Конечно, на это потребовалось немало времени, варварских истязаний и горьких слез… Но что до всего этим тиграм в человеческом образе?..
— По прошествии нескольких лет, украшенный громким прозвищем «Генерала Миджи, бывшего главнокомандующего Мирмидонов султана Батавии», я был выставлен напоказ почтенной публике…
— Я не стану говорить здесь о всех тех унижениях, оскорблениях, невыразимых душевных страданиях всякого рода, которые ежедневно выпадали мне на долю, но я не могу позабыть о них, хотя бы прожил несколько тысяч лет!.. Все это уцелело в моей памяти до самых мелочей так, как если бы я все это подробно записывал изо дня в день… Мы изъездили множество стран. Всюду меня показывали на посмешище зевакам и ротозеям всех наций от севера до юга, от востока и до запада. Мы положительно изъездили весь свет, и я научился ненавидеть и презирать людей многих стран. Долгое время мое уродство давало хорошие доходы моим мучителям и тиранам, но, конечно, не мне: я не получал из их барышей ни малейшей доли; мало того, меня держали в тесном заключении, в клетке, точно зверя, под постоянным строгим присмотром из опасения, чтобы я не сбежал Меня беспрестанно мучило сознание, что я служу источником богатства и благополучия для тех бесчеловечных извергов, которые изуродовали мое тело и превратили из человека, как все люди, в безобразное, отталкивающее чудовище, утратившее даже образ человеческий.
— Наконец доходы антрепренеров стали мало-помалу уменьшаться; люди наглазелись вволю, и я перестал быть диковинной новинкой, на которую все эти зрители ловились, как на удочку. И вот в один прекрасный день я узнал, что меня продали вице-королю Египта, который подарил меня своим детям, как какого-нибудь редкого пони или механическую тележечку, купленную для их забавы.
— С этого времени я уже не видел подлых виновников моих несчастий, до того дня, когда вдруг так неожиданно очутился лицом к лицу с ними, вот в этой самой зале, на пике Тэбали.
— После того прошло много-много лет, наполненных самыми разнородными, самыми пестрыми событиями. Но надо ли вам говорить, что моя ненависть к этим людям и моя жажда мести только росли с годами?..
— Живя во дворце хедива вместе с его детьми, как диковинный зверь, которого то били, то ласкали, я сделался в буквальном смысле этого слова «терпи-горем» этих маленьких, злобных дикарей, что было для меня еще более унизительно, чем даже грубость и бесчеловечное обращение со мной других людей. Я здесь умышленно употребил слово «терпи-горе», потому что при дворе хедива существовал еще древний обычай, как при дворах средневековых королей, а именно, — когда эти маленькие дикари заслуживали своим поведением и проделками какого-нибудь наказания, в большинстве случаев телесного, конечно, то это наказание применялось на мне. Однако побои издавна были мне знакомы, к насмешкам и поруганию всей придворной челяди я также вскоре успел привыкнуть: ведь я испытал на своем веку и не такие еще горькие минуты! Но зато здесь у меня было утешение: здесь была у меня под рукой наука, и все пути к ней были открыты. Хедив был человек неглупый, по-своему, конечно, и надо ему отдать справедливость, не пренебрегал ничем, чтобы дать детям своим возможно лучшее образование; с этой целью он выписывал для них за громадные деньги из Европы лучших учителей и преподавателей. Я имел право присутствовать при занятиях, и между тем, как дети хедива потягивались и зевали по сторонам, я с жадностью ловил каждое слово. Таким путем я изучил историю, физику и естественные науки, математику, философию и языки. Мне, конечно, приходилось тщательно скрывать эти богатства знаний, иначе меня бы неминуемо изгнали из классной; я все это таил, а в душе радовался порой тому, что сам хедив, ничего не подозревая, давал мне в руки то оружие, с помощью которого я мог со временем отплатить ему за свое унизительное рабство.
— По мере накопления знаний, чувство злобы и ненависти к людям росло во мне. Я уже хотел мстить не только прямым виновникам всех моих несчастий, а и всем участникам их, всем тем, кто так или иначе являлся причиной моих страданий и унижений. Я возненавидел все человечество; мечтал поработить его, чтобы, в свою очередь, издеваться над ним, как оно издевалось и глумилось надо мной и моим уродством; мечтал стать великим благодаря науке, а также силе и власти, которые я стремился приобрести над людьми, чтобы они не видели и не замечали моего безобразия, а только трепетали и склонялись передо мной!
