— проговорил Норбер Моони.
— Вот как могут оклеветать человека! — воскликнул баронет полусерьезно-полушутя. — Наконец наш Костерус Вагнер вернулся, заставил нас обогнуть пик Тэбали и с противоположного большой дороге ската привел нас к помещению, которое некогда занимали в Судане господа комиссары… Заметьте, что во все время этого странствования я шел связанный и, кроме того дуло моего ружья было привязано к моим рукам, а Костерус Вагнер держал приклад в одной руке, а палец другой руки не спускал с курка… Я не имел даже возможности ни крикнуть, ни позвать на помощь, так как в этой проклятой стране никакой звук не передается.. В таком порядке мы наконец прибыли туда, где вы застали нас, и оставались там все это время. Я вынужден был лежать в углу, связанный по рукам и по ногам, под угрозой смерти, при малейшей попытке двинуться с места или произвести какой-нибудь шум.
— Они же не переставали измышлять различные планы и строить заговоры, но ни на одном из них не могли окончательно остановиться. По-видимому, главная цель их заключалась в том, чтобы атаковать вас во время сна и овладеть обсерваторией. Но, на свою беду, они не имели в своем распоряжении достаточного количества ружей и патронов. Вследствие этого Костерус Вагнер и попытался было пробраться в кухню обсерватории во время вашего завтрака, рассчитывая на то, что ему удастся незаметно прокрасться и захватить оружие. Тут-то он и попался, так кстати для всех нас, и навел вас на след нашего местопребывания…
Едва успел баронет докончить свое повествование, как на последнем слове голос его вдруг оборвался, глаза остановились и стали точно стеклянные, а лицо слегка побледнело и на нем ясно выразился испуг и недоумение: баронет вдруг увидел Каддура, которого он до сих пор, среди таких разнообразных и сильных впечатлений, какие ему пришлось пережить в эти последние несколько часов, не заметил. Не удивительно, что видя Радамехского карлика, которого он считал давно уже умершим и похороненным, живым и здоровым, и, вдовершение всего, в кругу его друзей, на дружеской и равной ноге с ними, — сэр Буцефал едва мог верить своим глазам и положительно не понимал, как все это могло случиться. Ему объяснили, как все это произошло, и он, конечно, своими глазами должен был убедиться в воскрешении Каддура и перемене его отношений к обитателям пика Тэбали.
Между тем Виржиль деятельно принялся хлопотать об устройстве трех экс-комиссаров. Он проворно заменил разбитые оконные рамы другими, наглухо заделал входную дверь и проделал новую в стене, примыкавшей к внутренней галерее обсерватории. Флигель, отведенный трем пленникам, снабжался воздухом из воздушного колодца, как и остальные помещения обсерватории; для снабжения водой в их распоряжение предоставили особую цистерну и надлежащий запас пищи. Затем Норбер Моони письменно назначил им их долю труда по исправлению попорченных инсоляторов и по другим необходимым поделкам и работам.
Однако такое внезапное увеличение обитателей обсерватории, а, следовательно, ипотребителей воздуха и Провианта, несомненно вносило некоторое затруднение в смысле вопроса о более или менее продолжительном пребывании маленькой колонии на Луне. И эта мысль с самого первого момента сильно заботила Норбера Моони.
— Я рассчитывал, что нашего запаса воздуха будет вполне достаточно для восьми человек в продолжение двадцати двух суток, — со вздохом проговорил он, — ну а теперь придется уменьшить на несколько дней срок нашего пребывания и ограничиться всего шестнадцатью днями, так как теперь число потребителей воздуха возросло у нас до одиннадцати пар легких. Нам придется в последнее время нашего пребывания здесь заняться изготовлением кислорода в громадном количестве!
— Вот вам еще новое основание, чтобы избавиться как можно скорее от этих негодяев, — воскликнул Каддур, волновавшийся, точно тигр в клетке, с того момента, как он осознал, что его изверги здесь, под одной кровлей с ним. — Дайте их мне, господин Моони, дайте их мне хотя бы только на несколько часов, и я ручаюсь вам, что уберу их как нельзя лучше и по всем правилам искусства!.. Это для вас выгодно: сберегли бы воздух для тех людей, которые на него имеют полное право, и вместе с тем избавили бы людской род от нескольких позорящих его особей!
Но Норбер Моони и слышать об этом не хотел. Мало того, он постарался разъяснить Каддуру, насколько такого рода чувства жестоки и возмутительны.
