Она выразила своё сожаление, что так мало послужила охранному отделению, но стояла только на одном, что провокацией она не занималась. «Я служила идее, – заявила она Бурцеву. – Помните, что я честный сотрудник Департамента полиции в его борьбе с революционерами…» «Сотрудничество – одно из более действенных средств борьбы с революцией», – писала она Бурцеву, повторяя в сущности одно из основных положений инструкции по ведению внутреннего наблюдения. «Я не одна, у меня много единомышленников, как в России, так и за границей. Мне дано высшее счастье: остаться верной до конца своим убеждениям, не проявить шкурного страха, и мысль о смерти меня не страшила никогда (иначе я никогда бы не перевозила бомб, как и много другого не делала бы)».
Разоблачённые агенты, сотрудники вызывают различные к себе чувства, но какие бы они ни были, к ним всегда примешивается чувство презрения и гадливости. Когда Жученко закончила свои ответы Бурцеву, она спросила его:
– Вы меня презираете?
– Презирать – это слишком слабое чувство! Я смотрю на вас с ужасом, – ответил Бурцев.
Бурцев составил подробный рассказ о посещении Жученко и о своих беседах с ней. Этот рассказ необычайно интересен с психологической стороны, но ещё интереснее с этой точки зрения отчёт о посещении Бурцева и его беседах с Жученко, сделанный ею самой в письмах к начальнику – полковнику М.Ф.Коттену, в то время начальнику Московского охранного отделения. Сопоставление этих двух рассказов только усиливает драматический эффект события.
Бурцев рассказывает, как 11 августа 1909 года он появился в квартире Жученко. Он обратился к ней с просьбой поделиться с ним воспоминаниями в области освободительного движения. Жученко скромно ответила ему, что она стояла далеко от организаций и вряд ли может быть полезна ему. Впрочем, он может задать ей вопросы. Но Бурцев не решился начать свой допрос в её квартире, где был её сын и жила её подруга. Он просил её прийти для беседы вечером в кафе. Она согласилась, пришла в условленное место, но по какому-то недоразумению не встретила Бурцева. В этот день допрос не состоялся.
Вечером, взволнованная посещением Бурцева, Жученко писала своему другу и начальнику фон Коттену: «Не знаете ли, дорогой мой друг, исчезли ли уже сороки из уготовленных им тёплых краёв? Мне кажется, они уже за границей. И вот почему. Сегодня был у меня Бурцев. „Собираю воспоминания и прошу вас поделиться со мной вашими“. – „Что же вас интересует?“ – „Все. Но здесь неудобно говорить. Будьте добры приехать в 7 ч. вечера на Friedrichstrasse, к подземке. Я буду там ровно в 7 ч“. В 7 ч. я была, как условлено, но его там не было. Прождала до 8 ч. и отправилась домой. Вероятно, завтра придёт ещё раз, если только мой приезд к подземке уже не сыграл какой-то роли. Сауest или нет? Думаю, да. Не будь одно да (простите за тяжёлый язык), Р.Гальц уведомила бы меня давно о визите… Когда я ехала на подземке, признаюсь, мелькнула мысль – не встречаться с ним, уехать. Но это только одно мгновение было. „Я вас где-то встречал“. – „Очень возможно“ (никогда не видела). Ну, как не пожалеть, что Вы не здесь! Было бы интересно побеседовать. Но только Вы остались бы мною недовольны: Вы не любите, когда я говорю спокойно. Но чего волноваться! Я так себе и представляла. Именно он должен был прийти ко мне. Если возможно будет писать, сейчас же напишу Вам о продолжении сей истории. А пока все же до свидания. Всего, всего лучшего!»
Первый акт драмы с завязкой сыгран. Сотрудник чувствует, что за ним следят, что он открыт, и ждёт, как произойдёт разоблачение. Он уверен в приходе судьбы, тысячу раз рисует в своём воображении, как это будет и будет ли предварительно выяснение или сразу наказание, самое тягчайшее. Именно так, как ждала Жученко, пришёл Бурцев.
Второй акт драмы разоблачения был разыгран на следующий день, 12 августа. В 10 часов утра Бурцев уже звонил у двери Жученко. "Она сидела в глубоком кресле, безмятежно смотрела на своего собеседника и казалась с виду совсем спокойной и голос был ровный и уверенный.
Тогда, почти на владея собой, он подошёл к ней в упор и сказал прямо в лицо:
– Я хочу теперь просить вас, не поделитесь ли со мной воспоминаниями о вашей 15-летней агентурной работе в Департаменте полиции и в охране?
