В наш спор вмешивались люди со стороны, предлагавшие свои варианты, мы возбудились и в итоге пообещали друг другу, что проигравший на целый день станет рабом победителя. Рафаэль превосходил меня по силе, но утомился от поединка с барменом, так что у нас было шансов пятьдесят на пятьдесят. Победа наступила мгновенно. В следующие 24 часа ему предстояло исполнять роль раба, а мне – хозяина.
Рафаэль уже тогда говорил на прекрасном японском, но я все же владел японским гораздо лучше его. Словом, когда мы говорили по-японски, роль раба идеально подходила для Рафаэля. Когда мы выходили из гей-бара, наш наполовину шутливый договор вступил в силу. Рафаэль выполнял его неукоснительно. Но управлять рабом, пусть и всего один день, – занятие стыдное. До сих пор я выполнял работу скорее «рабского» характера, поэтому мне не хватало фантазии придумывать приказания. Но мой «раб» оказался способнее хозяина, и он подсказывал мне, как себя вести. Прежде всего, хозяину ничегошеньки нельзя делать самому. До четырех утра мы бродили по заснеженному Синдзюку 2-тёмэ, в котором, казалось, исчезли все шумы и звуки. Рафаэль постоянно смахивал снег, падавший мне на плечи, следил, чтобы я не споткнулся и не упал, открывал мне все двери. В барах, куда мы заходили, я рассказывал Рафаэлю о том, что было и чего не было, истории из своей жизни и недавно увиденные сны. Делал я это с такой же легкостью, как в разговорах с Микаинайтом. Под влиянием Рафаэля я превратился в несносного хозяина. Неожиданно я обнаружил, что на часах пять утра и я набрался до такой степени, что не могу обойтись без его помощи. Настолько совершенной была техника Рафаэля по расслаблению собеседника.
Он посадил меня в третий утренний поезд и доставил домой. Несмотря на то что я находился на дне финансового кризиса, жил я на девятом этаже элитного дома в двухкомнатной квартире с балконом, которая осталась у меня с тех времен, когда все еще ладилось. Я собирался выехать из нее в погожий день следующего месяца.
Я заснул на своей кровати, а Рафаэлю дал спальный мешок. Глаза я открыл после полудня от запаха тостов и кофе, но продолжал досматривать сон и когда уже слез с кровати. Я обнаружил, что Рафаэль красив так, что слюнки текут и дух захватывает. Красавица, одетая мужчиной. Нет, на самом деле это был гей, который эффектнее выглядел в женской одежде, но тогда меня перестало интересовать, кто он: мужчина или женщина. Короче, Рафаэль был красив.
Подростком я мечтал о том, как мы с Пенелопой станем мужем и женой, и если бы эта мечта осуществилась, то могла бы быть такая сцена: одетая мужчиной Пенелопа, изображая из себя домохозяйку, наливает кофе. Чашка всегда одна. Потому что из нее пьют по очереди.
Раскрыв рот от изумления, я сверлил Рафаэля взглядом. Почему-то, смотря на него, я видел Пенелопу. Фартук в яркую красно-белую клетку контрастировал с черными лосинами, розовая помада, светло-сиреневые тени, тушь цвета морской волны и пудра, которой нельзя было полностью скрыть следы растительности на лице, – все это сплеталось в странную гармонию, яд для похмельных глаз. К тому же, подобно примадонне, выходящей на бис, он слегка поклонился и сказал:
– Доброе утро, мой господин Мэтью.
Я потерял равновесие и чуть не шлепнулся на пол. Мне очень понравилась эта шутка, и я тут же предложил:
– Давай поживем вместе.
Если взять его к себе сожителем и платить арендную плату пополам, то это бы избавило от необходимости переезда на более дешевую квартиру, но у меня возникло предчувствие большей пользы. Рафаэль наверняка спасет меня, вытащив со дна кризиса. Он будет давать мне ценные советы не только в денежном плане, но и в разных жизненных вопросах. Я сумел увидеть это в его глазах и в том, как он ко мне относился. Подобные предчувствия никогда не подводили меня. Глаза говорят больше, чем уста. Его глаза были гораздо красноречивее, чем его японский.
В тот день мы приготовили дома набэмоно и неторопливо поглощали его за разговором: теперь была очередь Рафаэля рассказывать о прошлом. О жизни до приезда в Японию он говорил по-английски, токийские эпизоды излагал на японском, своими историями он умело возбуждал мое любопытство. Микаинайт, я не буду рассказывать тебе все его истории, число которых, наверное, доходило до тысячи и одной, но эта поразила меня больше всего.
