – У нее еще не побывал ни один мужик, а эта сучка просто нимфоманьяк!
– Верно, – подтвердил сводник. – Верно.
– Пошли, я готов, – сказал «дурак», и я уловил его ближневосточный акцент.
– Погоди минутку, мужик, – сказал его компаньон. – Эта б... кошечка что надо, но знаешь, мужик, она еще та воровка. Оставь лучше бумажник у дежурного.
– Да, я положу его в сейф, – подтвердил скучающий на вид парень за стойкой. – Никогда не знаешь, на какую сумму эта б... сможет тебя уговорить расколоться после ночи, а потом еще и обчистит тебя, когда ты заснешь.
– Верно, брат, – поддакнул сводник.
Парень пожал плечами, достал бумажник и положил его на стойку.
– Оставь лучше заодно часы с кольцом, – предупредил клерк.
– Спасибо, – кивнул парень и последовал совету клерка, который достал из-под стойки конверт и сложил в него все ценности.
– Ну, дашь мне мои пять долларов? – спросил сводник. – И дай еще клерку пятерку для Алисы и три доллара за номер.
– Хорошо, – сказал «дурак» и отсчитал для них неуверенными пальцами тринадцать долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Лохматый звонил туда полчаса назад, но мало что выяснил. Но знаешь, что я тебе скажу? Готов поспорить, что Реду Скалотте придется подыскивать нового бухгалтера и делового советника. Спорю на что угодно, но после всего этого Фишмен не сможет складывать даже двузначные числа.
– Что ж, может, все и к лучшему.
– К лучшему? Это еще мягко сказано. Впервые за многие годы у меня появилось чувство, что, может быть, и естьсправедливость на свете, и хотя они наваливают на тебя кучу дерьма, размазывают его тебе по морде и плюют на сами законы, так вот, впервые у меня появилось чувство, что к этому делу приложилась и другая рука, и эта рука воздала нам по справедливости. Как будто рука самого Бога спихнула его вниз по лестнице.
– Рука Бога, говоришь? Гм. Ладно, еще увидимся, Чарли. Держись, старина.
– Пока, Бампер, – отозвался Чарли Бронски. Лицо его сияло, глаза прищурились, между растянутых в улыбке губ виднелся сломанный зуб. Когда я вошел в раздевалку, она была пуста, и, лишь усевшись на скамейку и начав развязывать шнурки на ботинках, я неожиданно осознал, насколько я весь изранен и измучен. Порезы от стекла – это ерунда. Болело плечо, на которое я упал, сорвавшись в переулок, болели руки и спина от висения на пожарной лестнице, когда я никак не мог проделать то, что обязан сделать любой молодой полицейский – подтянуть свою задницу на шесть футов вверх. Ладони были ободраны и исцарапаны железной перекладиной лестницы и от попыток уцепиться за бетонную стену и подтянуться наверх. Даже задница у меня болела, где-то внутри, от ударов в обитую сталью дверь, от которой я отскакивал, словно теннисный мячик, вернее, в моем случае, словно пухлый медицинский тампон. Я очень, очень устал.
За пятнадцать минут я переоделся в спортивный пиджак и брюки, причесался, насколько мне это удалось, – это всего лишь означало приведение в относительный порядок того спутанного клубка проволоки на голове, что у меня еще остался, – сунул ноги в туфли и выехал со стоянки на своем форде. Боль от газов ушла, несварение кончилось. Потом я снова представил себе Аарона Фишмена, его скрюченное тело, разбитую голову, загнувшуюся под маленькое тельце и громоздящуюся сверху большую картонную коробку, но тут же прекратил эту чушь. Нет, сказал я себе, нет, тебе не удастся потревожить мой сон, потому что абсолютно ничего не значит, что именно я заставил тебя упасть. Я был всего лишь инструментом некой силы в этом мире, которая в нужное время воздает по заслугам почти каждому человеку, хорошему или плохому, богатому или бедному, и обычно делает это в тот момент, когда человек менее всего способен это вынести.
14
Было уже темно, и весенняя ночь, и прохладный ветерок, и даже смог – все было мне приятно. Я опустил стекла, чтобы впустить в машину воздух, и выскочил на Голливудское шоссе, подумав о том, как приятно будет провести время в «Абд гареме» в компании веселых арабов.