Она не то вопросительно, не то утвердительно сказала ему:
– Вы, конечно, не откроете ни доказчиков, ни доказательств.
Бурцев, конечно, решительно отказался открыть свои источники.
Она высокомерно взглянула на своего прокурора и совсем не прежним тоном сказала:
– Я давно Вас ждала. Ещё полгода тому назад я сказала своему начальству: «Бурцев разоблачил Азефа; теперь очередь за мной. Он сам придёт ко мне и будет меня уличать». Как видите, я не ошиблась. И скажу вам искренно: я рада, что вы, а не эсеры явились ко мне.
Бурцев ушам своим не верил. «Для верности» он спросил:
– Значит, вы признаете что вы служили в охранном отделении?
– Да, я служила, к сожалению, не 15 лет, а только 3, но служила, и я с удовольствием вспоминаю о своей работе, потому что я служила не за страх, а по убеждению. Теперь скрывать нечего. Спрашивайте меня – я буду отвечать. Но помните: я не открою вам ничего, что повредило бы нам, служащим в Департаменте полиции.
Допрос начался здесь же в квартире, и затем в течение нескольких часов продолжался в кафе.
В 1 час 22 мин. Жученко отправила телеграмму в Московское охранное отделение фон Коттену: «Micheew (Михеев – охранный псевдоним Жученко) ist bekannt dupch den historeker Brief folgt Zina».
В тот же день написала и письмо, которое должно было быть переслано фон Коттену в случае смерти Жученко. Жученко осталась жива, и письмо осталось непосланным. В тот же день вечером она писала вновь фон Коттену:
"Дорогой мой друг! У меня лежит письмо для Вас, которое Вы получите в случае моей смерти. В нем я подробно рассказываю о втором визите Бурцева. Чтобы Вам ясно было дальнейшее этого письма, должна повториться и сказать, что он начал сегодня прямо с фразы: «Поделитесь вашими воспоминаниями, как агента охранного отделения в течение 15 лет. Умом и сердцем вы с нами».
Я ведь ждала этого ещё с декабря. Раз Бурцев приходит ко мне и говорит это, ясно, что у него имеются документальные доказательства. Поэтому отрицать а 1а Азеф было бы пошло. Согласитесь. Я и подтвердила, исправив неточную дату – 15 лет. Его очень удивило, что не отрицаю. «Имею данные от охранников, среди эсеров подозрений никаких не было. Вас хотели сейчас же убить, но я „выпросил“ у них: расскажите все, ответьте на все вопросы – и ваша жизнь гарантирована». На этом окончился его утренний визит.
От 3 до 7 вечера говорила с ним в Cafe. Отказалась от дачи показаний, объяснила ему, почему я служила вам и другим и каким образом я сделалась агентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174
Разоблачённые агенты, сотрудники вызывают различные к себе чувства, но какие бы они ни были, к ним всегда примешивается чувство презрения и гадливости. Когда Жученко закончила свои ответы Бурцеву, она спросила его:
– Вы меня презираете?
– Презирать – это слишком слабое чувство! Я смотрю на вас с ужасом, – ответил Бурцев.
Бурцев составил подробный рассказ о посещении Жученко и о своих беседах с ней. Этот рассказ необычайно интересен с психологической стороны, но ещё интереснее с этой точки зрения отчёт о посещении Бурцева и его беседах с Жученко, сделанный ею самой в письмах к начальнику – полковнику М.Ф.Коттену, в то время начальнику Московского охранного отделения. Сопоставление этих двух рассказов только усиливает драматический эффект события.
Бурцев рассказывает, как 11 августа 1909 года он появился в квартире Жученко. Он обратился к ней с просьбой поделиться с ним воспоминаниями в области освободительного движения. Жученко скромно ответила ему, что она стояла далеко от организаций и вряд ли может быть полезна ему. Впрочем, он может задать ей вопросы. Но Бурцев не решился начать свой допрос в её квартире, где был её сын и жила её подруга. Он просил её прийти для беседы вечером в кафе. Она согласилась, пришла в условленное место, но по какому-то недоразумению не встретила Бурцева. В этот день допрос не состоялся.
