Он не согласен: как же это с ним, фельдфебелем гитлеровской непобедимой армии, к тому же обладателем железного креста и прочих жестянок, обходятся так сурово. Но ему пришлось-таки ползти туда, куда ему указывали.
Когда мы вытолкнули его из траншеи и на него снова хотела наброситься Джулька, лежавшая на своей плащ-палатке и не сводившая с него грозного, свирепого взгляда, он обомлел, весь съежился, задрожал, что-то промямлил, но мы его успокоили: в обиду, мол, не дадим – пусть ползет спокойно. А Джульке кивнули, что ей нечего больше волноваться, ее пленник – в надежных руках, она может мирно отдыхать, приходить в себя, так как свое дело исполнила блестяще, сработала чисто, аккуратно, дай бог и дальше не хуже, и большое-пребольшое ей спасибо за труды. Под воем мин и осколков мы ползли, укрываясь то и дело в воронках, которые зияли на нашем пути, во впадинах, канавках, опасаясь, возможно, не так за свою жизнь, Как за жизнь этого верзилы в изодранном и окровавленном мундире.
Он все время махал руками, мимикой просил остановиться, где-то спрятаться от огня. Стреляют хотя и свои, – считал он, – но пуля дура, она не разбирается и может его убить. А у него дома, мол, жена и теща, и они даже еще не видели его креста, который он только недавно заслужил. К тому же ему обещало начальство, что, если хорошо проведет эту операцию по захвату «языка», получит второй крест и будет произведен в офицеры. Так на тебе! Беда обрушилась на его голову, попался, как кур в ощип и потерял весь свой бравый вид!
Он, смертельно напуганный, заплакал, что-то мычал сквозь кляп, был до предела жалок.
Фельдфебель полз, лихорадочно дрожа от страха, сокрушался, посматривая на небо, где сверкали нити трассирующих пуль, вспыхивали ракеты, то и дело оглядывался в ту сторону, где виднелась наша траншея.
Он уже не так сильно боялся осколков, как Джульки. Ему все время мерещилось, что она вырвется из траншеи и помчится сюда, снова бросится на него и доконает, как она уже это сделала с другим его коллегой, который шел выполнять боевую операцию по захвату «языка».
Да, были причины для страха!
Раны мучили фельдфебеля, и он с каждой минутой все больше кряхтел, стонал.
А Джулька там, в траншее, все еще лежала на видавшей виды плащ-палатке, облизывая свои раны, и уже не сопротивлялась, когда заботливый санитар и Профессор-очкарик так ласково ухаживали за ней.
Осколок вонзился ей в ногу в тот самый момент, когда она уже была близко от нашей траншеи. А этот проклятый фельдфебель оказался таким тяжелым и грузным, что собака совсем выбилась из сил, пока дотащила его.
Правда, некоторая заминка все же произошла, когда молодой санитар достал из сумки бинт и хотел перевязать Джульке лапу. Ей это явно не понравилось. Она с недоверием взглянула на парня и сердито зарычала, да так, что тот отскочил от нее. Профессор и Шика попытались это сделать сами, тогда она смирилась, протянула им больную лапу и терпеливо наблюдала, помахивая хвостом.
– Вот так, дорогуша, – сказал Маргулис, – теперь ты уже обстрелянная, пороха нюхнула и выдержала солдатский экзамен на пять с плюсом. Отныне ты полноправный воин нашего гвардейского взвода. Теперь, родная, никто не посмеет тебе сказать, что ты даром переводишь солдатский хлеб. Молодчина!
Дядя Леонтий тяжелой своей походкой подошел к собаке, опустился возле нее на корточки, погладил и, покачав головой, сказал:
– Да, в тайге я повидал немало разных охотничьих собак, но такое, клянусь, вижу впервые. Не собака, а черт рогатый!
Ашот Сарян скорчил смешную гримасу и добавил:
– Расскажешь кому-нибудь после войны, что на наших глазах творила Джулька, ей-богу никто не поверит, назовут брехуном. Мол, на войне все врут.
– Я ведь сразу сказал, что это не обычная собака, а необыкновенный экземпляр! – отозвался Профессор. – Теперь, милые, родные мои синьоры, я уже не сомневаюсь, что Джулька происходит от династии собак, которых Иван Сергеевич Тургенев так талантливо описывал в своих блестящих произведениях, От тех самых собак, с которыми писатель ходил здесь на охоту. Редчайший песик!
Подумав минутку, философски добавил:
– Теперь я понимаю, почему писатели, художники так много внимания в своих произведениях уделяют собакам, птицам и всяким животным вообще. Вы помните, дорогие, милые мои синьоры, читали, надеюсь, Сергея Есенина, его бессмертную оду собаке Качалова? Не читали? Не знаете? Очень печально! При первой же возможности поинтересуйтесь, получите огромное удовольствие. Сейчас вспомню, как там у поэта:
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую, бесшумную погоду.
Дай, Джим, на счастье лапу мне…

…Ты по-собачьи дьявольски красив,
С такою милою, доверчивой приятцей…
Все притихли, вслушиваясь в чтение Профессора и даже позавидовали, что у него получается так гладко, красиво, как у настоящего артиста. А Самохин сказал:
– Очень красиво, Филькин. Ты, вижу, настоящий актер. Да и написано, конечно, отлично. Как это там: «Дай, Джим…» Имя-то какое, а мы тут дразним нашу – Джулька и Джулька! Давай и нашу назовем Джимом…
– Что вы, товарищ лейтенант, – вмешался Васо Доладзе, – разве можно собаке каждый раз менять кличку? Еле привыкла к той, что я ей дал, так вы хотите поменять? Никуда это не годится! Ни в какие ворота не лезет. К тому же она – дама, а Джим…
– Правильно, Васо, – поддержал Шика. – Нельзя менять кличку.
Он поднялся с места, вытер пучком соломы грязные от земли руки и продолжил:
– Менять имя это не так просто, как вам, братцы, кажется. С гражданки еще помню – это большая морока. Зачем же будем Джульке трепать нервы. Пусть уж останется по-старому.
Все рассмеялись дружно, и взводный уже сам не рад был, что затеял этот разговор.
– Ну, ребята, пошутили, покалякали – и хватит! Об одном я вас попрошу: в дальнейшем не позволяйте вашей Джульке действовать самостоятельно. Ей тоже надо привыкнуть к дисциплине. Без моего разрешения никуда не высовываться. Поняли? – сказал Самохин.
– Поняли, товарищ командир! – ответил Ашот. – Но победителя, кажется, не судят. Она ведь себя показала…
Самохин закурил, выпустил большое облако дыма.
– Ну, конечно, победителя не судят. Джулька сегодня в самом деле творила чудеса, но в дальнейшем не отпускайте. Беды не оберемся из-за нее. И мне влетит от начальства, если оно узнает, что такую гостью приютили у себя.
– Никто нас за это не осудит, – вмешался в разговор циркач, – я на месте начальства наградил бы Джульку медалью «За отвагу».
– Надо как-то передать старшине Михасю, чтобы притащил ей сегодня двойную порцию, – озабоченно добавил Ашот Сарян.
– Не мешало бы!
– Он так или иначе притащит. За этим дело не станет, – усмехнулся дядя Леонтий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36