— К тому времени, когда я успел уже усвоить все то, что господа профессора могли дать мне, готовилось восстание Араби-Паши. Я был одним из первых, кто узнал о нем, и предложил свои услуги. Вернее даже, этот Араби-Паша был не что иное, как кукла, которую я дергал за нитки. Но он дал себя подкупить золотом англичанам, и мы скорее были преданы, чем побеждены. Тогда меня и Араби послали на острив Цейлон.
— Но и здесь, на мое счастье, я нашел средства еще более расширить свои познания и обогатиться новым оружием и новыми средствами борьбы против своих врагов. Наше восстание ознакомило меня на практике с военным делом, с делом интриги и заговоров; живя теперь в полном одиночестве в окрестностях Пуэнтде Галля, я нашел случай сблизиться с несколькими факирами, которые многому научили меня; от них-то я и перенял удивительные тайны, с помощью которых мог стать всемогущим властелином над воображением восточных народов. И вот тогда уже у меня явилась мысль воспользоваться мусульманским фанатизмом, как всесильным рычагом для создания моего будущего могущества. В ту пору как раз этот фанатизм начинал уже пробуждаться на берегах Верхнего Нила. Я бежал с Цейлона и очутился в окрестностях Суакима, где задумал начать свою новую карьеру, дав Радамехскому Могаддему то громадное влияние на всех окрестных жителей, которому суждено было всецело обратиться в мою пользу. Между тем сила и влияние Махди росли с каждым днем, и я обратил на него свое внимание, заранее уверенный, что без всякого труда сумею озадачить его своими чудесами и внушить ему тот суеверный трепет, какой превратит его в послушное орудие в моих руках. Вот в это-то время я имел случай быть в Тэбали и там столкнуться с Грифинсом и Фогелем, и эта случайная встреча разом изменила все мои планы и намерения. Я по-прежнему мечтал завоевать и покорить себе Судан и Египет, а через их посредство и весь остальной мусульманский мир, затем — повести его войной на гордую Европу. Но прежде всего я желал отомстить своим мучителям и палачам, я хотел одновременно поразить и их лично, и блестящее дело, неслыханное, колоссальное предприятие, которое я считал их делом и предприятием. Я хотел уничтожить все это разом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— По прошествии нескольких лет, украшенный громким прозвищем «Генерала Миджи, бывшего главнокомандующего Мирмидонов султана Батавии», я был выставлен напоказ почтенной публике…
— Я не стану говорить здесь о всех тех унижениях, оскорблениях, невыразимых душевных страданиях всякого рода, которые ежедневно выпадали мне на долю, но я не могу позабыть о них, хотя бы прожил несколько тысяч лет!.. Все это уцелело в моей памяти до самых мелочей так, как если бы я все это подробно записывал изо дня в день… Мы изъездили множество стран. Всюду меня показывали на посмешище зевакам и ротозеям всех наций от севера до юга, от востока и до запада. Мы положительно изъездили весь свет, и я научился ненавидеть и презирать людей многих стран. Долгое время мое уродство давало хорошие доходы моим мучителям и тиранам, но, конечно, не мне: я не получал из их барышей ни малейшей доли; мало того, меня держали в тесном заключении, в клетке, точно зверя, под постоянным строгим присмотром из опасения, чтобы я не сбежал Меня беспрестанно мучило сознание, что я служу источником богатства и благополучия для тех бесчеловечных извергов, которые изуродовали мое тело и превратили из человека, как все люди, в безобразное, отталкивающее чудовище, утратившее даже образ человеческий.
— Наконец доходы антрепренеров стали мало-помалу уменьшаться; люди наглазелись вволю, и я перестал быть диковинной новинкой, на которую все эти зрители ловились, как на удочку. И вот в один прекрасный день я узнал, что меня продали вице-королю Египта, который подарил меня своим детям, как какого-нибудь редкого пони или механическую тележечку, купленную для их забавы.
— С этого времени я уже не видел подлых виновников моих несчастий, до того дня, когда вдруг так неожиданно очутился лицом к лицу с ними, вот в этой самой зале, на пике Тэбали.
— После того прошло много-много лет, наполненных самыми разнородными, самыми пестрыми событиями. Но надо ли вам говорить, что моя ненависть к этим людям и моя жажда мести только росли с годами?..
