Животное разума не имеет, и то человек жалеет его, растит, радуется, как оно посапывает в уголке да, слепенькое, тычется мордой в живот матери. А тут ребенок! И в приют его…
Впрочем, что ему до всего до этого! Он пришел сюда совсем по другому делу. Так вот для чего понадобились черномазой ключи! Домой не могла попасть. Поэтому и пряталась так. Но почему же она побоялась сказать ему обо всем? Неужели могла подумать, что он сейчас пойдет в полицию? Как полегчало бы ей, поведай она ему все. Так нет же, только глаза лупила и вначале даже есть отказывалась. Все потому, что слишком много гордости у малявки, а у самой никого на свете нет. Кто же, интересно, кормить эту несчастную будет, пока решится ее судьба? Нет, он не спросит у учительницы, ничего не будет спрашивать. Надо дать ей выговориться, она сама обо всем расскажет.
– Вы очень выручили бы нас, если бы оставили девочку у себя еще на пару дней. Родителей ее вызвали на пятницу. В девять часов утра ее дело будет разбираться в райсовете. На все потребуется время. С приютом мы начнем переговоры лишь после того, как все выяснится с родителями ребенка. В самом деле, присмотрите за ней еще парочку дней, нехорошо оставлять девочку одну в квартире. Расходы, понятно, вам будут возмещены. Родительский комитет заплатит.
"Провались ты, – подумал старый Пишта, – вместе со своими деньгами. Потрать их на гвозди, чтоб было чем гроб заколачивать. Неужели я таким нищим выгляжу? Неужели она всерьез думает, что мне ребенка не прокормить?" Понграц тихонько выругался. Если учительница поняла – на здоровье ей. Сколько можно унижать человека! Каждый лезет к нему со своими несчастными деньгами!
– Что она сказала, когда прочла телеграмму? – спросила Марта.
Откуда она знает про телеграмму? Уж не сама ли принесла ее? Черномазая, да и он тоже считали, что это Жофи выклянчила телеграмму у Сюча. Стало быть, нет.
– Да ничего вроде такого не говорила, – ответил Понграц. Ну, теперь пойдет болтать о черномазой. Не для того он высидел тут два часа на ступеньках, словно нищий на паперти, чтобы про черномазую судачить. И где эту учительницу черти носили столько времени? Переливает из пустого в порожнее, все черномазая покоя ей не дает. Нечего воду в ступе толочь, он и так понял уже, что Дора – не исчадие ада, что она не удирала ни из исправительного дома, ни от матери. Просто сирота божья. Но он-то ведь приковылял сюда не ради черномазой, а ради той, другой!
– Вы мне скажите, что вам нужно от Жофики, – сказал он.
"Ах да, Секей. Не забыть бы поговорить с директором школы насчет Секея", – вспомнила Марта. Секей подслушивает, где может, даже за дверями учительской. Он болтун и клеветник. И в прошлый раз не родители создали ту отвратительную путаницу, а Секей. Правду говорила Биро насчет него. И теперь надо же было ему показывать Понграцу повестки! Что за человек! Знает ведь, как Понграц привязан к Жофике. К сожалению, она, Марта, не сможет сейчас ответить дяде Пиште. Пусть потерпит немножко. Он раздражителен и обидчив. И все же придется промолчать.
– Потому как она не из тех, кто ворует, – продолжал Понграц. Марта видела, что он расходится все больше и больше. – Да я б ей доверил несчитанные деньги. Мало у нее и без того горя – сколько она жаловалась мне, плакала, что Халлер-де не должен никуда отлучаться в понедельник. Спросите хоть у Андраша Киша, у каменщика. Правда, портфель тот несчастный она действительно принесла, скрывать не приходится. Но я не верю, что она его украсть хотела, а то бы она продала его где-нибудь на стороне и не стала бы ко мне таскать.
Все так и есть, как она предполагала. Жофи узнала от Доры, что там готовятся к отъезду, и в понедельник явилась в музей к Калману. Теперь и про молодого каменщика все стало ясно. Это тот самый парень, который бросил девочке с лесов грушу. Одно только пока непонятно: почему Дора вернулась, раз уж собралась ехать? Но и это рано или поздно выяснится.
Не отвечает, думал Понграц. И какая же она бездушная! Знать, одних любимчиков признает! Черномазая ей по душе, она и болеет за нее, а Жофику невзлюбила, потому и решила вконец вымотать душу у ни в чем не повинного ребенка. Но он не посмотрит ни на что. Он выскажет ей прямо все как есть.
