И Валика была тут же. Они не слыхали ничего, кроме тех слов, какие Жофика уже знает. Конечно, и дядя Пишта не мог дальше ничего разобрать. Просто папа не успел досказать, и глупо расспрашивать всех об этом. Так что незачем ей больше идти к старику. Если бы кто-нибудь знал, будь он даже злодеем, непременно передал бы папины слова. Не ей, так маме. Даже этот грубый старик и тот передал бы. Юхошам некогда! Ничего, пусть помучается один. Пусть сам себе все делает, сам себе платит по три форинта и сам на себя кричит.
Вечером, принимая ванну, Юдит раздумывала над тем, как быстро, порой без всякой причины меняются дети. Вот Жофика. Еще недавно ей приходилось напоминать, чтобы она сменила передник. А сегодня Юдит Надь застала дочь во всем чистом, та переоделась сама, по своей воле. Потом эти дополнительные занятия. Девочка ни с того ни с сего стала вдруг посещать их и, надо отдать справедливость, неплохо усвоила то, что еще зимой невозможно было вдолбить ей в голову. Юдит только что заглянула в комнату дочери: Жофи спит, лежа на спине, совсем как прежде, когда была еще грудным ребенком. Давно девочка не спала так сладко. С тех пор как умер отец, она вечерами долго лежит без сна, ворочается, зажигает свет, а иногда просит подать ей учебники – все равно, мол, не уснуть. Теперь она посапывает, словно работала целый день и устала. И почерк у нее улучшается, только неизвестно, для чего им задают такие глупые тексты. В кухне она нашла бумажку, на которой написана странная фраза: "Юхоши передавали вам, что от них никто не сможет прийти – все очень заняты". Но почерк просто исключительный. Вероятно, это тоже упражнение по грамматике, здесь в двух местах есть уподобление.
6
Жофи разбудил гром.
Девочка не испугалась; ей нравилась гроза. Еще когда она была маленькой, папа всегда ставил ее во время грозы на подоконник, и они вместе смотрели на мчащиеся по улице потоки. Жофи любила молнию, рассекавшую небо ярким огненным зигзагом; любила раскаты грома и струи дождя, которые под ветром колыхались, как занавес. А люди, теряя равновесие, продолжали двигаться вперед, словно упирались грудью в бурю. После грозы и воздух всегда становился особенным, он начинал пахнуть грибами, землей и еще чем-то непонятным. Если потрешь друг о друга камешки, между ними проскочит искра и тоже на миг запахнет грозой.
Занавеска пузырится на окне, когда под нее забирается ветер. Очень интересно смотреть из постели на дождь. В окно ветром заносит капли, но Тэри не будет ворчать утром, что залило паркет, не подмажет размокшие квадратики мастикой.
Жофи повернулась на другой бок. Хорошо, что гроза началась ночью: мама спит крепко, хоть из пушек стреляй, а то бы испугалась. Вот цветы на балконе, наверное, радуются!
Как только она вспомнила про цветы, сон как рукой сняло. Ведь все они остались у тети Мюллер, на старой квартире. И балкона здесь нет. И Тэри тоже нет. Если Жофика сейчас же не прикроет окно, то утром маме или ей придется натирать паркет. Она соскочила с кровати и закрыла окно. Подоконник уже был залит водой, занавеска намокла, зато пол, к счастью, еще сухой. Нужно быстренько вытереть подоконник, а то от воды портится дерево. И в маминой комнате надо закрыть окна.
Жофи тихонечко выскользнула на кухню за тряпкой, потом на цыпочках вошла к маме. Дверь заскрипела, но маму это не разбудило. Она не слышала, как дочь возится с испорченной ручкой окна, не почувствовала, что Жофи зажгла свет. А электричество пришлось включить потому, что Жофи еще плохо ориентировалась в новой квартире.
Тряпку Жофи унесла обратно на кухню. Теперь ей совсем расхотелось спать, она с удовольствием оделась бы. Папа говорил, что во время грозы в воздухе много электричества. Сердечникам в такую пору становится хуже, и тем, у кого ревматизм или переломы костей, тоже. Дядя Пишта, наверное, не спит.
Ну и пусть не спит! Прежде чем вернуться в свою комнату, Жофи положила за щеку кусок сахару. Она уже наполовину сгрызла его, как вдруг почувствовала во рту горечь: ведь ей говорили, что ничего нельзя есть, тем более сладкое, после того как вечером почистишь зубы. Сейчас ее, конечно, никто не видит. Папа умер, а мама спит. Но разве в этом дело?