— Живя во дворце хедива вместе с его детьми, как диковинный зверь, которого то били, то ласкали, я сделался в буквальном смысле этого слова «терпи-горем» этих маленьких, злобных дикарей, что было для меня еще более унизительно, чем даже грубость и бесчеловечное обращение со мной других людей. Я здесь умышленно употребил слово «терпи-горе», потому что при дворе хедива существовал еще древний обычай, как при дворах средневековых королей, а именно, — когда эти маленькие дикари заслуживали своим поведением и проделками какого-нибудь наказания, в большинстве случаев телесного, конечно, то это наказание применялось на мне. Однако побои издавна были мне знакомы, к насмешкам и поруганию всей придворной челяди я также вскоре успел привыкнуть: ведь я испытал на своем веку и не такие еще горькие минуты! Но зато здесь у меня было утешение: здесь была у меня под рукой наука, и все пути к ней были открыты. Хедив был человек неглупый, по-своему, конечно, и надо ему отдать справедливость, не пренебрегал ничем, чтобы дать детям своим возможно лучшее образование; с этой целью он выписывал для них за громадные деньги из Европы лучших учителей и преподавателей. Я имел право присутствовать при занятиях, и между тем, как дети хедива потягивались и зевали по сторонам, я с жадностью ловил каждое слово. Таким путем я изучил историю, физику и естественные науки, математику, философию и языки. Мне, конечно, приходилось тщательно скрывать эти богатства знаний, иначе меня бы неминуемо изгнали из классной; я все это таил, а в душе радовался порой тому, что сам хедив, ничего не подозревая, давал мне в руки то оружие, с помощью которого я мог со временем отплатить ему за свое унизительное рабство.
— По мере накопления знаний, чувство злобы и ненависти к людям росло во мне. Я уже хотел мстить не только прямым виновникам всех моих несчастий, а и всем участникам их, всем тем, кто так или иначе являлся причиной моих страданий и унижений. Я возненавидел все человечество; мечтал поработить его, чтобы, в свою очередь, издеваться над ним, как оно издевалось и глумилось надо мной и моим уродством; мечтал стать великим благодаря науке, а также силе и власти, которые я стремился приобрести над людьми, чтобы они не видели и не замечали моего безобразия, а только трепетали и склонялись передо мной!
— К тому времени, когда я успел уже усвоить все то, что господа профессора могли дать мне, готовилось восстание Араби-Паши. Я был одним из первых, кто узнал о нем, и предложил свои услуги. Вернее даже, этот Араби-Паша был не что иное, как кукла, которую я дергал за нитки. Но он дал себя подкупить золотом англичанам, и мы скорее были преданы, чем побеждены. Тогда меня и Араби послали на острив Цейлон.
— Но и здесь, на мое счастье, я нашел средства еще более расширить свои познания и обогатиться новым оружием и новыми средствами борьбы против своих врагов. Наше восстание ознакомило меня на практике с военным делом, с делом интриги и заговоров; живя теперь в полном одиночестве в окрестностях Пуэнтде Галля, я нашел случай сблизиться с несколькими факирами, которые многому научили меня; от них-то я и перенял удивительные тайны, с помощью которых мог стать всемогущим властелином над воображением восточных народов. И вот тогда уже у меня явилась мысль воспользоваться мусульманским фанатизмом, как всесильным рычагом для создания моего будущего могущества. В ту пору как раз этот фанатизм начинал уже пробуждаться на берегах Верхнего Нила. Я бежал с Цейлона и очутился в окрестностях Суакима, где задумал начать свою новую карьеру, дав Радамехскому Могаддему то громадное влияние на всех окрестных жителей, которому суждено было всецело обратиться в мою пользу. Между тем сила и влияние Махди росли с каждым днем, и я обратил на него свое внимание, заранее уверенный, что без всякого труда сумею озадачить его своими чудесами и внушить ему тот суеверный трепет, какой превратит его в послушное орудие в моих руках. Вот в это-то время я имел случай быть в Тэбали и там столкнуться с Грифинсом и Фогелем, и эта случайная встреча разом изменила все мои планы и намерения. Я по-прежнему мечтал завоевать и покорить себе Судан и Египет, а через их посредство и весь остальной мусульманский мир, затем — повести его войной на гордую Европу. Но прежде всего я желал отомстить своим мучителям и палачам, я хотел одновременно поразить и их лично, и блестящее дело, неслыханное, колоссальное предприятие, которое я считал их делом и предприятием. Я хотел уничтожить все это разом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61