Для ночи четверга Голливуд смотрелся весьма неплохо, бульвары Сансет и Голливуд были забиты машинами, в которых сидела в основном молодежь, буквально захватывающая по ночам Голливуд. Городок уже утерял свой прежний истинный блеск и славу сороковых и начала пятидесятых годов. Теперь это город подростков, и, за исключением миллиона хиппи, гомиков и различных служащих, вы больше никого не увидите на Стрипе и его главных окрестностях. И именно по этой причине он стал весьма угнетающим. Клубы превратились в стриптиз-хаусы и психоделические заведения, но все еще осталось несколько мест, куда можно пойти, и несколько мест, где можно отлично поесть.
С Яссером Хафизом и остальными я познакомился лет десять-двенадцать назад, когда у меня был участок на Мейн-стрит. Как-то около двух часов ночи я заметил кидалу, заводящего парня через черный ход в отель «Марлоу», гнусную дыру на Мейн-стрит, которой пользовались проститутки, гомики и кидалы. Я был один, потому что мой партнер, жалкая пародия на копа по имени Сид Бэкон, в это время валялся в номере отеля, задавая жару некоей круглозадой наемной танцовщице, с которой он в то время крутил шашни. Он должен был вернуться ко мне на участок в половине второго, но так и не появился.
В ту ночь я торопливо обошел отель кругом, зашел по другой лестнице через главный вход и спрятался за пустой стойкой дежурного, а когда кидала и его жертва зашагали сюда через холл, запрыгнул в небольшой шкаф неподалеку от стойки. Я сделал это как раз вовремя, потому что два партнера кидалы вышли из комнаты, находящейся по ту сторону холла, – вторую по коридору.
Они пошептались, один из них спустился по лестнице главного входа наблюдать за улицей. Второй зашел за стойку, включил лампу и притворился, будто читает прихваченную с собой газету. Все они были, конечно же, негры. «Кидать дурака» всегда было негритянским жульничеством, но позднее я видел и белых кидал, использовавших тот же трюк.
– Послушай, брат, – сказал кидала, подошедший вместе с жертвой. Я чуть-чуть приоткрыл дверцу и увидел «дурака» – хорошо одетого молодого парня, сильно пьяного. Он стоял, покачиваясь и тщетно пытаясь зачесать назад спадающие на глаза густые черные волосы. Он где-то потерял галстук, а его белая рубашка вся была заляпана пятнами от спиртного и застегнута не на все пуговицы.
– Чего хошь, приятель? – спросил клерк за стойкой, откладывая газету.
– Алиса сегодня у себя? – спросил первый, действуя как сводник. Он был самый крупный из двоих мошенников, парень с очень темной кожей, высокий и довольно молодой.
– Да, сегодня она прямо дышит огнем, – сказал второй. Он тоже был молод. – У нее еще не побывал ни один мужик, а эта сучка просто нимфоманьяк!
– Верно, – подтвердил сводник. – Верно.
– Пошли, я готов, – сказал «дурак», и я уловил его ближневосточный акцент.
– Погоди минутку, мужик, – сказал его компаньон. – Эта б... кошечка что надо, но знаешь, мужик, она еще та воровка. Оставь лучше бумажник у дежурного.
– Да, я положу его в сейф, – подтвердил скучающий на вид парень за стойкой. – Никогда не знаешь, на какую сумму эта б... сможет тебя уговорить расколоться после ночи, а потом еще и обчистит тебя, когда ты заснешь.
– Верно, брат, – поддакнул сводник.
Парень пожал плечами, достал бумажник и положил его на стойку.
– Оставь лучше заодно часы с кольцом, – предупредил клерк.
– Спасибо, – кивнул парень и последовал совету клерка, который достал из-под стойки конверт и сложил в него все ценности.
– Ну, дашь мне мои пять долларов? – спросил сводник. – И дай еще клерку пятерку для Алисы и три доллара за номер.
– Хорошо, – сказал «дурак» и отсчитал для них неуверенными пальцами тринадцать долларов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84