Он поставил себе норму: отсчитывать счетчиком тысячу прохожих. Внимательно всматриваться в лицо каждого у него не было времени. Взгляд непроизвольно устремлялся вслед привлекательным молоденьким девчонкам. Попадались и молодые люди, тащившие за собой коляски для покупок, но они всем своим видом показывали, что отправляются на Гавайи, поэтому можно было спокойно сидеть, позевывая в свое удовольствие. Кубитакэ постоянно искал предлог, чтобы хоть как-нибудь да схалтурить.
Отсчитать тысячу человек было не слишком сложной задачей. Не успеешь выкурить пачку сигарет, а на счетчике уже перевалило за тысячу. Иногда можно было увидеть студентов, которые подрабатывали, исследуя потоки движения транспорта, и точно так же, как Кубитакэ, нажимали на кнопку счетчика. Человек – он, кажется, был у них главный, – приставал к Кубитакэ с расспросами: «Кто вы и откуда?», торговцы с лотков, продававшие дешевые ремни, сумки, рубашки или плюшевые игрушки, прогоняли его, говоря: «Мы всегда здесь торгуем. Это наша территория», четыре дня назад полицейский в штатском проверял его документы. Не будь на вокзале прохожих, торговцев, вокзальных служащих, монахов в рясах, просящих подаяние, студентов, исследующих транспортные потоки, его принимали бы за подозрительную личность. В Токио и вправду безопасно.
Ему встретилась одна странная девчонка. Она стояла за колонной и продавала сборник своих стихов. Вообще-то, быть уличным поэтом считается хорошим бизнесом. В следующий раз, если пристанут с проверкой документов, скажу, что я странствующий бард, и завою какой-нибудь романс. Предаваясь подобным безмятежным мыслям, Кубитакэ купил сборник поэтессы за триста иен. Поэт, получающий на пропитание от прохожих, чем-то напоминает покрытый пылью манекен в заброшенном магазине западных товаров. Когда заканчивается рабочий день, толпа выжимается из тюбика метро и превращается в пастообразный поток, заполняющий все щели, так что и для одного поэта не остается места. Даже просящие подаяние монахи в это время возвращаются в свои храмы.
Кубитакэ размышлял о том, что если этой толпе обработать мозги, дать каждому по молотку и заставить кричать: «Круши Токио!», то за ночь город превратится в руины. Интересно, кому станет плохо, если Токио превратится в руины? По крайней мере, из знакомых Кубитакэ, пожалуй, одной только мадам Амино. Она же вдова человека, который разбогател, когда взвинтились цены на токийскую землю. Нет, выгода нажившего свое состояние на недвижимости мужа-богача и его жены – не одно и то же. Тогда, от того что Токио превратится в руины, хуже всего будет самой толпе. Ему представилась толпа людей в пиджаках, бродящих строем в растерянности среди развалин, и от этого сделалось страшно. Те, кто приехал на заработки в погоне за иеной, могут вести себя, как им заблагорассудится. Они найдут, что им делать на развалинах. Кубитакэ хотел предложить мадам Амино новые формы бизнеса.
Например, такая идея: на земле, которой владеет мадам, создается несколько независимых государств. В каждом из них – своя политическая система. Одно государство – республика, основанная на товариществе геев. Другое – демократия дамских чаепитий. Еще одно – компьютерная конституционная монархия. Есть государство, обнесенное забором, оно пребывает в состоянии анархии, без правительства, без полиции и без законодательства. Можно создать государство, в котором политический курс будет определяться астрологами. Выбор гражданства той или иной страны основан на принципе добровольности: хочешь поменять его – пожалуйста. Если не удастся стать гегемоном в анархическом государстве, можно эмигрировать в страну геев и найти себе там хорошего партнера. Неплохо стать дипломатом или коммерсантом и наладить отношения с другой страной. Можно продать выдающихся граждан страны или сделать так, чтобы каждый из них сам преподносил себя и получал работу в каком-нибудь из государств в качестве мозгового центра.
В любом случае, если делать революцию в Токио, где все думают одинаково, где у всех одинаковые лица и никто не переживает по этому поводу, то следует создать иностранные государства прямо внутри него. Японцам не нужно будет разыгрывать из себя иностранцев, иностранцам не нужно будет разыгрывать из себя японцев, каждый по своему усмотрению сможет стать гражданином той или иной страны. Это было самым важным, нравственным аспектом плана Кубитакэ.
