– Это будет прекрасная песня-сказание.
Этот рассказ будет ранить сердца и души, и покажет другим, что все их беды ничто в сравнении с тем, что претерпели Чэйсули. Если ты позволишь мне, Финн, я…
– …и что ты сделаешь? – резко спросил Финн. – Приукрасишь правду?
Изменишь рассказ ради ритма и рифмы? Нет. Я отказываю тебе в этом. То, что пережил я и мой клан – не для чужих ушей.
Я стиснул руки, впился ногтями .в кожу перчаток. Финн почти никогда не говорил о своем прошлом или о своих чувствах – он предпочитал оставлять все это при себе – но теперь, когда он заговорил, я услышал в его голосе живое чувство и живую боль. Словно вновь открылась незажившая за годы рана.
Лахлэн встретился с ним глазами:
– Когда правда такова, нечего приукрашать, – тихо промолвил он. – Думаю, в этом не будет нужды.
Финн сказал что-то на Древнем Языке – на языке Чэйсули. За прошедшие годы я сумел выучить несколько слов и фраз, но когда Финн начинал говорить так – в гневе, в отчаянье – я ничего не мог понять. Звуки и слова сливались в нечто целое – впрочем, прекрасно передававшее чувства Финна. Я невольно поежился, должно быть, Лахлэн сейчас чувствовал то же, что и я.
Но Финн внезапно умолк. Он не закричал – но наступившая внезапно тишина подействовала на нас не слабее. Правда, теперь эта тишина была какой-то иной и только взглянув в ничего не выражающее лицо Финна, заметив его отстраненный, погруженный в себя взгляд, я понял, что он говорит со Сторром.
Не знаю, что сказал ему волк, но лицо Финна внезапно потемнело, словно от гнева, потом побелело и приобрело угрюмое выражение. Наконец он заговорил:
– Я был еще мальчиком…
Его голос был так тих, что я с трудом мог разобрать слова.
– Мне было три года.
Его пальцы впились в серебристую шерсть Сторра. Я вдруг подумал, что, быть может, он ищет поддержки у лиир для рассказа о своем детстве, эта мысль поразила меня. К тому же, мне он этого не рассказывал никогда – даже если я просил его.
– Я тогда заболел – какая-то детская хворь, но я цеплялся за юбки жехааны, словно несмышленыш… – он прикрыл глаза и слабо улыбнулся, словно воспоминание рассмешило его. – Сон не приносил мне покоя – меня мучили тяжелые сны, а в шатре к тому же было жарко. И темно – так темно, что мне показалось – сейчас придут демоны, чтобы унести мою душу. Мне было так жарко…
Он с трудом проглотил комок в горле – было видно, как дернулся кадык:
– Дункан выплеснул воду в очаг, чтобы погасить огонь – он хотел помочь, но шатер наполнился дымом, и я начал кашлять и задыхаться. Наконец, Дункан и моя жехаана заснули – а я не мог…
Я украдкой взглянул на Лахлэна. Тот слушал, словно завороженный. Финн ненадолго умолк. В его глазах плясало отраженное пламя костра.
– И тут Обитель наполнилась грохотом, словно вдруг разразилась гроза. Да так оно и было – только началась она по воле людей, а не богов. Людей Мухаара.
Они ворвались в Обитель, как демоны преисподней – они хотели уничтожить нас.
Всех. Они подожгли шатер.
Лахлэн даже дышать перестал:
– Шатер, в котором были дети?
– Да, – мрачно подтвердил Финн. – Наш шатер сбили кони, потом на него бросили факел…
Его взгляд впился в побелевшее лицо Лахлэна.
– Мы красим свои шатры. Краска горит быстро. Очень.
Лахлэн попытался было что-то сказать, словно хотел прервать рассказ – но Финн не обратил на это внимания. Впервые он изливал душу перед другими людьми.
– Дункан вытащил меня из огня прежде, чем пламя поглотило нас. Жехаана утащила нас за деревья, там мы и прятались, пока не наступил день. К тому времени всадники исчезли – но исчезла и почти вся наша Обитель, – он глубоко вздохнул. – Я был совсем ребенком – слишком маленьким, чтобы все понимать. Но даже трехлетний ребенок может научиться ненавидеть.
Финн посмотрел на меня.
– Я родился за два дня до того, как Хэйл ушел за Линдир, и все-таки он взял ее. Все-таки он отправился в Хомейну-Мухаар, чтобы помочь своей мэйхе, своей любовнице, бежать. И когда Шейн натравил на Чэйсули своих людей, он, конечно, начал с обители Хэйла.
Лахлэн долго молчал, потом покачал головой.
– Я наделен тем, чего нет у обычных людей, благодарение Лодхи и моей Леди.
Но даже я не сумею рассказать это так, как ты.
Его лицо застыло:
– Я оставляю это тем, кто может рассказать. Я оставлю этот рассказ Чэйсули.