"Жофика у нас с характером", – заметил как-то папа. Было жарко, Жофи копалась в песке, а мама загорала. У каждого ребенка есть свой характер, только взрослые считают своим долгом вести с этим характером неустанную борьбу. "Дражайшие, премудрые взрослые", – сказал папа. Мама в ответ рассмеялась так, что все зубы стали видны: "Ты иногда бываешь несносным". Папа тоже засмеялся, потом потянулся и бросился в воду.
Жофика не знала, что значит "характер". Может быть, это значит, что человек, который не вовремя положил в рот сахар, опять выходит на кухню, выплевывает изо рта сахар и снова чистит зубы, потому что сладости повреждают эмаль? Нет, наверное, это что-нибудь другое. Не может быть, чтоб папа думал о такой простой вещи! Но почистить зубы все равно придется: она обещала папе, а обещание остается обещанием, если даже папы нет в живых. Ну, а раз так, значит, ей следует завтра пойти к дяде Пиште. Хоть она и не обещала, но все равно было похоже на обещание.
Когда мама пишет книгу, она спрашивает у Жофи много всякой всячины. И Жофи должна на все отвечать. Иногда даже отвечать не нужно, она просто играет, а мама следит за ней, потом произносит невенгерские слова и садится за пишущую машинку. Однажды мама спросила у Жофики, на что она готова пойти ради нее. Жофи чувствовала, что готова на все, но вместо ответа только грызла бант на конце косы и молчала. Могла бы она ради мамы отказать себе во фруктах в течение целого лета? Жофика ответила утвердительно: могла бы, хотя фрукты она любит больше, чем пироги. А отдать билет в кино, который только что получила? Ну конечно же, охотно. Согласилась бы она взобраться ночью одна на гору Янош? Согласилась бы. Из соседней комнаты раздался смех, – там сидел папа и читал газету. Мама рассердилась и прикрыла дверь. Потом пришла Дора, и Жофи стала с ней нанизывать бусы. У Доры была книжечка с образцами. Можно было смотреть на них и делать из бусин рыбок, белочек и даже птичек. Папа говорил тихо, тише, чем мама, но она все слышала: "И у тебя хватило бы совести оставить бедного ребенка на все лето без фруктов? – спросил папа. – И неужели ты могла бы отнять у нее билетик в кино, чтобы самой посмотреть "Царя скворцов"? Но лучше всего – я бы сказал, гениально – придумано восхождение на гору Янош. И на кой, извини, леший забираться ей на эту гору?" Мама раздраженно ответила, что все это нужно для установления границ готовности ребенка к жертвам. "Ну что ж, продолжай в том же духе, – сказал папа и свистнул. – Только скажи, какая будет польза, если ты вытряхнешь ее ночью из постели и заставишь лезть на гору?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Вечером, принимая ванну, Юдит раздумывала над тем, как быстро, порой без всякой причины меняются дети. Вот Жофика. Еще недавно ей приходилось напоминать, чтобы она сменила передник. А сегодня Юдит Надь застала дочь во всем чистом, та переоделась сама, по своей воле. Потом эти дополнительные занятия. Девочка ни с того ни с сего стала вдруг посещать их и, надо отдать справедливость, неплохо усвоила то, что еще зимой невозможно было вдолбить ей в голову. Юдит только что заглянула в комнату дочери: Жофи спит, лежа на спине, совсем как прежде, когда была еще грудным ребенком. Давно девочка не спала так сладко. С тех пор как умер отец, она вечерами долго лежит без сна, ворочается, зажигает свет, а иногда просит подать ей учебники – все равно, мол, не уснуть. Теперь она посапывает, словно работала целый день и устала. И почерк у нее улучшается, только неизвестно, для чего им задают такие глупые тексты. В кухне она нашла бумажку, на которой написана странная фраза: "Юхоши передавали вам, что от них никто не сможет прийти – все очень заняты". Но почерк просто исключительный. Вероятно, это тоже упражнение по грамматике, здесь в двух местах есть уподобление.
6
Жофи разбудил гром.
Девочка не испугалась; ей нравилась гроза. Еще когда она была маленькой, папа всегда ставил ее во время грозы на подоконник, и они вместе смотрели на мчащиеся по улице потоки. Жофи любила молнию, рассекавшую небо ярким огненным зигзагом; любила раскаты грома и струи дождя, которые под ветром колыхались, как занавес. А люди, теряя равновесие, продолжали двигаться вперед, словно упирались грудью в бурю. После грозы и воздух всегда становился особенным, он начинал пахнуть грибами, землей и еще чем-то непонятным. Если потрешь друг о друга камешки, между ними проскочит искра и тоже на миг запахнет грозой.
Занавеска пузырится на окне, когда под нее забирается ветер. Очень интересно смотреть из постели на дождь. В окно ветром заносит капли, но Тэри не будет ворчать утром, что залило паркет, не подмажет размокшие квадратики мастикой.
