Мы смотрели, как приближается к нашей траншее тройка вражеских танков, уже отлично видели обнаглевших, самонадеянных автоматчиков со сверкающими железяками на лацканах распахнутых курток, и каждый из нас выбирал себе точную цель – в какую орущую рожу раньше стрелять, на какой танк обрушить связку гранат, бутылку горючей жидкости.
А Михась сразу наметил себе цель: это был немецкий танк, который выдвинулся вперед и шел прямо в направлении нашей траншеи. Уже отчетливо видно было, что сквозь просветы гусениц, будто сквозь могучее сито, сыплется песок. Если эта громадина ворвется к нам, она своими гусеницами наделает беды, разворотит наше укрытие. Значит, все ясно: машина не должна пройти. Она должна умереть, скажем, вон на том горбе, превратиться в костер, загородить дорогу своим же двум танкам, которые ползут вслед.
Старшина поклал под бруствером несколько гранат на всякий случай, взял из ниши две бутылки горючей смеси. Может, они понадобятся, хотя не сомневался, что ружье сработает.
Машины уже были близко. Можно бить. Ребята кричали, махали руками – мол, давай Михась, лупи, но он спокойно выжидал, выбирая нужный момент, когда громадина еще чуть-чуть отклонится от курса, повернется к нему боком, чтобы не доводилось стрелять по лобовой броне. Выжидал еще и оттого, что сзади ударила по вражеским танкам и автоматчикам наша артиллерия, внося разброд и смятение в ряды наступающих немцев.
Да, эти мощные залпы основательно нарушили шествие вражеских цепей. Зеленая долина перед нашей траншеей покрылась трупами вражеских автоматчиков. Машины стали расползаться по сторонам, иные попятились назад. Но Михась на все это не обращал внимания. Прорвавшиеся немцы были уже совсем близко. Вот головной танк вздыбился, выполз на бугор, задрав высоко брюхо, гусеницы. И в этот момент Михась выстрелил раз, второй, третий…
Танк резко развернулся на месте, а сбитая гусеница после нового удара Михася осталась недвижима. Не мешкая, он стрелял снова и снова. Потом, схватив в руки бутылки со смесью, высунулся из укрытия и что есть силы швырнул их одну за другой на броню.
– Эк-кая досада! – в сердцах выругался старшина, увидев, как одна бутылка закружилась рядом с танком на песке, не причинив вреда. Зато вторая угодила прямо в люк, залив бронь жидкостью, которая тут же вспыхнула.
Охваченная дымом и пламенем, со сбитой гусеницей, стояла машина, с разных сторон стали бросать под ее брюхо гранаты и бутылки.
Тяжелый люк горящей машины приподнялся, и из утробы чудовища стали выскакивать немецкие танкисты, встречаемые дружным огнем наших бойцов.
Глядя на пылавшую машину, некоторые солдаты вытирали слезы. Это были слезы большой радости. Значит, и такие чудовища можно бить, поджигать! Страх, который еще недавно владел ими, стал улетучиваться, и эта не столь уж большая, но все же внушительная победа над танком-чудовищем придавала нам новые силы и смелость.
Когда, словно из-под земли, появился еще один приземистый с крестами танк, дядя Леонтий тут же высунулся из траншеи и изо всех сил швырнул ему под гусеницы связку гранат. Вслед за ним высунулись и другие, забросав застывшую машину бутылками горючей смеси, и танк задымил, запылал, покрыв нашу высотку едким дымом.
Нельзя, конечно, сказать, что этот отвратительный дым был нам по душе. Мы задыхались, громко чихали, старались отворачиваться от него. Но как зато приятно было смотреть на развороченные машины, на валявшихся неподвижных автоматчиков вокруг них, еще несколько минут тому бодро шагавших с распахнутыми воротами и засученными рукавами.
Перед нашей траншеей дымили подбитые вражеские машины, с воплями пятились назад немецкие солдаты. Но далеко они не ушли. Первая вражеская волна была отбита, отогнана, и на некоторое время бой прекратился.
Мы облегченно вздохнули. Быстро стали приводить себя, траншею, оружие в порядок, но знали, что это еще не конец. Фашисты на этом, конечно, не успокоятся. Они захотят взять реванш.
Мы испытывали страшную усталость не только оттого, что не было ни секунды передышки, а главным образом, от страшного напряжения и дрались, позабыв обо всем на свете. Подумать только, какая лавина двигалась на нашу горстку людей! Какие грозные танки-чудовища ползли на нашу траншею, какие закрадывались тревожные мысли… А" вот теперь, когда неподалеку от нашей траншеи горело три вражеских танка, а вокруг них в самых неожиданных позах, упокоенные навеки, лежали фашистские автоматчики, мы почувствовали какую-то несказанную гордость. Никто не дрогнул. Мы не отступили ни на шаг, не отдали врагу ни пяди священной, политой кровью и потом родной земли.
Ребята тяжело дышали, кто курил, кто перевязывал раны. Все были измазаны землей. Но не беда! Каждого из нас подогревала мысль, что после первой вражеской волны, которая несколько минут назад могла нас захлестнуть и которую мы так успешно и мужественно отбили, теперь уже нам не страшна будет никакая атака!
А тем временем Джулька лежала в углу, прижавшись к стенке траншеи, как пришибленная, и слегка дрожала. Этот грозный грохот взрывов, вой снарядов, скрежет гусениц, как бы подавил ее и по ее шерсти волнами проплывал страх. К постоянной стрельбе, к вою снарядов и мин она у нас кое-как привыкла. Только вот сильно на нее подействовали сирены пикирующих бомбардировщиков. Ей все чудился, видно, этот истошный рев, и она никак не могла прийти в себя, хоть понимала, что мы отогнали врага.
Глядя на нашего смертельно испуганного друга, мы Джульку, как никогда, жалели и подумывали, что напрасно перед боем не отправили ее подальше, хотя бы во второй эшелон, хотя и там, как видно, было не легче. Отогнанные от наших позиций вражеские бомбардировщики с не меньшей яростью обрушились на наши тылы, стремясь всеми силами отрезать их от нас.
Мы кое-как пытались успокоить Джульку, а Шика Маргулис взял ее на руки, показал на горящие танки, на мертвых немецких автоматчиков, покрывших балку впереди траншеи своими телами, – мол, убедись, милая, как мы с этими негодяями расправились, тебе, мол, теперь нечего их бояться. И если они снова сунутся на нас, их ждет такая же, расправа.
Эта картина Джульке, кажется, понравилась. Она пристально всматривалась в ту сторону. Ее взор привлекли разбросанные трупы немецких солдат, но она не представляла себе, что они уже мертвы и ничуть не страшны нам, она попыталась рвануться к ним для расправы, вдруг осмелев. Но( Шика Маргулис прижал ее к себе и погрозил пальцем:
– Ты что, Джулька?
А Васо Доладзе, потрепав ее по взъерошенной шерсти, добавил:
– Тебе уж там нечего делать. Это наши ребята постарались, чтобы отучить фрицев лезть в наш огород. Не бойся. Держись молодцом! Тебе было очень страшно, когда шли танки, я это заметил, когда ты забилась в уголок и вся сжалась, но и нам, скажу тебе, было невесело… Страшнобыло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36