Движение их было такое, каким для астронома Парижской обсерватории является движение Полярной звезды: в продолжение целых трехсот пятидесяти часов они стоят на месте, не скрываясь ни на мгновение во все это время и представляя собой предмет для самых точных наблюдений; ни малейшее облачко, никакие атмосферные пары, ни малейшее колебание воздуха ни на секунду не омрачат блеск и не затуманят очертания этих светил. Именно этого и ожидал Норбер Моони, хотя и не видал никогда ничего подобного. Для астронома такого рода зрелище представляло собой нечто чарующее, нечто такое, что в первые моменты положительно опьяняюще действовало на него.
Когда же он очнулся от своего оцепенения и собирался уже установить станок своего походного телескопа, он вдруг осознал, что его охватила стужа, охватила с такой силой, что почти совершенно парализовала его. Челюсти его сжимались сами собой, непреодолимая, сладкая сонливость и чувство полного оцепенения всех членов овладевали им. Легкие его с трудом вдыхали в себя кислород из резервуара. Он чувствовал, что в висках у него стучит, а голову стягивает и сжимает точно ледяными тисками. Еще минута-другая, и он непременно должен был окончательно замерзнуть…
С нетерпеливым, нервным жестом он обернулся, чтобы сказать Каддуру, что им необходимо немедленно вернуться на другое полушарие, как вдруг увидал вдали, на самой поверхности Луны, какое-то красноватое зарево, невольно приковавшее его внимание. Судя по колебаниям, этот огонь можно было принять за один из тех вращающихся маяков, которые на морских прибрежьях в Европе означают или какую-либо скрытую опасность, или же место стоянки для судов.
«Это или маяк, или вулкан!» — подумал про себя Норбер Моони и, схватив Каддура за руку, как берут маленького четырехлетнего мальчика, бросился бежать что было мочи по направлению к видневшемуся вдали зареву.
Это усиленное движение, конечно, вскоре согрело их обоих. В несколько минут они отмахали те три-четыре мили, которые отделяли их от огня.
Действительно, то был вулкан, крошечный, миниатюрный вулкан, кратер которого имел не более десяти метров в диаметре. Он казался отживающим среди мириадов других, уже потухших и заглохших кратеров. Это была, так сказать, последняя тлеющая искра, оставшаяся от громадного пожара, некогда свирепствовавшего в этой долине. Теперь этот пожар, эта буря огня, испускала, по-видимому, свой последний вздох.
Но как ни мал, как ни скромен был этот крошечный вулкан, тем не менее он представлял из себя очаг, распространявший вокруг себя довольно сильный жар, поистине неоценимый при тех условиях, в которых находились в настоящее время Норбер Моони и Каддур. Оба они тотчас же приютились с особым наслаждением на северном скате маленького кратера, точно на русской печке, и, не теряя времени, раскинули здесь свой лагерь, то есть расположились со всеми своими пожитками.
Под влиянием этого приятного и равномерного тепла члены их мало-помалу отогревались, легкие расширялись, способность двигаться и владеть членами снова возвращалась к ним.
Что же касается маленького вулкана, то он, очевидно, не подозревал, что без его ведома был обращен этими, никогда не виданными на Луне пришельцами, в простую грелку или, вернее, лежанку, продолжал, как и раньше, время от времени выбрасывать легкие облачки пепла и дыма, освещенного отблесками угасавшего очага. Иногда же в нем слышался глухой подземный гул и рокот, который постепенно переходил в глубокий вздох и вдруг оканчивался взрывом. Затем вдруг сразу воцарялась на время полнейшая тишина. В один из промежутков между одним подземным раскатом и следующим сразу за ним другим, Норбер Моони, прислушиваясь, уловил довольно ясно слышавшийся шум или, вернее, плеск, похожий на падение вод небольшого водопада.
Желая проверить, от чего мог происходить подобный звук позади, он отправился исследовать окружающую местность и, пройдя всего несколько сажен, наткнулся у самого подножия вулкана на противоположном его скате на маленький гейзер, такой же миниатюрный, как и вулкан. От гейзера поднимался на высоту не более метра столб кипящей воды, который, однако, в моменты взрывов вдруг достигал высоты от семи до восьми метров.