В подростковом возрасте, в пору сексуального пробуждения, Рафаэль четко определил для себя, какой тип людей ему нравится.
– In short I love Orientals. I don't know why. But I believe this feeling is far from just exoticism. It's totally physical.
История начинается в августе 1970 года. Место действия: Нью-Йорк. Подросток Рафаэль был интравертом, друзей у него практически не было, он обожал камерную музыку. Во время летних каникул он выискивал в «Нью-Йорк Таймс» или в «Нью-Йоркер» информацию о бесплатных выступлениях и без устали посещал концерты на площади перед музеем Метрополитен, в саду Музея современного искусства, ходил и на концерты камерной музыки студентов Джулиардской школы. Не бывает такого, чтобы подросток бегал на три бесплатных концерта в один день, наверное, подумают читатели, но на самом деле бывает, и нередко. Впервые Рафаэль встретился глазами с себе подобным в саду Музея современного искусства. После этого их взгляды часто встречались на концертах, и они стали искать друг друга.
Это произошло на концерте камерного оркестра на специальной сцене Центра Линкольна. Незнакомца не было видно, и в перерыве Рафаэль усердно разыскивал его в зале. Тот же, в свою очередь, искал Рафаэля, и когда они нашли друг друга, то совершенно естественно обменялись рукопожатиями и познакомились. Его звали Питер Лин, эмигрант из Китая во втором поколении. Его отец владел кинотеатром в Чайнатауне, кажется, семья была богатой. Он занимался игрой на фортепиано и кунг-фу и хотел стать композитором. Рафаэлю же родители с детских лет внушали, что он должен стать или адвокатом, или врачом, или музыкантом. Питер Лин и Рафаэль. Точкой соприкосновения для них была камерная музыка, но оба они искали партнера, с которым можно было бы поделиться желаниями, выталкиваемыми из глубины их тел. Интереса к женщинам они не испытывали. Наверное, они были теми, кого в мире называют геями. Им нужен был партнер, чтобы убедиться в этом.
Они нашли общий язык и договорились на следующей неделе пойти вместе в бассейн. И, оставшись наедине в душевой, впервые поцеловались. Не то чтобы кто-то из них проявил инициативу – как будто сработала магнетическая сила.
Тело у Питера было мускулистое, натренированное кунг-фу. Они наслаждались телесными отношениями в подлинном смысле этого слова: сравнивали цвет кожи друг друга, познавали текстуру кожи на ощупь. Дисбаланс между ловкостью движений, которую иногда демонстрировал Питер, и его детской застенчивой улыбкой вызывал в Рафаэле томление и трепет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Рафаэль уже тогда говорил на прекрасном японском, но я все же владел японским гораздо лучше его. Словом, когда мы говорили по-японски, роль раба идеально подходила для Рафаэля. Когда мы выходили из гей-бара, наш наполовину шутливый договор вступил в силу. Рафаэль выполнял его неукоснительно. Но управлять рабом, пусть и всего один день, – занятие стыдное. До сих пор я выполнял работу скорее «рабского» характера, поэтому мне не хватало фантазии придумывать приказания. Но мой «раб» оказался способнее хозяина, и он подсказывал мне, как себя вести. Прежде всего, хозяину ничегошеньки нельзя делать самому. До четырех утра мы бродили по заснеженному Синдзюку 2-тёмэ, в котором, казалось, исчезли все шумы и звуки. Рафаэль постоянно смахивал снег, падавший мне на плечи, следил, чтобы я не споткнулся и не упал, открывал мне все двери. В барах, куда мы заходили, я рассказывал Рафаэлю о том, что было и чего не было, истории из своей жизни и недавно увиденные сны. Делал я это с такой же легкостью, как в разговорах с Микаинайтом. Под влиянием Рафаэля я превратился в несносного хозяина. Неожиданно я обнаружил, что на часах пять утра и я набрался до такой степени, что не могу обойтись без его помощи. Настолько совершенной была техника Рафаэля по расслаблению собеседника.
Он посадил меня в третий утренний поезд и доставил домой. Несмотря на то что я находился на дне финансового кризиса, жил я на девятом этаже элитного дома в двухкомнатной квартире с балконом, которая осталась у меня с тех времен, когда все еще ладилось. Я собирался выехать из нее в погожий день следующего месяца.
Я заснул на своей кровати, а Рафаэлю дал спальный мешок. Глаза я открыл после полудня от запаха тостов и кофе, но продолжал досматривать сон и когда уже слез с кровати. Я обнаружил, что Рафаэль красив так, что слюнки текут и дух захватывает. Красавица, одетая мужчиной. Нет, на самом деле это был гей, который эффектнее выглядел в женской одежде, но тогда меня перестало интересовать, кто он: мужчина или женщина. Короче, Рафаэль был красив.