Глава 5
Когда, наконец, днем позже мы приблизились к Обители, Финн стал вдруг задумчивым и немногословным. Это было непохоже на него. Мы неплохо находили с ним общий язык – правда, для этого мне сперва пришлось привыкнуть видеть рядом с собой. Чэйсули, а Финну – служить хомэйну. Неужели же теперь, возвратившись домой – или, по крайней мере, туда, где был дом Финна – он оставить свою службу мне?..
От этой мысли зябкий холодок пробежал у меня по спине. Я вовсе не хотел терять Финна. Он по-прежнему был нужен мне. Я многому научился за годы изгнания, но мне еще предстояло узнать, что значит воевать за похищенный у меня трон. Без Финна же это казалось мне почти безнадежным делом.
Внезапно он остановил коня, что-то прошипев сквозь зубы. Потом лицо его застыло – он говорил с лиир.
Мудрый арфист Лахлэн не сказал ничего. Он ждал вместе со мной – но, в отличие от меня, должно быть, не чувствовал разлитого в воздухе напряжения.
Наконец, лицо Финна дрогнуло – на нем появилось жесткое и в то же время отстраненное выражение, черты лица заострились – а глаза остались пустыми и безжизненными.
И я испугался.
– Что?.. – мой собственный голос был больше похож на свистящее шипение.
– Сторр посылает предупреждение… – Финн внезапно зябко передернул плечами. – Кажется, я и сам это чувствую. Я пойду. Оставайтесь здесь…
Мгновение он смотрел на Лахлэна, словно взвешивал что-то – потом дернул плечом:
– Делайте, что я говорю. Оставайтесь здесь и ждите меня.
Он говорил так, словно ничего особенного и не происходило – но я не поверил его спокойному тону и поймал за повод его коня:
– Говори. Что случилось?
Финн снова посмотрел на Лахлэна, потом перевел взгляд на меня:
– Сторр не слышит ни одного лиир.
– Ни одного?..
– Ни даже Аликс.
– Но… с ее Древней Кровью… – я не окончил фразы. Финну не нужно было больше ничего говорить. Если Сторр не слышит никого из лиир, положение действительно серьезное.
– Тебе тоже может грозить опасность, – тихо проговорил я.
– Конечно. А потому я пойду туда в облике лиир, – Финн в мгновение ока оказался на земле. – Толмора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу, – сказал он мне, дернув плечом – а еще через мгновение он перестал быть человеком.
Я наблюдал за Лахлэном. Когда Финна поглотила пустота, глаза его расширились – потом сузились, он нахмурился, словно старался понять, что происходит, и научиться этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Этот рассказ будет ранить сердца и души, и покажет другим, что все их беды ничто в сравнении с тем, что претерпели Чэйсули. Если ты позволишь мне, Финн, я…
– …и что ты сделаешь? – резко спросил Финн. – Приукрасишь правду?
Изменишь рассказ ради ритма и рифмы? Нет. Я отказываю тебе в этом. То, что пережил я и мой клан – не для чужих ушей.
Я стиснул руки, впился ногтями .в кожу перчаток. Финн почти никогда не говорил о своем прошлом или о своих чувствах – он предпочитал оставлять все это при себе – но теперь, когда он заговорил, я услышал в его голосе живое чувство и живую боль. Словно вновь открылась незажившая за годы рана.
Лахлэн встретился с ним глазами:
– Когда правда такова, нечего приукрашать, – тихо промолвил он. – Думаю, в этом не будет нужды.
Финн сказал что-то на Древнем Языке – на языке Чэйсули. За прошедшие годы я сумел выучить несколько слов и фраз, но когда Финн начинал говорить так – в гневе, в отчаянье – я ничего не мог понять. Звуки и слова сливались в нечто целое – впрочем, прекрасно передававшее чувства Финна. Я невольно поежился, должно быть, Лахлэн сейчас чувствовал то же, что и я.
Но Финн внезапно умолк. Он не закричал – но наступившая внезапно тишина подействовала на нас не слабее. Правда, теперь эта тишина была какой-то иной и только взглянув в ничего не выражающее лицо Финна, заметив его отстраненный, погруженный в себя взгляд, я понял, что он говорит со Сторром.
Не знаю, что сказал ему волк, но лицо Финна внезапно потемнело, словно от гнева, потом побелело и приобрело угрюмое выражение. Наконец он заговорил:
– Я был еще мальчиком…
Его голос был так тих, что я с трудом мог разобрать слова.
– Мне было три года.
Его пальцы впились в серебристую шерсть Сторра. Я вдруг подумал, что, быть может, он ищет поддержки у лиир для рассказа о своем детстве, эта мысль поразила меня. К тому же, мне он этого не рассказывал никогда – даже если я просил его.