Впрочем, его план останется содержанием комикса, если, конечно, не случится большое землетрясение, обвал акций или крестьянский бунт, или не сопоставимый с ним бунт служащих. Пристрастие Кубитакэ к маниакальным идеям еще не изжило себя. Он коротко вздохнул. В этот момент в животе у него забурчало.
– Пойти, что ли, чесноком хотя бы пропахнуть?
Подземный шоппинг-центр был разделен по центру колоннами, чтобы пешеходы могли двигаться в двух направлениях; у колонн стояли мусорные баки с зеркалами. Кубитакэ увидел в зеркале собственную приближающуюся фигуру и подумал: я стал выглядеть оборванцем. Он купил в автомате стаканчик саке, осушил его и заметил рабочего, который жаждал в мгновенье ока забыть о тоскливых рабочих буднях; никого бы не удивило, если бы он сам был таким рабочим. Ему, Кубитакэ, тридцать семь лет. Не только Данте заблудился в сумрачном лесу, земную жизнь пройдя до половины. Перейдя тридцатилетний рубеж, любой начинает ненавидеть жизнь. На дереве в сумрачном лесу сидит дьявол, похожий на старого пидора, и вещает мерзким голосом:
– Да, быть тебе червем в смердящем болоте. Ни на что другое ты не годишься. Смирись с тем, что ты – червь, тогда и людей любить начнешь, и жизнь твоя поди наладится. Нужно радоваться старости. Кто же верит, что не изменится с годами? А что такое молодость? Слабый желудок. Нужно уметь как ни в чем не бывало жрать тухлятину из мутного болота. Вот и ждут люди. Смерти, кризиса, большого землетрясения.
Чтобы взбодриться, Кубитакэ зашел в питейное заведение. Ему хотелось узнать, как люди преодолевают свою тоску и депрессию; попивая пиво, он прислушивался к разговорам вокруг.
Хлюпанье супом, звон кружек, запах кипящего масла, смешанный с запахом сырой рыбы; до Кубитакэ долетали голоса: «Ничего не поделаешь». Фразу эту он слышал не раз и не два. Не меньше, чем съедено было и выпито. Кубитакэ окинул взором забегаловку, и внезапно перед ним возникло омерзительное видение. Все устали.
Одна за другой вспышками появлялись картины: по всей Японии, во всех ее уголках, напивается несколько миллионов человек. Мученья, ревность, усталость, тучей окутывающая тело, – все пьют саке, жалуясь на жизнь. На работе не ладится, начальник – дурак; не прощу мужнину измену; лучше сбежать в дзэнский монастырь, чем терпеть издевательства в школе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Отсчитать тысячу человек было не слишком сложной задачей. Не успеешь выкурить пачку сигарет, а на счетчике уже перевалило за тысячу. Иногда можно было увидеть студентов, которые подрабатывали, исследуя потоки движения транспорта, и точно так же, как Кубитакэ, нажимали на кнопку счетчика. Человек – он, кажется, был у них главный, – приставал к Кубитакэ с расспросами: «Кто вы и откуда?», торговцы с лотков, продававшие дешевые ремни, сумки, рубашки или плюшевые игрушки, прогоняли его, говоря: «Мы всегда здесь торгуем. Это наша территория», четыре дня назад полицейский в штатском проверял его документы. Не будь на вокзале прохожих, торговцев, вокзальных служащих, монахов в рясах, просящих подаяние, студентов, исследующих транспортные потоки, его принимали бы за подозрительную личность. В Токио и вправду безопасно.
Ему встретилась одна странная девчонка. Она стояла за колонной и продавала сборник своих стихов. Вообще-то, быть уличным поэтом считается хорошим бизнесом. В следующий раз, если пристанут с проверкой документов, скажу, что я странствующий бард, и завою какой-нибудь романс. Предаваясь подобным безмятежным мыслям, Кубитакэ купил сборник поэтессы за триста иен. Поэт, получающий на пропитание от прохожих, чем-то напоминает покрытый пылью манекен в заброшенном магазине западных товаров. Когда заканчивается рабочий день, толпа выжимается из тюбика метро и превращается в пастообразный поток, заполняющий все щели, так что и для одного поэта не остается места. Даже просящие подаяние монахи в это время возвращаются в свои храмы.
