— Но скажите мне, дядя, чем и как объяснить это внезапное превращение, совершившееся сейчас на наших глазах, это превращение из превосходнейшей золотой статуи в отвратительный скелет?! — спросила Гертруда.
— Дело в том, что это была вовсе не статуя, дитя мое, — ответил доктор, — очевидно, селениты имели то же обыкновение, какое мы встречаем иногда у египтян, а именно, они покрывали своих покойников тонким слоем этого благородного металла, превращая его в статую. Но, принимая в соображение совершенство, с каким была выполнена эта работа над данным субъектом, я начинаю приходить к убеждению, что нет ничего невозможного или невероятного в том, что селениты прибегали в этом случае к приемам гальванопластики. Этим может, конечно, объясняться и совершенно жизненный характер этой статуи, и ее высокое пластическое совершенство в смысле гармонии форм и красоты мускулатуры… Но время сделало свое дело, свершило и здесь свой обычный труд уничтожения и оставило от умершего человека одни только кости, уничтожив все остальное, кроме этой тонкой, как папиросная бумага, золотой оболочки, которой оно позволило сохранить те идеально прекрасные формы, по которым она была создана. И вот только моя нескромная рука разрушила то, чего не посмели тронуть многие века…
Доктор Бриэ уже собирался спуститься с высокого катафалка, на котором теперь покоился полуобнаженный скелет титана, когда вдруг заметил в правой руке скелета довольно большой сверток, или свиток, которым он, не задумываясь, поспешил овладеть. Это было нечто вроде бумаги, изготовленной, по-видимому, из особого вида горного или каменного льна, испещренной какими-то таинственными, неведомыми письменами.
— Вот что, быть может, самое интересное из всего, то мы видели здесь! — проговорил доктор, соскакивая, наконец, с последнего уступа и бережно держа в своих объятиях захваченную добычу.
Он до того сгорал нетерпением поскорее исследовать свой манускрипт, что стал тотчас же торопить с возвращением в обсерваторию. Никто не стал ему противоречить в этом, и все направились в обратный путь, обмениваясь по дороге мыслями относительно того, что им пришлось видеть, пока только имевшийся здесь воздух дозволял этот свободный обмен мыслей.
— Мне кажется, что этот воздух, сохранившийся в герметически закупоренном склепе, должен быть тем самым воздухом, каким когда-то обладала Луна, и, судя по всему, не подлежит сомнению, что в то время, когда этот склеп строился и был заперт, атмосфера Луны была сходна с нашей, земной атмосферой! — заметил Норбер Моони. — Весьма возможно, что впоследствии она только утратила содержавшийся в ней кислород и вследствие этого стала непригодной для жизни. Исходя из этого, у меня самым естественным образом появляется предположение, что в настоящее время лунная атмосфера представляет собой более или менее чистый азот. Это предположение легко будет проверить; а это было бы не только весьма интересно, но, быть Может, даже и чрезвычайно важно для нас в данное время!
Вернувшись в обсерваторию, доктор Бриэ, не теряя ни минуты времени, принялся изучать свой папирус. Но после нескольких часов упорной работы и тщетных усилий разобрать, он, наконец, вынужден был сознаться, что отнюдь не подвинулся далее господ египтологов до открытия известного камня Розетты: ему недоставало ключа.
Видя, что он только даром тратит время и труды и бьется совершенно без толку, Каддур попросил у него разрешения в свою очередь попытать счастья над этим лунным папирусом. Просидев над ним около четверти часа, в продолжение которого он усердно изучал эти письмена, карлик вдруг объявил, что, по его убеждению, эта надпись означает:
«Солнце, сын северного светила, заснул последним сном в четвертый день девятого года тридцать второго цикла».
Это толкование было, однако, встречено в первый момент с довольно явным недоверием, но Каддур так упорно настаивал на том, что знаки на Лунном папирусе, если их истолковать как идеологический ребус, во всяком случае могли иметь такое значение, что, в конце концов, доктор счел себя убежденным, причем не мог не удивиться и не восхититься находчивости и остроумию этого маленького человека.
После этого неугомонный маленький карлик высказал не безосновательную мысль, что в этом папирусе имелся прекрасный образец письма, где изображалась и передавалась сама мысль, а не отдельные слова, независимо от всех языков, и потому доступного пониманию каждого человека.
В этот момент Норбер Моони только что вернулся в общую залу из своей химической лаборатории, в которой он провел несколько часов кряду. Его тотчас же посвятили в тему данного разговора, которым он, по-видимому, чрезвычайно заинтересовался.
— Что касается меня лично, — проговорил он, — то я очень склонен верить толкованию Каддура. Это доказывает только то, что селениты охотно брали себе имена по названиям звезд и планет; да так оно и должно было быть у той расы людей, которые находились в столь благоприятных условиях для наблюдений над светилами. Тот цикл, о котором, по мнению Каддура, упоминается в манускрипте, вероятно, — великий астрономический цикл, что опять-таки подтверждает наше общее мнение касательно чрезвычайной древности этого папируса.
— Теперь скажу вам в свою очередь, господа, что и я, со своей стороны, сделал довольно важное исследование! — продолжал немного погодя Норбер Моони. — Как я и предполагал, атмосфера Луны состоит главным образом из азота с очень незначительной примесью кислорода, причем плотность азота здесь равняется всего 0,16200, то есть одной шестой плотности этого самого газа в атмосфере земного шара. Факт этот является новым логическим доказательством, подтверждающим констатированный нами факт слабой силы давления атмосферы Луны. Этим объясняется также абсолютная сухость атмосферы этого светила и ее безусловная прозрачность. Кроме того, еще одно удивительное явление, которое чрезвычайно интересовало меня, а именно то, то наш запас кислорода в резервуарах дает нам возможность дышать в продолжение целых трех-четырех «асов и даже более. В сущности, дело в том, что совершенно достаточно двадцати или двадцати трех процентов этого кислорода, смешанного с семьюдесятью шестью и семьюдесятью семью процентами Лунного азота для того, чтобы получился воздух, столь же пригодный для дыхания, как и воздух на земном шаре. И это слияние нашего кислорода с Лунным азотом происходит у нас само собой, благодаря тому, что наши полумаски не совсем плотно прилегают к лицу! Вот почему нашего запаса хватает нам на столько времени!
— Вот, действительно, новость первой важности для всех нас! — воскликнул обрадованный этим открытием доктор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61