– Натяни мне цепь! И отвернись... Хотя нет, не трогай ничего, я сам отойду и натяну...
Остапенко повиновался. Соломон нажимал на спуск, но ничего не происходило. Красавчик выругался.
– Тут же предохранитель! Как он снимается, холера?
Сережка беспомощно смотрел на него и не знал, что делать. Соломон, впрочем, и не надеялся на него. Он вертел пистолет в руках и был осторожен, стараясь не направлять ствол ни на себя, ни на товарища. Вертел, пока не раздался приглушенный щелчок.
– Отверни рожу!..
Прогремел выстрел, и Красавчик взвыл. Цепь разлетелась надвое, и у Сережки зазвенело в ушах. Соломон страдальчески морщился от боли в ноге.
– Порядок! Давай теперь ты... натяни ее!
Остапенко отошел, сколько позволяла его цепь. Соломон приставил пистолет к среднему звену и выстрелил вновь.
– А теперь деру отсюда!
– Мы же голые, ты забыл?
– Да и черт с ним...
Красавчик замялся, оценивающе глядя на распростертого Месснера.
– Возьмем его шмотки...
Давно привыкший ко всему, Сережка Остапенко вдруг испытал отвращение. Ему ни разу не было противно – ни в лагере, ни в лазаретах, хотя поводов был избыток, а теперь вдруг стало.
Соломон принюхался:
– Чего ты ждешь? Он даже не обделался...
Красавчик с трудом перевернул тело Месснера на спину, начал расстегивать черный китель.
– Помогай, стягивай портки... Брезгуешь – я надену исподнее, мне плевать.
Вскоре они кое-как оделись; все болталось на них, как на вешалке, и выглядело бы уморительно, если бы не лица ребят. Красавчик оделся в рубашку и белье, Сережка напялил прямо на голое тело брюки и китель.
Фуражку не тронули.
Они осторожно приоткрыли дверь, выглянули, на цыпочках вышли. Оборванные цепи предательски позвякивали и волочились по полу. Вокруг стояла тишина. Соломон поднял пистолет:
– Если кто сунется, я выстрелю, а ты хоронись...
Но он не выстрелил, потому что противогазная харя нарисовалась внезапно, и оба растерялись. В следующее мгновение обоих уже крепко держали сильные руки.
«Ну, вот и все», – промелькнуло в голове у Сережки.
Красавчик извивался, пытаясь укусить прорезиненное чудовище за руку.
– Тихо, звереныш, – ответила маска на чистом русском языке. И на всякий случай добавила: – Ферштейн?
Ребята обмякли. Они прекратили сопротивляться и дали вывести себя на верхнюю палубу, где от яркого дневного света стало больно глазам, а свежий воздух вынудил задохнуться и вызвал кашель. Кричали чайки, вернувшиеся, едва лишь закончилась бомбардировка.
Палуба была заполнена советскими моряками; немецкий экипаж, сгрудившись в унылое стадо, маячил в отдалении. На небольшом удалении от эсминца монолитом стояла черная подводная лодка.

Часть шестая
ПОРАЖЕНИЕ

Глава девятнадцатая
ПОД ВОДОЙ ВСЕ КОШКИ СЕРЫ

Какое-то время Посейдон передвигался, не таясь. Он ничем не отличался от редких гостей острова, встречавшихся ему на пути. Час был поздний, и основная масса паломников и туристов находилась в гостинице – за исключением немецкой группы. Она отсутствовала почти в полном составе, а у капитана Каретникова создалось впечатление, что и вся целиком. У него не было времени выяснить это доподлинно, и он предпочел, как учили, исходить из худшего.
Он шел быстро, а когда ему перестали встречаться люди, перешел на бег. Вскоре он сошел с аллеи и дальше пробирался лесом и кустарником. Когда Каретников достиг косы, он почувствовал себя немного неуютно: виден, как на ладони. Луны не было, но при наличии приборов ночного видения она ни к чему. На границе леса он чуть задержался, озираясь в поиске своих, и ему сразу ответила ночная птица: условный сигнал. Так притворяться умел только Флинт.
Посейдон метнулся обратно в заросли и через несколько секунд даже не услышал и не увидел, а ощутил близкое движение. Рука скользнула в карман, пальцы нащупали рукоятку пистолета.
– Это я, шеф, – шепнула темнота.
– Где остальные? – спросил Посейдон, не теряя времени.
– Здесь, ждут вас.
– Что произошло с Чайкой?
– Она что-то забыла в номере, – в голосе Флинта проступила тревога. – Велела нам отправляться и сказала, что вернется через минуту. Что с ней?
– Реально – не знаю. Я нашел ее раненой, причем раненой тяжело. Стреляли один раз. Я вызвал врачей.
Флинт тихо выматерился.
– Нужно было ее дождаться...
– Вы все сделали правильно. Гости были?
– Пока нет.
– И не должны. Они пойдут морем.
– Но откуда? – недоуменно спросил Флинт.
– Я уверен, что все их снаряжение на катере... который доставил сюда следственную бригаду.
Тот помотал головой:
– Не может быть. Контрабанда?
– Хуже. Наш разудалый сыскарь – один из них...
– Понятно. То есть – нет. Как вы узнали?
– Мы провели легкий спарринг. Достаточно заглянуть в глаза противнику, чтобы понять, чем он дышит...
– Это верно... но все равно не верится...
– Тебе и не нужно верить – слушай и мотай на ус.
– Да я что, я не спорю, – пробасил Флинт.
Каретников приставил ладонь ко рту и дважды крикнул птичьим криком, созывая остальных. Не прошло и полминуты, как готовые к бою «Сирены» окружили его плотным кольцом.
– Демаскируем схрон, – коротко инструктировал их Каретников. – Торпеда и Флинт, остаетесь на берегу, обеспечиваете поддержку и прикрытие.
– Есть, – отозвались те.
– Магеллан, Нельсон – выдвигаетесь к катеру. Переодеться, на катер заходить с суши. Действовать по обстановке.
– Вас поняли.
– Мы с Миной идем к эсминцу. Если позволит ситуация – с заходом на судно поддержки. Если не возвращаемся и не выходим на связь – действовать по обстановке. Разрешаю стрелять на поражение. Возможны варианты, но крайне желательно, чтобы к утру мы вновь сделались мирными художниками. Для непосвященных. Нам ни к чему паника. Конечно, это зависит от выполнения задачи. Вопросы?
– В чем все же заключается задача? – осведомился Магеллан.
– Если бы я знал, – вздохнул Посейдон.
* * *
По степени видимости подводный мир мало чем отличался от надводного, но это не имело никакого значения. В кромешной холодной тьме «Сирены» чувствовали себя не менее уверенно, чем на бульваре в погожий день. Посейдону, которому приходилось бывать в арктических льдах и норвежских фьордах, окрестности острова Коневец казались плавательным бассейном – той его частью, что в просторечии именуется лягушатником, лужей для мелюзги.
Так что холодной среду привычного обитания пловцов можно было назвать лишь с оговорками, воды Ладоги не шли ни в какое сравнение с водами Баренцева и Охотского морей. И разного рода подводных гадов, которыми изобиловали моря южные, можно было не опасаться – разве что гадов иного рода, наделенных интеллектом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62