Кубитакэ размышлял о том, что если этой толпе обработать мозги, дать каждому по молотку и заставить кричать: «Круши Токио!», то за ночь город превратится в руины. Интересно, кому станет плохо, если Токио превратится в руины? По крайней мере, из знакомых Кубитакэ, пожалуй, одной только мадам Амино. Она же вдова человека, который разбогател, когда взвинтились цены на токийскую землю. Нет, выгода нажившего свое состояние на недвижимости мужа-богача и его жены – не одно и то же. Тогда, от того что Токио превратится в руины, хуже всего будет самой толпе. Ему представилась толпа людей в пиджаках, бродящих строем в растерянности среди развалин, и от этого сделалось страшно. Те, кто приехал на заработки в погоне за иеной, могут вести себя, как им заблагорассудится. Они найдут, что им делать на развалинах. Кубитакэ хотел предложить мадам Амино новые формы бизнеса.
Например, такая идея: на земле, которой владеет мадам, создается несколько независимых государств. В каждом из них – своя политическая система. Одно государство – республика, основанная на товариществе геев. Другое – демократия дамских чаепитий. Еще одно – компьютерная конституционная монархия. Есть государство, обнесенное забором, оно пребывает в состоянии анархии, без правительства, без полиции и без законодательства. Можно создать государство, в котором политический курс будет определяться астрологами. Выбор гражданства той или иной страны основан на принципе добровольности: хочешь поменять его – пожалуйста. Если не удастся стать гегемоном в анархическом государстве, можно эмигрировать в страну геев и найти себе там хорошего партнера. Неплохо стать дипломатом или коммерсантом и наладить отношения с другой страной. Можно продать выдающихся граждан страны или сделать так, чтобы каждый из них сам преподносил себя и получал работу в каком-нибудь из государств в качестве мозгового центра.
В любом случае, если делать революцию в Токио, где все думают одинаково, где у всех одинаковые лица и никто не переживает по этому поводу, то следует создать иностранные государства прямо внутри него. Японцам не нужно будет разыгрывать из себя иностранцев, иностранцам не нужно будет разыгрывать из себя японцев, каждый по своему усмотрению сможет стать гражданином той или иной страны. Это было самым важным, нравственным аспектом плана Кубитакэ.
Впрочем, его план останется содержанием комикса, если, конечно, не случится большое землетрясение, обвал акций или крестьянский бунт, или не сопоставимый с ним бунт служащих. Пристрастие Кубитакэ к маниакальным идеям еще не изжило себя. Он коротко вздохнул. В этот момент в животе у него забурчало.
– Пойти, что ли, чесноком хотя бы пропахнуть?
Подземный шоппинг-центр был разделен по центру колоннами, чтобы пешеходы могли двигаться в двух направлениях; у колонн стояли мусорные баки с зеркалами. Кубитакэ увидел в зеркале собственную приближающуюся фигуру и подумал: я стал выглядеть оборванцем. Он купил в автомате стаканчик саке, осушил его и заметил рабочего, который жаждал в мгновенье ока забыть о тоскливых рабочих буднях; никого бы не удивило, если бы он сам был таким рабочим. Ему, Кубитакэ, тридцать семь лет. Не только Данте заблудился в сумрачном лесу, земную жизнь пройдя до половины. Перейдя тридцатилетний рубеж, любой начинает ненавидеть жизнь. На дереве в сумрачном лесу сидит дьявол, похожий на старого пидора, и вещает мерзким голосом:
– Да, быть тебе червем в смердящем болоте. Ни на что другое ты не годишься. Смирись с тем, что ты – червь, тогда и людей любить начнешь, и жизнь твоя поди наладится. Нужно радоваться старости. Кто же верит, что не изменится с годами? А что такое молодость? Слабый желудок. Нужно уметь как ни в чем не бывало жрать тухлятину из мутного болота. Вот и ждут люди. Смерти, кризиса, большого землетрясения.
Чтобы взбодриться, Кубитакэ зашел в питейное заведение. Ему хотелось узнать, как люди преодолевают свою тоску и депрессию; попивая пиво, он прислушивался к разговорам вокруг.
Хлюпанье супом, звон кружек, запах кипящего масла, смешанный с запахом сырой рыбы; до Кубитакэ долетали голоса: «Ничего не поделаешь». Фразу эту он слышал не раз и не два. Не меньше, чем съедено было и выпито. Кубитакэ окинул взором забегаловку, и внезапно перед ним возникло омерзительное видение. Все устали.
Одна за другой вспышками появлялись картины: по всей Японии, во всех ее уголках, напивается несколько миллионов человек. Мученья, ревность, усталость, тучей окутывающая тело, – все пьют саке, жалуясь на жизнь. На работе не ладится, начальник – дурак; не прощу мужнину измену; лучше сбежать в дзэнский монастырь, чем терпеть издевательства в школе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82