— Возмутительны! — воскликнул карлик, корчась точно от прикосновения к нему каленого железа. — О, я хотел бы посмотреть, что бы вы сказали, если бы были на моем месте, если бы вас, как меня, пятнадцать лет продержали в железных тисках, чтобы изуродовать и сделать из вас посмешище для всего света!.. И вы тогда, конечно, тоже не нашли бы такого мучения, такой пытки, которая была бы достаточно жестока для этих извергов!..
— Да, вы правы! — согласился молодой астроном, желая успокоить возмущенного карлика. — Но только не забывайте, Каддур, что ваша ненависть не может быть нашей, и что мы не можем чувствовать совершенно то же, что чувствуете вы.
Теперь и Каддур в свою очередь вынужден был согласиться и обещал быть менее требовательным. Но сделал он это лишь для того, чтобы изменить свою тактику и по крайней мере добиться, чтобы ему поручено было присматривать за пленными.
— Вы их не знаете! — говорил он. — Они, поверьте, опять сыграют с вами какую-нибудь штуку, от которой вы не возрадуетесь. Ведь это — негодяи в полном смысле этого слова, и их не следует ни на минуту терять из виду.
— Об этом позаботится Виржиль! — отвечал Норбер Моони, не склоняясь и на эту просьбу Каддура. — Вы были бы плохим тюремщиком, Каддур, потому что вы так враждебно настроены против этих людей! Простое чувство человечности воспрещает мне вверить вам эту обязанность, и потому, если вы хотите доказать мне вашу дружбу и ваше расположение, чему я охотно верю, то прошу вас, — и не заговаривайте со мной об этом. Вы должны позабыть, что эти люди здесь, или же держать себя так, как если бы о том совершенно забыли…
На это Каддур опустил глаза в пол, но мрачный огонь ненависти и чувство мести по-прежнему не угасали в них. Нетрудно было видеть, что никакие строгости, никакие увещания помочь здесь не могут и что ненависть бедного карлика к этим людям, к этим мучителям своим, сильнее всякого другого чувства.
ГЛАВА VII. Отрывки из дневника Гертруды
«Сегодня исполнилось ровно шесть суток, как мы находимся на Луне. Я без труда поверила бы, что мы здесь не шесть суток, а целых шесть недель, даже шесть месяцев, если бы господин Моони захотел серьезно уверить меня в этом. Здесь положительно не знаешь, что думать и чему верить в этой странной стране, где все необычайно, все удивительно и почти невероятно для нас, жителей земного шара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Вот как могут оклеветать человека! — воскликнул баронет полусерьезно-полушутя. — Наконец наш Костерус Вагнер вернулся, заставил нас обогнуть пик Тэбали и с противоположного большой дороге ската привел нас к помещению, которое некогда занимали в Судане господа комиссары… Заметьте, что во все время этого странствования я шел связанный и, кроме того дуло моего ружья было привязано к моим рукам, а Костерус Вагнер держал приклад в одной руке, а палец другой руки не спускал с курка… Я не имел даже возможности ни крикнуть, ни позвать на помощь, так как в этой проклятой стране никакой звук не передается.. В таком порядке мы наконец прибыли туда, где вы застали нас, и оставались там все это время. Я вынужден был лежать в углу, связанный по рукам и по ногам, под угрозой смерти, при малейшей попытке двинуться с места или произвести какой-нибудь шум.
— Они же не переставали измышлять различные планы и строить заговоры, но ни на одном из них не могли окончательно остановиться. По-видимому, главная цель их заключалась в том, чтобы атаковать вас во время сна и овладеть обсерваторией. Но, на свою беду, они не имели в своем распоряжении достаточного количества ружей и патронов. Вследствие этого Костерус Вагнер и попытался было пробраться в кухню обсерватории во время вашего завтрака, рассчитывая на то, что ему удастся незаметно прокрасться и захватить оружие. Тут-то он и попался, так кстати для всех нас, и навел вас на след нашего местопребывания…
Едва успел баронет докончить свое повествование, как на последнем слове голос его вдруг оборвался, глаза остановились и стали точно стеклянные, а лицо слегка побледнело и на нем ясно выразился испуг и недоумение: баронет вдруг увидел Каддура, которого он до сих пор, среди таких разнообразных и сильных впечатлений, какие ему пришлось пережить в эти последние несколько часов, не заметил. Не удивительно, что видя Радамехского карлика, которого он считал давно уже умершим и похороненным, живым и здоровым, и, вдовершение всего, в кругу его друзей, на дружеской и равной ноге с ними, — сэр Буцефал едва мог верить своим глазам и положительно не понимал, как все это могло случиться. Ему объяснили, как все это произошло, и он, конечно, своими глазами должен был убедиться в воскрешении Каддура и перемене его отношений к обитателям пика Тэбали.