Вода этого гейзера оказалась невкусной: она была настолько насыщена серными остатками, что это делало ее положительно тошнотворной, но все же это была вода, горячая вода, неоцененное сокровище в этих краях! Потому было решено заночевать, если можно так выразиться, у гейзера.
Плотно поужинав сухарями, сушеным мясом, консервами и чаем с ромом и возобновив при содействии тепла гейзера свои запасы кислорода в резервуарах респираторов, наши путешественники завернулись поплотнее в свои теплые одеяла и тотчас же крепко заснули. Проснувшись, Норбер Моони тотчас установил свой походный телескоп и, не теряя ни минутки времени, принялся изучать небесный свод. Он сознавал отлично, что все те наблюдения, какие он мог сделать в короткий срок времени, оставшийся в его распоряжении, не могли иметь особо важного для него значения; но и того уже было достаточно, чтобы окончательно убедить его в тех несомненных и неоценимых преимуществах, какие могли бы иметь эти наблюдения при данных условиях, если бы он имел возможность продолжить их с такого обсервационного пункта, как это темное полушарие Луны. Стоило только вообразить, что, будь в данный момент на горизонте какая-нибудь комета, он имел бы возможность проследить ее через равномерные промежутки времени, установленные по его усмотрению, и таким образом получить целую серию вполне точных положений кометы, по которым легко было бы не только определить ее орбиту, но и вычислить ее эфимериды.
Подумать только, что любое наблюдение может быть продолжено, проверено и проконтролировано в целом ряде последовательных наблюдений, распределенных, по желанию, на четырнадцать суток!.. Что за радость для астронома!.. Но на этот раз нечего было и думать об осуществлении этой мечты; зато Норбер Моони хотел насладиться созерцанием одной за другой всех родственных Земле планет, без того вечного покрова земной атмосферы, сквозь который он до настоящего времени всегда смотрел на них.
Итак, он навел свой походный телескоп на Марс; его моря, материки, его полярные льды и два спутника, — все это Норбер Моони видел теперь совершенно ясно. Затем он перевел его на Венеру, такую ясную, такую лучезарную и светящуюся, что она озаряла вокруг себя все небо и бросала очень резкие тени на поверхность Луны. Потом, не став отыскивать Меркурий, так как он знал, что его можно видеть только в определенное время, то есть немедленно после захода Солнца или же перед самым его восходом, молодой астроном обратил теперь свое внимание на гигантскую планету Юпитер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Когда же он очнулся от своего оцепенения и собирался уже установить станок своего походного телескопа, он вдруг осознал, что его охватила стужа, охватила с такой силой, что почти совершенно парализовала его. Челюсти его сжимались сами собой, непреодолимая, сладкая сонливость и чувство полного оцепенения всех членов овладевали им. Легкие его с трудом вдыхали в себя кислород из резервуара. Он чувствовал, что в висках у него стучит, а голову стягивает и сжимает точно ледяными тисками. Еще минута-другая, и он непременно должен был окончательно замерзнуть…
С нетерпеливым, нервным жестом он обернулся, чтобы сказать Каддуру, что им необходимо немедленно вернуться на другое полушарие, как вдруг увидал вдали, на самой поверхности Луны, какое-то красноватое зарево, невольно приковавшее его внимание. Судя по колебаниям, этот огонь можно было принять за один из тех вращающихся маяков, которые на морских прибрежьях в Европе означают или какую-либо скрытую опасность, или же место стоянки для судов.
«Это или маяк, или вулкан!» — подумал про себя Норбер Моони и, схватив Каддура за руку, как берут маленького четырехлетнего мальчика, бросился бежать что было мочи по направлению к видневшемуся вдали зареву.
Это усиленное движение, конечно, вскоре согрело их обоих. В несколько минут они отмахали те три-четыре мили, которые отделяли их от огня.
Действительно, то был вулкан, крошечный, миниатюрный вулкан, кратер которого имел не более десяти метров в диаметре. Он казался отживающим среди мириадов других, уже потухших и заглохших кратеров. Это была, так сказать, последняя тлеющая искра, оставшаяся от громадного пожара, некогда свирепствовавшего в этой долине. Теперь этот пожар, эта буря огня, испускала, по-видимому, свой последний вздох.