– Детей знать надо, – и голос его вдруг охрип от волнения. – Девочка давно поняла, что бедняга-отец ее – он при мне помер – ничего через меня ей не передал, и все-таки ходила и ходила ко мне. Признаюсь, я лишь гонял ее взад-вперед, слова хорошего не сказал. Побил даже однажды, думал – поделом, а она, сердечная, и после того не перестала ходить, ухаживает за мной, хотя денег больше не получает. Это я все к тому говорю, что если какой-нибудь там бездельник оговорил ее, не следует принимать все за чистую монету. В особенности же Халлеру не стоит доверять, непутевый он человек. Жофи – вот она порядочная. Уж коли я даю за нее свою старую голову на отсечение, то, стало быть, и вы, учительница, можете сделать то же самое.
"Эх, старый Понграц, старый Понграц, как затряслась вдруг твоя голова, твоя седая голова, которую ты готов дать на отсечение за Жофику! Интересно, что бы ты сделал, подойди я сейчас к тебе и поцелуй твою старую жилистую руку? Закричал бы, конечно, на меня, как на Жофи?"
– Девочка запуталась в очень серьезном деле, – заметила Марта сдержанно, – но мы все уладим.
– В таком случае не помешает вам и нас послушать.
Неплохая идея. Марта сняла чехол со своей пишущей машинки и вложила в нее лист бумаги. Для Понграца было новинкой диктовать на машинку, тем не менее он складно и толково вновь повторил все сказанное. Подписавшись на листе, он вдруг снова помрачнел – продиктованное показалось ему недостаточно убедительным. Нет, этого мало, он должен быть лично в совете. Надо бы и Андраша Киша привести. Несправедливо нападать на ребенка. Кто, как не они, ее друзья, смогут объяснить, что и как было?
– Ну что ж, приходите, – сказала Марта Сабо. Она на минуту представила Юдит, Калмана и дядю Пишту спорящими между собой. Ей вдруг стало смешно и даже немножко страшно. – И каменщика приводите. Пригласите всех, кто, по вашему мнению, может помочь девочке.
И ведь так-таки не сказала толком, в чем обвиняется недотепа. Все мудрит эта учительница, видите ли, служебная тайна. Черт бы побрал тех, кто их выдумал! Виданное ли дело, что он, лицо официальное, мог не знать, что происходит на месте его работы? Ладно еще, Андрашу Кишу прийти разрешила, хоть не зря он хлопочет. Никак, она собирается провожать его? Только этого не хватало. Не невеста же он, чтобы она рядом с ним шафером ходила. Сам доберется потихонечку.
Вспомнить бы, который тут дом со скрипучими воротами. Не то седьмой, не то девятый. Там еще та кошка драная стояла с типом в рубашке с короткими рукавами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Впрочем, что ему до всего до этого! Он пришел сюда совсем по другому делу. Так вот для чего понадобились черномазой ключи! Домой не могла попасть. Поэтому и пряталась так. Но почему же она побоялась сказать ему обо всем? Неужели могла подумать, что он сейчас пойдет в полицию? Как полегчало бы ей, поведай она ему все. Так нет же, только глаза лупила и вначале даже есть отказывалась. Все потому, что слишком много гордости у малявки, а у самой никого на свете нет. Кто же, интересно, кормить эту несчастную будет, пока решится ее судьба? Нет, он не спросит у учительницы, ничего не будет спрашивать. Надо дать ей выговориться, она сама обо всем расскажет.
– Вы очень выручили бы нас, если бы оставили девочку у себя еще на пару дней. Родителей ее вызвали на пятницу. В девять часов утра ее дело будет разбираться в райсовете. На все потребуется время. С приютом мы начнем переговоры лишь после того, как все выяснится с родителями ребенка. В самом деле, присмотрите за ней еще парочку дней, нехорошо оставлять девочку одну в квартире. Расходы, понятно, вам будут возмещены. Родительский комитет заплатит.
"Провались ты, – подумал старый Пишта, – вместе со своими деньгами. Потрать их на гвозди, чтоб было чем гроб заколачивать. Неужели я таким нищим выгляжу? Неужели она всерьез думает, что мне ребенка не прокормить?" Понграц тихонько выругался. Если учительница поняла – на здоровье ей. Сколько можно унижать человека! Каждый лезет к нему со своими несчастными деньгами!
– Что она сказала, когда прочла телеграмму? – спросила Марта.
Откуда она знает про телеграмму? Уж не сама ли принесла ее? Черномазая, да и он тоже считали, что это Жофи выклянчила телеграмму у Сюча. Стало быть, нет.
– Да ничего вроде такого не говорила, – ответил Понграц. Ну, теперь пойдет болтать о черномазой. Не для того он высидел тут два часа на ступеньках, словно нищий на паперти, чтобы про черномазую судачить. И где эту учительницу черти носили столько времени? Переливает из пустого в порожнее, все черномазая покоя ей не дает. Нечего воду в ступе толочь, он и так понял уже, что Дора – не исчадие ада, что она не удирала ни из исправительного дома, ни от матери. Просто сирота божья. Но он-то ведь приковылял сюда не ради черномазой, а ради той, другой!
