– А какая вам разница? – искренне удивился Лютер. – Позвольте напомнить, уважаемый Санта, что вы, грубо говоря, убийца, уголовный преступник. Государственные службы не очень любят связываться с подобными вам элементами. Это вам повезло, что до вас не добрался тот же фон Кирстов...
– Кто? – не понял Гладилин.
– Неважно. Ему вас уже не достать. Живите в свое удовольствие и не омрачайте себе жизнь вопросами, на которые я не вправе ответить.
– Ожидаемо, – кивнул капитан.
Лютер тем временем уже определился с новыми манипуляциями. Бедняга страдает. Что ж – пускай и дальше омрачает вопросами жизнь, но только себе самому, а не Лютеру. Больше у него не будет возможности их задавать.
Пожалуй, он поторопился с оружием. Вооружить Санту конечно, был резон – если он положит пару евреев, то это только на пользу. Но хорошо бы немного повременить. Ладно, что сделано, то сделано.
– Какие-то пожелания? – учтиво осведомился Лютер, давая понять, что разговор подходит к концу.
– Не хлопочите. Мне ничего не нужно. Я уже и так сыт по горло.
Пробудившаяся гордость взяла свое. Теперь у Гладилина пистолет, и он чувствует себя чуть увереннее. Задремавший демон очнулся и принялся вынашивать смутные планы, выискивая подходящую жертву.
Лютер вышел, замок защелкнулся. «У тебя слишком узкое горло, если ты уже сыт, – подумал Лютер. – Придется расширить...»
...Гладилин, внезапно придя в исступление, сильно наподдал кресло, и оно уехало в дальний угол, едва не свернув по пути антикварный столик. Капитан стоял посреди комнаты, тяжело дыша и сжимая в руке парабеллум. Он еле сдержался, чтобы не разрядить обойму в большой телевизор.
– Он в ярости, – сообщил Лютеру оператор, ведший видеонаблюдение. – Я бы на вашем месте не заходил к нему в ближайшие час-полтора.
– Занимайтесь своим делом, – огрызнулся Лютер.
Он зашел к Гладилину через сорок пять минут.
К тому моменту капитан уже лежал, распростертый на полу, и крепко спал. Из его шеи торчала маленькая шприц-пуля с оперением.
Врач-хирург дожидался внизу, во втором этаже расторопно готовили мини-операционную.
...Когда несколькими часами позже капитан в очередной раз очнулся из забытья, он обнаружил в себе новое качество – вернее, отсутствие старого. Из-за раскромсанных голосовых связок вкупе с перерезкой гортанных нервов он не мог больше произнести ни слова, только хрипло каркал да кашлял, выхаркивая розовую пенную мокроту.
* * *
Фургон порывисто снялся с места и спешно покинул место кровавой бойни.
Но далеко не уехал: через пару кварталов Мадонна свернула в безлюдный переулок и дальше, в один из знаменитых питерских дворов-колодцев.
Современный вид фургона разительно контрастировал с сумрачной достоевщиной, но местные жители давно привыкли к такого рода несоответствиям и не обратили на приезд Первой боевой группы никакого внимания.
Олег Васильевич Мещеряков, закованный в наручники, сидел на полу и все сильнее проникался случившимся. Его уверенность в надежности выбранной линии защиты серьезно поколебалась. Он видел, что имеет дело не с обычными представителями правоохранительных органов, развести которых не так трудно, как может показаться. И он постепенно начинал постигать, что в обществе этих людей ему, пожалуй, бессмысленно полагаться на адвокатов.
Когда фургон остановился, Маэстро нехорошо улыбнулся.
– Ну что, Олег Васильевич? – дружелюбно обратился он к Мещерякову – Не будем заниматься бюрократической волокитой. Протоколы, прокуроры, то да се...
– У меня довольно высокий болевой порог, – отозвался тот с пола. – Если у вас на уме новые избиения, то этим вы только погубите свою карьеру. Впрочем, на ней и так уже можно поставить крест.
– Не спешите ставить кресты, – возразил Маэстро. – Предоставьте это профессионалам. Не знаю вашего вероисповедания и не ручаюсь, что над вами поставят крест. Но что не будет обелиска с красной звездочкой – это я знаю точно.
Он расстегнул аптечку, вынул уже наполненный прозрачной жидкостью шприц.
Мещеряков стиснул челюсти. Он собрал воедино остатки воли, приказывая себе оставаться в уме и не поддаваться химическому гипнозу.
– Это безобидное психотропное средство, – Маэстро с нескрываемым удовольствием вводил его в курс дела. – Потом немного поболит голова, потошнит – и все пройдет. Мне нет никакого дела до ваших формальных показаний. Сейчас я для вас и прокурор, и адвокат, и верховный судья. А это присяжные, – он кивнул на бойцов, весь вид которых свидетельствовал о полном одобрении его действий. – Мне нужна оперативная информация, а процедурные вопросы меня не касаются.
Он сделал знак Максу.
Макс извлек кинжал и ловким движением распорол Мещерякову рукав.
– Оцените, – пригласил Олега Васильевича Маэстро. – Можно ведь и сквозь одежду, но я беспокоюсь за ваше здоровье. Я даже обработаю поле спиртом...
Он действительно протер кожу и с маху вонзил иглу. Несмотря на заявленный высокий болевой порог, Мещеряков дернулся.
– Все-все, – успокоил его командир. – Комарик ужалил.
Воля, собранная Олегом Васильевичем в единый сгусток, обратилась в праздничный воздушный шар. Ниточка натянулась, вырвалась из детского кулачка, и шарик весело, под пение райских птиц, устремился в безоблачное синее небо.
Задержанный неожиданно открыл в себе удивительную разговорчивость. Ему хотелось общаться и отвечать на вопросы. Он пришел в великолепное расположение духа. Кровь, еще струившаяся из носа, перестала занимать воображение. Боль улетучилась, наручники немного мешали жестикулировать, но это сущие пустяки, экспрессию можно добавить интонационно.
Томас включил магнитофон.
Маэстро устроился поудобнее и ласково посмотрел на Олега Васильевича:
– Вот видите – ничего страшного. И даже очень приятно, правда? Как ваше самочувствие?
Мещеряков улыбнулся счастливой улыбкой.
– Мне очень хорошо, – сказал он проникновенно.
– Еще бы. А будет куда как лучше... Я начинаю думать, что мы с вами добрые друзья. Как вы считаете?
– О да, – охотно согласился тот. – Мы друзья.
– Вот и славно. Давайте мы с вами немного потолкуем. Меня очень интересует судьба вашего знакомого по прозвищу Санта.
Олег Васильевич мечтательно прикрыл глаза:
– Санта... Это замечательный человек. Чрезвычайно... симпатичный. Я изменил ему лицо.
– Еще раз изменили?
– Да... Это неприятно, и мне жаль его, но скоро все заживет. Уже почти зажило, у нас хорошие специалисты...
– У вас? Кого вы имеете в виду?
– Мы – это организация.
– Подробнее, пожалуйста.
– Извольте. Это организация ветеранов войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60