Между тем Виржиль деятельно принялся хлопотать об устройстве трех экс-комиссаров. Он проворно заменил разбитые оконные рамы другими, наглухо заделал входную дверь и проделал новую в стене, примыкавшей к внутренней галерее обсерватории. Флигель, отведенный трем пленникам, снабжался воздухом из воздушного колодца, как и остальные помещения обсерватории; для снабжения водой в их распоряжение предоставили особую цистерну и надлежащий запас пищи. Затем Норбер Моони письменно назначил им их долю труда по исправлению попорченных инсоляторов и по другим необходимым поделкам и работам.
Однако такое внезапное увеличение обитателей обсерватории, а, следовательно, ипотребителей воздуха и Провианта, несомненно вносило некоторое затруднение в смысле вопроса о более или менее продолжительном пребывании маленькой колонии на Луне. И эта мысль с самого первого момента сильно заботила Норбера Моони.
— Я рассчитывал, что нашего запаса воздуха будет вполне достаточно для восьми человек в продолжение двадцати двух суток, — со вздохом проговорил он, — ну а теперь придется уменьшить на несколько дней срок нашего пребывания и ограничиться всего шестнадцатью днями, так как теперь число потребителей воздуха возросло у нас до одиннадцати пар легких. Нам придется в последнее время нашего пребывания здесь заняться изготовлением кислорода в громадном количестве!
— Вот вам еще новое основание, чтобы избавиться как можно скорее от этих негодяев, — воскликнул Каддур, волновавшийся, точно тигр в клетке, с того момента, как он осознал, что его изверги здесь, под одной кровлей с ним. — Дайте их мне, господин Моони, дайте их мне хотя бы только на несколько часов, и я ручаюсь вам, что уберу их как нельзя лучше и по всем правилам искусства!.. Это для вас выгодно: сберегли бы воздух для тех людей, которые на него имеют полное право, и вместе с тем избавили бы людской род от нескольких позорящих его особей!
Но Норбер Моони и слышать об этом не хотел. Мало того, он постарался разъяснить Каддуру, насколько такого рода чувства жестоки и возмутительны.
— Возмутительны! — воскликнул карлик, корчась точно от прикосновения к нему каленого железа. — О, я хотел бы посмотреть, что бы вы сказали, если бы были на моем месте, если бы вас, как меня, пятнадцать лет продержали в железных тисках, чтобы изуродовать и сделать из вас посмешище для всего света!.. И вы тогда, конечно, тоже не нашли бы такого мучения, такой пытки, которая была бы достаточно жестока для этих извергов!..
— Да, вы правы! — согласился молодой астроном, желая успокоить возмущенного карлика. — Но только не забывайте, Каддур, что ваша ненависть не может быть нашей, и что мы не можем чувствовать совершенно то же, что чувствуете вы.
Теперь и Каддур в свою очередь вынужден был согласиться и обещал быть менее требовательным. Но сделал он это лишь для того, чтобы изменить свою тактику и по крайней мере добиться, чтобы ему поручено было присматривать за пленными.
— Вы их не знаете! — говорил он. — Они, поверьте, опять сыграют с вами какую-нибудь штуку, от которой вы не возрадуетесь. Ведь это — негодяи в полном смысле этого слова, и их не следует ни на минуту терять из виду.
— Об этом позаботится Виржиль! — отвечал Норбер Моони, не склоняясь и на эту просьбу Каддура. — Вы были бы плохим тюремщиком, Каддур, потому что вы так враждебно настроены против этих людей! Простое чувство человечности воспрещает мне вверить вам эту обязанность, и потому, если вы хотите доказать мне вашу дружбу и ваше расположение, чему я охотно верю, то прошу вас, — и не заговаривайте со мной об этом. Вы должны позабыть, что эти люди здесь, или же держать себя так, как если бы о том совершенно забыли…
На это Каддур опустил глаза в пол, но мрачный огонь ненависти и чувство мести по-прежнему не угасали в них. Нетрудно было видеть, что никакие строгости, никакие увещания помочь здесь не могут и что ненависть бедного карлика к этим людям, к этим мучителям своим, сильнее всякого другого чувства.
ГЛАВА VII. Отрывки из дневника Гертруды
«Сегодня исполнилось ровно шесть суток, как мы находимся на Луне. Я без труда поверила бы, что мы здесь не шесть суток, а целых шесть недель, даже шесть месяцев, если бы господин Моони захотел серьезно уверить меня в этом. Здесь положительно не знаешь, что думать и чему верить в этой странной стране, где все необычайно, все удивительно и почти невероятно для нас, жителей земного шара.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61