Но как ни мал, как ни скромен был этот крошечный вулкан, тем не менее он представлял из себя очаг, распространявший вокруг себя довольно сильный жар, поистине неоценимый при тех условиях, в которых находились в настоящее время Норбер Моони и Каддур. Оба они тотчас же приютились с особым наслаждением на северном скате маленького кратера, точно на русской печке, и, не теряя времени, раскинули здесь свой лагерь, то есть расположились со всеми своими пожитками.
Под влиянием этого приятного и равномерного тепла члены их мало-помалу отогревались, легкие расширялись, способность двигаться и владеть членами снова возвращалась к ним.
Что же касается маленького вулкана, то он, очевидно, не подозревал, что без его ведома был обращен этими, никогда не виданными на Луне пришельцами, в простую грелку или, вернее, лежанку, продолжал, как и раньше, время от времени выбрасывать легкие облачки пепла и дыма, освещенного отблесками угасавшего очага. Иногда же в нем слышался глухой подземный гул и рокот, который постепенно переходил в глубокий вздох и вдруг оканчивался взрывом. Затем вдруг сразу воцарялась на время полнейшая тишина. В один из промежутков между одним подземным раскатом и следующим сразу за ним другим, Норбер Моони, прислушиваясь, уловил довольно ясно слышавшийся шум или, вернее, плеск, похожий на падение вод небольшого водопада.
Желая проверить, от чего мог происходить подобный звук позади, он отправился исследовать окружающую местность и, пройдя всего несколько сажен, наткнулся у самого подножия вулкана на противоположном его скате на маленький гейзер, такой же миниатюрный, как и вулкан. От гейзера поднимался на высоту не более метра столб кипящей воды, который, однако, в моменты взрывов вдруг достигал высоты от семи до восьми метров.
Вода этого гейзера оказалась невкусной: она была настолько насыщена серными остатками, что это делало ее положительно тошнотворной, но все же это была вода, горячая вода, неоцененное сокровище в этих краях! Потому было решено заночевать, если можно так выразиться, у гейзера.
Плотно поужинав сухарями, сушеным мясом, консервами и чаем с ромом и возобновив при содействии тепла гейзера свои запасы кислорода в резервуарах респираторов, наши путешественники завернулись поплотнее в свои теплые одеяла и тотчас же крепко заснули. Проснувшись, Норбер Моони тотчас установил свой походный телескоп и, не теряя ни минутки времени, принялся изучать небесный свод. Он сознавал отлично, что все те наблюдения, какие он мог сделать в короткий срок времени, оставшийся в его распоряжении, не могли иметь особо важного для него значения; но и того уже было достаточно, чтобы окончательно убедить его в тех несомненных и неоценимых преимуществах, какие могли бы иметь эти наблюдения при данных условиях, если бы он имел возможность продолжить их с такого обсервационного пункта, как это темное полушарие Луны. Стоило только вообразить, что, будь в данный момент на горизонте какая-нибудь комета, он имел бы возможность проследить ее через равномерные промежутки времени, установленные по его усмотрению, и таким образом получить целую серию вполне точных положений кометы, по которым легко было бы не только определить ее орбиту, но и вычислить ее эфимериды.
Подумать только, что любое наблюдение может быть продолжено, проверено и проконтролировано в целом ряде последовательных наблюдений, распределенных, по желанию, на четырнадцать суток!.. Что за радость для астронома!.. Но на этот раз нечего было и думать об осуществлении этой мечты; зато Норбер Моони хотел насладиться созерцанием одной за другой всех родственных Земле планет, без того вечного покрова земной атмосферы, сквозь который он до настоящего времени всегда смотрел на них.
Итак, он навел свой походный телескоп на Марс; его моря, материки, его полярные льды и два спутника, — все это Норбер Моони видел теперь совершенно ясно. Затем он перевел его на Венеру, такую ясную, такую лучезарную и светящуюся, что она озаряла вокруг себя все небо и бросала очень резкие тени на поверхность Луны. Потом, не став отыскивать Меркурий, так как он знал, что его можно видеть только в определенное время, то есть немедленно после захода Солнца или же перед самым его восходом, молодой астроном обратил теперь свое внимание на гигантскую планету Юпитер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61