– Я тогда заболел – какая-то детская хворь, но я цеплялся за юбки жехааны, словно несмышленыш… – он прикрыл глаза и слабо улыбнулся, словно воспоминание рассмешило его. – Сон не приносил мне покоя – меня мучили тяжелые сны, а в шатре к тому же было жарко. И темно – так темно, что мне показалось – сейчас придут демоны, чтобы унести мою душу. Мне было так жарко…
Он с трудом проглотил комок в горле – было видно, как дернулся кадык:
– Дункан выплеснул воду в очаг, чтобы погасить огонь – он хотел помочь, но шатер наполнился дымом, и я начал кашлять и задыхаться. Наконец, Дункан и моя жехаана заснули – а я не мог…
Я украдкой взглянул на Лахлэна. Тот слушал, словно завороженный. Финн ненадолго умолк. В его глазах плясало отраженное пламя костра.
– И тут Обитель наполнилась грохотом, словно вдруг разразилась гроза. Да так оно и было – только началась она по воле людей, а не богов. Людей Мухаара.
Они ворвались в Обитель, как демоны преисподней – они хотели уничтожить нас.
Всех. Они подожгли шатер.
Лахлэн даже дышать перестал:
– Шатер, в котором были дети?
– Да, – мрачно подтвердил Финн. – Наш шатер сбили кони, потом на него бросили факел…
Его взгляд впился в побелевшее лицо Лахлэна.
– Мы красим свои шатры. Краска горит быстро. Очень.
Лахлэн попытался было что-то сказать, словно хотел прервать рассказ – но Финн не обратил на это внимания. Впервые он изливал душу перед другими людьми.
– Дункан вытащил меня из огня прежде, чем пламя поглотило нас. Жехаана утащила нас за деревья, там мы и прятались, пока не наступил день. К тому времени всадники исчезли – но исчезла и почти вся наша Обитель, – он глубоко вздохнул. – Я был совсем ребенком – слишком маленьким, чтобы все понимать. Но даже трехлетний ребенок может научиться ненавидеть.
Финн посмотрел на меня.
– Я родился за два дня до того, как Хэйл ушел за Линдир, и все-таки он взял ее. Все-таки он отправился в Хомейну-Мухаар, чтобы помочь своей мэйхе, своей любовнице, бежать. И когда Шейн натравил на Чэйсули своих людей, он, конечно, начал с обители Хэйла.
Лахлэн долго молчал, потом покачал головой.
– Я наделен тем, чего нет у обычных людей, благодарение Лодхи и моей Леди.
Но даже я не сумею рассказать это так, как ты.
Его лицо застыло:
– Я оставляю это тем, кто может рассказать. Я оставлю этот рассказ Чэйсули.
Глава 5
Когда, наконец, днем позже мы приблизились к Обители, Финн стал вдруг задумчивым и немногословным. Это было непохоже на него. Мы неплохо находили с ним общий язык – правда, для этого мне сперва пришлось привыкнуть видеть рядом с собой. Чэйсули, а Финну – служить хомэйну. Неужели же теперь, возвратившись домой – или, по крайней мере, туда, где был дом Финна – он оставить свою службу мне?..
От этой мысли зябкий холодок пробежал у меня по спине. Я вовсе не хотел терять Финна. Он по-прежнему был нужен мне. Я многому научился за годы изгнания, но мне еще предстояло узнать, что значит воевать за похищенный у меня трон. Без Финна же это казалось мне почти безнадежным делом.
Внезапно он остановил коня, что-то прошипев сквозь зубы. Потом лицо его застыло – он говорил с лиир.
Мудрый арфист Лахлэн не сказал ничего. Он ждал вместе со мной – но, в отличие от меня, должно быть, не чувствовал разлитого в воздухе напряжения.
Наконец, лицо Финна дрогнуло – на нем появилось жесткое и в то же время отстраненное выражение, черты лица заострились – а глаза остались пустыми и безжизненными.
И я испугался.
– Что?.. – мой собственный голос был больше похож на свистящее шипение.
– Сторр посылает предупреждение… – Финн внезапно зябко передернул плечами. – Кажется, я и сам это чувствую. Я пойду. Оставайтесь здесь…
Мгновение он смотрел на Лахлэна, словно взвешивал что-то – потом дернул плечом:
– Делайте, что я говорю. Оставайтесь здесь и ждите меня.
Он говорил так, словно ничего особенного и не происходило – но я не поверил его спокойному тону и поймал за повод его коня:
– Говори. Что случилось?
Финн снова посмотрел на Лахлэна, потом перевел взгляд на меня:
– Сторр не слышит ни одного лиир.
– Ни одного?..
– Ни даже Аликс.
– Но… с ее Древней Кровью… – я не окончил фразы. Финну не нужно было больше ничего говорить. Если Сторр не слышит никого из лиир, положение действительно серьезное.
– Тебе тоже может грозить опасность, – тихо проговорил я.
– Конечно. А потому я пойду туда в облике лиир, – Финн в мгновение ока оказался на земле. – Толмора лохэлла мэй уик-ан, чэйсу, – сказал он мне, дернув плечом – а еще через мгновение он перестал быть человеком.
Я наблюдал за Лахлэном. Когда Финна поглотила пустота, глаза его расширились – потом сузились, он нахмурился, словно старался понять, что происходит, и научиться этому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100