Да, в том, что побег удастся, никто не сомневался. Беспокоило другое: как быть дальше, как потом сбить гестапо с толку? Но и это придумали. Тельмана укроют на конспиративной квартире здесь, в Берлине, а дня через три объявят, что руководитель Германской компартии Эрнст Тельман прибыл в Прагу. Он выступит даже по радио, все услышат его голос: конечно, выступит не он сам, в Берлине запишут на пленку его выступление и отправят чешским товарищам, в Прагу. Они обещали помочь организовать «выступление» Тельмана по радио. А потом, когда гестапо утихомирится, смирится с побегом, можно будет переправить Эрнста через границу.
И вот побег не удался. Рудольф до сих пор не знает, что произошло, что случилось в ту ночь за стеной Моабита. Он только отчетливо помнит, как сейчас видит дождливую улицу, стену тюрьмы и двоих людей в черных гестаповских плащах, на которых играют блики фонарей. Они подошли к машине, но не было третьего, которого ждали. Оба сели в кабину, и один сказал:
– Поехали. Побег не состоялся…
Только через час, на конспиративной квартире, Рудольф узнал скупые подробности. Те двое, что должны были сопровождать Тельмана, выдавая себя за гестаповцев, подошли к тюрьме в точно условленное время, но вахмистра не было. Они ждали его очень долго. Долго, – может, им тоже только казалось, что долго. Вахмистр вышел, взволнованный, отдал ключи, чтобы не оставлять улик. Еще он успел сказать, что за полчаса до побега вахмистр сам капнул в скважину несколько капель масла, чтобы не скрипел замок. Но, видимо, была какая-то лишняя капля, она просочилась из скважины и потекла по двери.
Перед сменой дежурный обходил камеры, он заметил эту злополучную каплю. В тюрьме не поднимали тревогу, но Тельмана сразу перевели в другой блок, в противоположное крыло тюрьмы. Вот и все, что сказал вахмистр, передавая уже ненужные ключи от камеры Тельмана.
Как могли знать рядовые подпольщики, что дело было совсем не в масляной капле. Провокатор, проникший в аппарат партийного центра, сообщил в гестапо о предстоящем побеге…
Вскоре Кюблера и других, кто готовил побег, переправили через границу. Он долго жил в Праге, работал в партийном центре, а вот сейчас уже несколько месяцев скитается по Берлину в поисках связей, растерянных явок и надежных людей.
Оккупировав Прагу, нацисты не только расправились с Чехословакией, они нанесли еще один, уже который по счету, удар по народу Германии. Кюблер совершенно в этом уверен. Для немецких коммунистов, укрывшихся в Праге, вторжение нацистских войск не было совсем неожиданным – многие заранее пытались покинуть Прагу, выехать в Лондон. Но британский консул, словно нарочно, задерживал визы. Поэтому многие так и остались в Праге. Их арестовали тотчас же, как только фашисты заняли город. Партийный центр фактически перестал существовать. Пусть временно, но это так. Едва успели запрятать секретные документы, а часть пришлось уничтожить.
Горше всего то, что многие немцы даже и не заметили удара, который им нанесли. Наци поднесли Прагу как подарок всему народу – богатым и бедным, аристократам с Курфюрстендамма и мастеровым из Веддинга. Многие на это клюнули. Взять хотя бы этих людей в трамвае. Они спокойненько едут, будто в мире ничего не случилось. А ведь происходит страшное – народ делают соучастником преступлений.
Кюблер проводил глазами супружескую пару, ехавшую от Инвалиденштрассе. Они всю дорогу восхищались покупкой – новыми туфлями с фабричной маркой Бати. Батя – чешский обувной Форд. Наплевать на Батю, но туфли-то делали обувщики в Злыне, они сами ходят в деревянных колодках. А супруги, что вышли на остановке, радовались: так дешево на талоны получили настоящую кожу! По виду это простые немцы, – он, вероятно, мелкий служащий, она добропорядочная домашняя хозяйка. Получили ворованную обувь и рады! А остальные? Кюблер перехватил завистливые взгляды. Женщина, сидевшая перед ним, вздохнула: везет же людям!
Становится страшно. Наци перессорят немцев со всем миром. Страшно, что не только Гитлер, но и рядовые немцы – Карлы, Гансы, Рудольфы, да, да, и он, Рудольф Кюблер, – становятся ненавистны чехам. А сейчас затевается что-то с Польшей. Что же будет дальше? Он тоже несет ответственность. Почему он, коммунист Кюблер, не смог вовремя остановить фашистское хулиганье, почему допустил их к власти? Конечно, воспитать низменные инстинкты куда легче, чем привить человеку благородные качества.
Но ведь это же атавизм, возвращение к пещерному веку! Что говорить, нацисты артистически умеют пробуждать низменные инстинкты, развращать подачками, обещаниями. Нужно быть объективным – они, немецкие коммунисты, что-то делали, но не все, они не смогли раскрыть глаза народу. Возможно, такой вывод слишком резок, но партия не научилась работать в массах, не смогла противопоставить атавистическим идеям нацистов свои идеи. Потом уже было поздно…
Работая в Праге, Кюблер не раз приезжал нелегально в Германию. С горькой болью, исходившей от собственного бессилия, он в каждый приезд наблюдал и убеждался все больше, как наци расширяют свое влияние. Они начали с ареста коммунистов в ту ночь, когда запылал рейхстаг. Потом разогнали профсоюзы и пересажали активистов, включая сборщиков членских взносов.
Дошла очередь и до социал-демократов, до тех, кто ратовал за социальный мир. Рудольф вспомнил разговор с отцом, он перешел в ссору. Старик говорил – не надо выдвигать чрезмерных требований, это отпугнет массы, не нужно обострять положение. А штурмовики в то время уже шатались по улицам Кепеника, разгоняли рабочие митинги, подкладывая слезоточивые, чихательные бомбы. Рудольф сам был на собрании в клубе, когда наци выпустили в зал десятки мышей. Они принесли их в специальных клетках, похожих на плоские фляги. Женщины подняли визг, вскакивая на стулья. Суматоха и крики, утробный хохот заглушили слова оратора. Собрание было сорвано. По этому поводу отец возразил: «В политике не обращают внимания на безобидные шутки. Конечно, наци поступают неправильно, но с коммунистами нам не по пути».
Шутки кончились плохо, они оказались не такими безобидными, как думал отец, – его тоже посадили. А социальный мир стал насаждать Роберт Лей, возглавивший нацистский трудовой фронт. Гитлер ввел принцип фюрерства на предприятиях – каждый владелец, любой хозяин завода и фабрики, стал промышленным фюрером и получил право решать за рабочих и от их имени.
Интересно, что бы сказал теперь отец о таком социальном мире? Где он сейчас – в Бухенвальде, в Дахау, в каком еще лагере? На воротах концлагеря в Бухенвальде нацисты вывели железными коваными буквами евангельское изречение: «Каждому свое!» Им нельзя отказать в остроумии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226