– Вы мне скажите, что вам нужно от Жофики, – сказал он.
"Ах да, Секей. Не забыть бы поговорить с директором школы насчет Секея", – вспомнила Марта. Секей подслушивает, где может, даже за дверями учительской. Он болтун и клеветник. И в прошлый раз не родители создали ту отвратительную путаницу, а Секей. Правду говорила Биро насчет него. И теперь надо же было ему показывать Понграцу повестки! Что за человек! Знает ведь, как Понграц привязан к Жофике. К сожалению, она, Марта, не сможет сейчас ответить дяде Пиште. Пусть потерпит немножко. Он раздражителен и обидчив. И все же придется промолчать.
– Потому как она не из тех, кто ворует, – продолжал Понграц. Марта видела, что он расходится все больше и больше. – Да я б ей доверил несчитанные деньги. Мало у нее и без того горя – сколько она жаловалась мне, плакала, что Халлер-де не должен никуда отлучаться в понедельник. Спросите хоть у Андраша Киша, у каменщика. Правда, портфель тот несчастный она действительно принесла, скрывать не приходится. Но я не верю, что она его украсть хотела, а то бы она продала его где-нибудь на стороне и не стала бы ко мне таскать.
Все так и есть, как она предполагала. Жофи узнала от Доры, что там готовятся к отъезду, и в понедельник явилась в музей к Калману. Теперь и про молодого каменщика все стало ясно. Это тот самый парень, который бросил девочке с лесов грушу. Одно только пока непонятно: почему Дора вернулась, раз уж собралась ехать? Но и это рано или поздно выяснится.
Не отвечает, думал Понграц. И какая же она бездушная! Знать, одних любимчиков признает! Черномазая ей по душе, она и болеет за нее, а Жофику невзлюбила, потому и решила вконец вымотать душу у ни в чем не повинного ребенка. Но он не посмотрит ни на что. Он выскажет ей прямо все как есть.
– Детей знать надо, – и голос его вдруг охрип от волнения. – Девочка давно поняла, что бедняга-отец ее – он при мне помер – ничего через меня ей не передал, и все-таки ходила и ходила ко мне. Признаюсь, я лишь гонял ее взад-вперед, слова хорошего не сказал. Побил даже однажды, думал – поделом, а она, сердечная, и после того не перестала ходить, ухаживает за мной, хотя денег больше не получает. Это я все к тому говорю, что если какой-нибудь там бездельник оговорил ее, не следует принимать все за чистую монету. В особенности же Халлеру не стоит доверять, непутевый он человек. Жофи – вот она порядочная. Уж коли я даю за нее свою старую голову на отсечение, то, стало быть, и вы, учительница, можете сделать то же самое.
"Эх, старый Понграц, старый Понграц, как затряслась вдруг твоя голова, твоя седая голова, которую ты готов дать на отсечение за Жофику! Интересно, что бы ты сделал, подойди я сейчас к тебе и поцелуй твою старую жилистую руку? Закричал бы, конечно, на меня, как на Жофи?"
– Девочка запуталась в очень серьезном деле, – заметила Марта сдержанно, – но мы все уладим.
– В таком случае не помешает вам и нас послушать.
Неплохая идея. Марта сняла чехол со своей пишущей машинки и вложила в нее лист бумаги. Для Понграца было новинкой диктовать на машинку, тем не менее он складно и толково вновь повторил все сказанное. Подписавшись на листе, он вдруг снова помрачнел – продиктованное показалось ему недостаточно убедительным. Нет, этого мало, он должен быть лично в совете. Надо бы и Андраша Киша привести. Несправедливо нападать на ребенка. Кто, как не они, ее друзья, смогут объяснить, что и как было?
– Ну что ж, приходите, – сказала Марта Сабо. Она на минуту представила Юдит, Калмана и дядю Пишту спорящими между собой. Ей вдруг стало смешно и даже немножко страшно. – И каменщика приводите. Пригласите всех, кто, по вашему мнению, может помочь девочке.
И ведь так-таки не сказала толком, в чем обвиняется недотепа. Все мудрит эта учительница, видите ли, служебная тайна. Черт бы побрал тех, кто их выдумал! Виданное ли дело, что он, лицо официальное, мог не знать, что происходит на месте его работы? Ладно еще, Андрашу Кишу прийти разрешила, хоть не зря он хлопочет. Никак, она собирается провожать его? Только этого не хватало. Не невеста же он, чтобы она рядом с ним шафером ходила. Сам доберется потихонечку.
Вспомнить бы, который тут дом со скрипучими воротами. Не то седьмой, не то девятый. Там еще та кошка драная стояла с типом в рубашке с короткими рукавами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78