Неизменно твой
А. Шеншин.
90
16 февраля 1892. Москва. Плющиха, соб. дом.
Дорогой друг Яков Петрович.
Спасибо тебе за успокоительную весточку, в которой плохо только твое бывшее нездоровье. Не знаю, что лучше: временные усиленные натиски болезни или хронический слон {1}, который своею тяжелою пятою постоянно стоит у тебя на груди. Если я хвастаю чем-либо, то это тем, что никому не завидую, и еще бывший мой эскадронный командир Матвеев ("Мои воспоминания") упрекал меня, что я отыгрываюсь от невзгод стеснением личных своих потребностей. Если бы этого не было, то в нынешнем году нам, окончательно голодающим, не с чем было бы послать за булкой. Как в материальном отношении ни трудно воздержание, но в нашем поэтическом деле оно, по-моему, еще труднее. Чтобы нам не писать, едва ли возможно заживо отпеть себя, подобно Майкову, а уж следовало бы нанять унтер-офицера с палкою, который бы при первом стихе так бы хватил меня по голове, что я бы и следующей рифмы не подобрал. Что касается до совершенства, то на этот счет можно бы успокоиться на мысли, что во всех сферах - "и всюду страсти роковые, // И от судеб защиты нет" {2}.
Чего бы кажется проще ожидания справедливости такого института, как министерство. Если бы издатель доказал тебе, что ты перебрал сто рублей гонорару, то, конечно, ты, честный человек, сейчас бы возвратил излишнее, а тут министерство, подобно еврею закладчику, норовит замолчать заведомо перебранное. Я даже не предполагаю возможности личных хлопот твоих по моему делу, но при многочисленных твоих знакомствах, не найдется ли какой менее крупной жилы, по которой ты, хотя бы письменно или при посредстве добрейшего Александра Яковлевича, мог нащупать пульс моего дела. Где было помещено твое стихотворение, о котором ты пишешь? Что касается до двух остальных, буду поджидать их с нетерпением в "Русск. вестн.".
Все это время Муза моя сидела как подуреха и даже не выплевывала подсолнечных семечек, но вчера и сегодня оступилась двумя стихотворениями, которые при сем прилагаю. Передай всем твоим наши общие приветствия и сердечные пожелания возможно полного здоровья.
Забавляет нас привезенный из деревни скворец, который еще раньше году заговорил, и довольно отчетливо произносит "скворочка душечка". И я, как скворец, вновь <готов> повторять тебе: будь здоров, будь здоров.
Твой А. Шеншин.
1
Не отнеси к холодному бесстрастью... (см. т. 1).
2
Не могу я слышать этой птички... (см. т. 1).
91
3 мая 1892. Московско-Курской ж. д. станция Коренная Пустынь
Дорогой дружище
Яков Петрович,
"В надежде славы и добра..." {1} Нет, не то; я хотел сказать: в надежде, что ты еще на петербургской квартире, хочу поблагодарить тебя за сердечное удовольствие, которое доставил мне вчера вечером московский Суворин высылкою твоей "Лепты" {2}. Если это лепта, то она золотая, и ей скорее приличествует название _червонец_. Только настоящий богач может подавать подобные лепты. Вчера вечером под лампою я с великим наслаждением читал ее вслух, невзирая на больные глаза и зуб со свистом. Никто, кроме тебя, не в состоянии написать такую "Гитану". Она как раз под стать "Кармен" Мериме. Перечислять прелести твоей "Лепты" - значило бы указывать на каждую страницу.
Что сказать тебе про нас? Как бы благодаря газетному вранью не пришлось нам и в этом году попасть при тяжком народном бедствии в неожиданный просак. Газеты звонят о блестящих надеждах на урожай, а в Воробьевке сегодня на полях молитва о дожде с орошением глоток водкою. С открытия весны ни одного дождя, и все гибнет, а частию уже погибло. В апрель стояли жары, а теперь от вас потянули северные ветры без дождя, и каждое утро ждем, что мороз побьет и остальную зелень.
Вдобавок к нашим сереньким дням и жена с самого приезда в Воробьевку, с первой бутылки минеральной воды, прописанной врачом, расхворалась и сидит на строжайшей диете.
Мы с Екатериной Владимировной окончили примечания к переводу Овидиевых "Скорбей", в предисловии к которому помещу выписку из них же:
"Бодрствую же не для хвал, и не будущей славы,
Имени том, что скрывать было б полезней, пекусь,
Я занимаю трудом свой ум и морочу страданья,
И стараюсь отвлечь этим заботы свои".
Передай всем своим милым наши общие, усердные поклоны и, если переменишь адрес, сообщи мне, а то куда же писать. Будь, главное, здоров и не засиживайся по ночам. Это вредная петербургская чепуха.
Твой
неизменно преданный
А. Шеншин
92
17 июня 1892. Московско-Курской ж. д. станция Коренная Пустынь
Дорогой друг Яков Петрович.
С величайшим облегчением на душе прочли мы вчера с помощью глаз Екатерины Владимировны твои микроскопические, но прекрасные описания занятого Вами старинного дома {1}. В наши времена такие старинные барские усадьбы редкость, и мы сердечно порадовались вашему роскошному летнему приюту.
В настоящее время, вероятно, неутомимая Жозефина Антоновна уже привела все в надлежащий вид. С каким удовольствием узнал я, что нежный и отзывчивый Константин Константинович обрадовал тебя, больного, своим вниманием.
Соловьев давным-давно уехал в Москву, а от Страхова я вчера получил письмо единовременно с твоим; и он действительно просит писать ему в Ясную Поляну. Ты бесконечно прав насчет его идолопоклонства, которое, признаюсь, возмущает меня в несомненно умном: человеке, старающемся блистать своим беспристрастием. Не знаю, заедет ли он в Воробьевку или застрянет у Толстых.
У нас же в настоящую минуту гостит живописец, лепивший мой бюстик, тихий, но весьма умный и начитанный - Досекин. Перевожу в настоящее время три книжки "_Любви_" Овидия.
Там, братец, встречаются штуки поосновательнее всех романтических бредней.
Розы в нынешнем году предавались неслыханному буйству, а теперь за умолкнувшими соловьями роняют грустные листы. На старом месте около балкона так же пышно распустились лилии, и мы, глядя на них, говорим: "вон лилии, так дивно воспетые Полонским" {2}.
Между тем из воронежской деревни получаю известие о новой неизбежной голодухе и необходимости сторонней помощи.
Вот что, между прочим, на днях написал я за все лето:
Ночь лазурная смотрит на скошенный луг...
(см. т. 1)
Пожалуйста, прими сам и передай всем милым своим наши общие усердные пожелания всего лучшего и поцелуй за меня руки милых дам.
Твой неизменно преданный
А. Шеншин.
93
3 октября 1892. Москва. Плющиха, соб. дом.
Дорогой друг Яков Петрович.
Поэт есть собственно человек, у которого видимо для постороннего взгляда изо всех пор сочится жизнь, независимо от его воли. Вот почему было время, когда мы с тобою наперебой перебрасывались новыми эманациями этой жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78