Подростком я мечтал о том, как мы с Пенелопой станем мужем и женой, и если бы эта мечта осуществилась, то могла бы быть такая сцена: одетая мужчиной Пенелопа, изображая из себя домохозяйку, наливает кофе. Чашка всегда одна. Потому что из нее пьют по очереди.
Раскрыв рот от изумления, я сверлил Рафаэля взглядом. Почему-то, смотря на него, я видел Пенелопу. Фартук в яркую красно-белую клетку контрастировал с черными лосинами, розовая помада, светло-сиреневые тени, тушь цвета морской волны и пудра, которой нельзя было полностью скрыть следы растительности на лице, – все это сплеталось в странную гармонию, яд для похмельных глаз. К тому же, подобно примадонне, выходящей на бис, он слегка поклонился и сказал:
– Доброе утро, мой господин Мэтью.
Я потерял равновесие и чуть не шлепнулся на пол. Мне очень понравилась эта шутка, и я тут же предложил:
– Давай поживем вместе.
Если взять его к себе сожителем и платить арендную плату пополам, то это бы избавило от необходимости переезда на более дешевую квартиру, но у меня возникло предчувствие большей пользы. Рафаэль наверняка спасет меня, вытащив со дна кризиса. Он будет давать мне ценные советы не только в денежном плане, но и в разных жизненных вопросах. Я сумел увидеть это в его глазах и в том, как он ко мне относился. Подобные предчувствия никогда не подводили меня. Глаза говорят больше, чем уста. Его глаза были гораздо красноречивее, чем его японский.
В тот день мы приготовили дома набэмоно и неторопливо поглощали его за разговором: теперь была очередь Рафаэля рассказывать о прошлом. О жизни до приезда в Японию он говорил по-английски, токийские эпизоды излагал на японском, своими историями он умело возбуждал мое любопытство. Микаинайт, я не буду рассказывать тебе все его истории, число которых, наверное, доходило до тысячи и одной, но эта поразила меня больше всего.
В подростковом возрасте, в пору сексуального пробуждения, Рафаэль четко определил для себя, какой тип людей ему нравится.
– In short I love Orientals. I don't know why. But I believe this feeling is far from just exoticism. It's totally physical.
История начинается в августе 1970 года. Место действия: Нью-Йорк. Подросток Рафаэль был интравертом, друзей у него практически не было, он обожал камерную музыку. Во время летних каникул он выискивал в «Нью-Йорк Таймс» или в «Нью-Йоркер» информацию о бесплатных выступлениях и без устали посещал концерты на площади перед музеем Метрополитен, в саду Музея современного искусства, ходил и на концерты камерной музыки студентов Джулиардской школы. Не бывает такого, чтобы подросток бегал на три бесплатных концерта в один день, наверное, подумают читатели, но на самом деле бывает, и нередко. Впервые Рафаэль встретился глазами с себе подобным в саду Музея современного искусства. После этого их взгляды часто встречались на концертах, и они стали искать друг друга.
Это произошло на концерте камерного оркестра на специальной сцене Центра Линкольна. Незнакомца не было видно, и в перерыве Рафаэль усердно разыскивал его в зале. Тот же, в свою очередь, искал Рафаэля, и когда они нашли друг друга, то совершенно естественно обменялись рукопожатиями и познакомились. Его звали Питер Лин, эмигрант из Китая во втором поколении. Его отец владел кинотеатром в Чайнатауне, кажется, семья была богатой. Он занимался игрой на фортепиано и кунг-фу и хотел стать композитором. Рафаэлю же родители с детских лет внушали, что он должен стать или адвокатом, или врачом, или музыкантом. Питер Лин и Рафаэль. Точкой соприкосновения для них была камерная музыка, но оба они искали партнера, с которым можно было бы поделиться желаниями, выталкиваемыми из глубины их тел. Интереса к женщинам они не испытывали. Наверное, они были теми, кого в мире называют геями. Им нужен был партнер, чтобы убедиться в этом.
Они нашли общий язык и договорились на следующей неделе пойти вместе в бассейн. И, оставшись наедине в душевой, впервые поцеловались. Не то чтобы кто-то из них проявил инициативу – как будто сработала магнетическая сила.
Тело у Питера было мускулистое, натренированное кунг-фу. Они наслаждались телесными отношениями в подлинном смысле этого слова: сравнивали цвет кожи друг друга, познавали текстуру кожи на ощупь. Дисбаланс между ловкостью движений, которую иногда демонстрировал Питер, и его детской застенчивой улыбкой вызывал в Рафаэле томление и трепет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82