Вечером, взволнованная посещением Бурцева, Жученко писала своему другу и начальнику фон Коттену: «Не знаете ли, дорогой мой друг, исчезли ли уже сороки из уготовленных им тёплых краёв? Мне кажется, они уже за границей. И вот почему. Сегодня был у меня Бурцев. „Собираю воспоминания и прошу вас поделиться со мной вашими“. – „Что же вас интересует?“ – „Все. Но здесь неудобно говорить. Будьте добры приехать в 7 ч. вечера на Friedrichstrasse, к подземке. Я буду там ровно в 7 ч“. В 7 ч. я была, как условлено, но его там не было. Прождала до 8 ч. и отправилась домой. Вероятно, завтра придёт ещё раз, если только мой приезд к подземке уже не сыграл какой-то роли. Сауest или нет? Думаю, да. Не будь одно да (простите за тяжёлый язык), Р.Гальц уведомила бы меня давно о визите… Когда я ехала на подземке, признаюсь, мелькнула мысль – не встречаться с ним, уехать. Но это только одно мгновение было. „Я вас где-то встречал“. – „Очень возможно“ (никогда не видела). Ну, как не пожалеть, что Вы не здесь! Было бы интересно побеседовать. Но только Вы остались бы мною недовольны: Вы не любите, когда я говорю спокойно. Но чего волноваться! Я так себе и представляла. Именно он должен был прийти ко мне. Если возможно будет писать, сейчас же напишу Вам о продолжении сей истории. А пока все же до свидания. Всего, всего лучшего!»
Первый акт драмы с завязкой сыгран. Сотрудник чувствует, что за ним следят, что он открыт, и ждёт, как произойдёт разоблачение. Он уверен в приходе судьбы, тысячу раз рисует в своём воображении, как это будет и будет ли предварительно выяснение или сразу наказание, самое тягчайшее. Именно так, как ждала Жученко, пришёл Бурцев.
Второй акт драмы разоблачения был разыгран на следующий день, 12 августа. В 10 часов утра Бурцев уже звонил у двери Жученко. "Она сидела в глубоком кресле, безмятежно смотрела на своего собеседника и казалась с виду совсем спокойной и голос был ровный и уверенный.
Тогда, почти на владея собой, он подошёл к ней в упор и сказал прямо в лицо:
– Я хочу теперь просить вас, не поделитесь ли со мной воспоминаниями о вашей 15-летней агентурной работе в Департаменте полиции и в охране?
Она не то вопросительно, не то утвердительно сказала ему:
– Вы, конечно, не откроете ни доказчиков, ни доказательств.
Бурцев, конечно, решительно отказался открыть свои источники.
Она высокомерно взглянула на своего прокурора и совсем не прежним тоном сказала:
– Я давно Вас ждала. Ещё полгода тому назад я сказала своему начальству: «Бурцев разоблачил Азефа; теперь очередь за мной. Он сам придёт ко мне и будет меня уличать». Как видите, я не ошиблась. И скажу вам искренно: я рада, что вы, а не эсеры явились ко мне.
Бурцев ушам своим не верил. «Для верности» он спросил:
– Значит, вы признаете что вы служили в охранном отделении?
– Да, я служила, к сожалению, не 15 лет, а только 3, но служила, и я с удовольствием вспоминаю о своей работе, потому что я служила не за страх, а по убеждению. Теперь скрывать нечего. Спрашивайте меня – я буду отвечать. Но помните: я не открою вам ничего, что повредило бы нам, служащим в Департаменте полиции.
Допрос начался здесь же в квартире, и затем в течение нескольких часов продолжался в кафе.
В 1 час 22 мин. Жученко отправила телеграмму в Московское охранное отделение фон Коттену: «Micheew (Михеев – охранный псевдоним Жученко) ist bekannt dupch den historeker Brief folgt Zina».
В тот же день написала и письмо, которое должно было быть переслано фон Коттену в случае смерти Жученко. Жученко осталась жива, и письмо осталось непосланным. В тот же день вечером она писала вновь фон Коттену:
"Дорогой мой друг! У меня лежит письмо для Вас, которое Вы получите в случае моей смерти. В нем я подробно рассказываю о втором визите Бурцева. Чтобы Вам ясно было дальнейшее этого письма, должна повториться и сказать, что он начал сегодня прямо с фразы: «Поделитесь вашими воспоминаниями, как агента охранного отделения в течение 15 лет. Умом и сердцем вы с нами».
Я ведь ждала этого ещё с декабря. Раз Бурцев приходит ко мне и говорит это, ясно, что у него имеются документальные доказательства. Поэтому отрицать а 1а Азеф было бы пошло. Согласитесь. Я и подтвердила, исправив неточную дату – 15 лет. Его очень удивило, что не отрицаю. «Имею данные от охранников, среди эсеров подозрений никаких не было. Вас хотели сейчас же убить, но я „выпросил“ у них: расскажите все, ответьте на все вопросы – и ваша жизнь гарантирована». На этом окончился его утренний визит.
От 3 до 7 вечера говорила с ним в Cafe. Отказалась от дачи показаний, объяснила ему, почему я служила вам и другим и каким образом я сделалась агентом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174