Жофи повернулась на другой бок. Хорошо, что гроза началась ночью: мама спит крепко, хоть из пушек стреляй, а то бы испугалась. Вот цветы на балконе, наверное, радуются!
Как только она вспомнила про цветы, сон как рукой сняло. Ведь все они остались у тети Мюллер, на старой квартире. И балкона здесь нет. И Тэри тоже нет. Если Жофика сейчас же не прикроет окно, то утром маме или ей придется натирать паркет. Она соскочила с кровати и закрыла окно. Подоконник уже был залит водой, занавеска намокла, зато пол, к счастью, еще сухой. Нужно быстренько вытереть подоконник, а то от воды портится дерево. И в маминой комнате надо закрыть окна.
Жофи тихонечко выскользнула на кухню за тряпкой, потом на цыпочках вошла к маме. Дверь заскрипела, но маму это не разбудило. Она не слышала, как дочь возится с испорченной ручкой окна, не почувствовала, что Жофи зажгла свет. А электричество пришлось включить потому, что Жофи еще плохо ориентировалась в новой квартире.
Тряпку Жофи унесла обратно на кухню. Теперь ей совсем расхотелось спать, она с удовольствием оделась бы. Папа говорил, что во время грозы в воздухе много электричества. Сердечникам в такую пору становится хуже, и тем, у кого ревматизм или переломы костей, тоже. Дядя Пишта, наверное, не спит.
Ну и пусть не спит! Прежде чем вернуться в свою комнату, Жофи положила за щеку кусок сахару. Она уже наполовину сгрызла его, как вдруг почувствовала во рту горечь: ведь ей говорили, что ничего нельзя есть, тем более сладкое, после того как вечером почистишь зубы. Сейчас ее, конечно, никто не видит. Папа умер, а мама спит. Но разве в этом дело?
"Жофика у нас с характером", – заметил как-то папа. Было жарко, Жофи копалась в песке, а мама загорала. У каждого ребенка есть свой характер, только взрослые считают своим долгом вести с этим характером неустанную борьбу. "Дражайшие, премудрые взрослые", – сказал папа. Мама в ответ рассмеялась так, что все зубы стали видны: "Ты иногда бываешь несносным". Папа тоже засмеялся, потом потянулся и бросился в воду.
Жофика не знала, что значит "характер". Может быть, это значит, что человек, который не вовремя положил в рот сахар, опять выходит на кухню, выплевывает изо рта сахар и снова чистит зубы, потому что сладости повреждают эмаль? Нет, наверное, это что-нибудь другое. Не может быть, чтоб папа думал о такой простой вещи! Но почистить зубы все равно придется: она обещала папе, а обещание остается обещанием, если даже папы нет в живых. Ну, а раз так, значит, ей следует завтра пойти к дяде Пиште. Хоть она и не обещала, но все равно было похоже на обещание.
Когда мама пишет книгу, она спрашивает у Жофи много всякой всячины. И Жофи должна на все отвечать. Иногда даже отвечать не нужно, она просто играет, а мама следит за ней, потом произносит невенгерские слова и садится за пишущую машинку. Однажды мама спросила у Жофики, на что она готова пойти ради нее. Жофи чувствовала, что готова на все, но вместо ответа только грызла бант на конце косы и молчала. Могла бы она ради мамы отказать себе во фруктах в течение целого лета? Жофика ответила утвердительно: могла бы, хотя фрукты она любит больше, чем пироги. А отдать билет в кино, который только что получила? Ну конечно же, охотно. Согласилась бы она взобраться ночью одна на гору Янош? Согласилась бы. Из соседней комнаты раздался смех, – там сидел папа и читал газету. Мама рассердилась и прикрыла дверь. Потом пришла Дора, и Жофи стала с ней нанизывать бусы. У Доры была книжечка с образцами. Можно было смотреть на них и делать из бусин рыбок, белочек и даже птичек. Папа говорил тихо, тише, чем мама, но она все слышала: "И у тебя хватило бы совести оставить бедного ребенка на все лето без фруктов? – спросил папа. – И неужели ты могла бы отнять у нее билетик в кино, чтобы самой посмотреть "Царя скворцов"? Но лучше всего – я бы сказал, гениально – придумано восхождение на гору Янош. И на кой, извини, леший забираться ей на эту гору?" Мама раздраженно ответила, что все это нужно для установления границ готовности ребенка к жертвам. "Ну что ж, продолжай в том же духе, – сказал папа и свистнул. – Только скажи, какая будет польза, если ты вытряхнешь ее ночью из постели и заставишь лезть на гору?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78