Все это позволило королю занимать деньги под обеспечение таможенных сборов и направлять экспортируемую шерсть в любой город в Нидерландах, который устраивал его внешнюю политику в данный момент.
Увеличение производства шерсти коснулось почти всей сельской общины. Не только наличные деньги хозяев крупных феодальных и церковных поместий зависели от овечьей шерсти, но также и рыцарей графств, богатых свободных землевладельцев и даже сельских вилланов, чьи общинные стада помогали увеличиваться потоку шерсти из маноров на причалы и склады купцов-оптовиков. Разъезжая со своими вьючными лошадьми по фермам, деревням и монастырям и скупая произведенное за год сырье, чтобы продать экспортерам, отправляющимся на судах во Фландрию и Италию, «шерстянщики», предлагая кредит в обмен на низкие цены, получали долю тайной прибыли, не нарушая христианский запрет на ростовщичество. Многие зажиточные землевладельцы помимо производства шерсти занимались и такой оптовой торговлей, скупая шерсть у своих мелких соседей, у которых не хватало возможностей и умений, чтобы распоряжаться собственной продукцией. Цистерцианские аббатства северных и западных долин особенно активно включились в такой бизнес, получая от него и от своих стад прибыль, которая позволяла им заменять аскетические и простые постройки первых дней великолепными зданиями, которые все еще, после веков заброшенности и обветшания, делают Фаунтинс и Тинтерн, Риво и Биланд местами паломничества.
Изображая Англию XIV века, можно видеть следы такой сельской промышленности везде – открытые долины, коротко общипанные огромными стадами крошечных овец, пастухи, тенькающие колокольчики, овчарни и водопои; шкуры и руна, собранные в больших сараях из камня и дерева; центральные города и рыночные местечки в Йорке, Линкольне, Грентаме, Лауте, Ладлоу, Шрусбери, Винчестере и Андовере, заполоненные торговцами и торговыми агентами; караваны вьючных лошадей и барж, движущихся в сторону моря; лондонские купцы в отороченных мехом одеждах, заключающие сделки с королевскими чиновниками; английские рыболовные суденышки и высокие итальянские караки, плывущие из устья Темзы и южных портов к алчущим мануфактурам Фландрии и отдаленной Тосканы.
«Покрытые травой из чернолицых побегов,
Тюками с сырьем и товарами,
Серые цистерцианские дома,
Которые укладывают шерсть для продажи».
Пасторальная экономика, базировавшаяся на выпасе и присмотре «за глупыми овцами», стрижке овец и отправке овечьей шерсти в отдаленные пункты назначения наложила сильный отпечаток на национальный характер. Она включала в себя как уединенность и созерцательность пастушеской жизни, так и поездки, и сделки, вовлекая всех в торговлю шерстью, которую мануфактуры Гента и Ар но превращали в одеяния для богатых европейцев. Все эти обстоятельства сформировали нацию людей, одновременно являвшихся купцами и поэтами. Одинокие пастбища и фермы западной и северной Англии, эпитафия в провинциальной церкви:
«Честно жил и честно умер,
Честный пастух на холме,
Холм так высок, поле такое круглое,
В судный день его найдут» –
одна сторона медали; чосеровский купец, отправившийся в Брюгге на рассвете, и суетливая женушка из Бата, увлеченная своей торговлей тканями, – другая. Производство, перевозка и продажа шерсти делали человека более внимательным и находчивым, чем небогатая событиями общинная жизнь крестьян христианского мира, живших плодами пахоты.
Все это также формировало чувство свободы. Человек, владевший или ухаживавший за овцами на высокогорьях, в большей мере ощущал себя хозяином собственной жизни, нежели человек трехпольной системы земледелия, тесно связанной с поместным обычаем и за которым всегда наблюдали любопытные соседи. «Потому что, – начинается отчет дела в суде королевской скамьи, – было заявлено перед шерифом Ноттингема и Дерби... что сэр Томас Фолжам имел обыкновение бежать из-под стражи и оказывать сопротивление королевским служащим и бейлифам, желавшим наложить арест на его имущество за долги, подлежащие выплате королю, вышеупомянутый шериф вместе с нашим господином королевским бейлифом Пика... пришел наложить арест на имущество... И так как он не нашел никаких вещей, кроме овец, он приказал забрать последних. И пока он находился в каком-то другом месте, пришли люди, до сих пор не установленные, и увели вышеупомянутых овец в неизвестном направлении. Когда шериф узнал об этом, он приказал поднять погоню, собрав людей из деревни, и прочесать Тайдсуэл. Но люди не пришли на его зов, хотя и должны были. Затем шерифу сообщили, что у вышеназванного сэра Томаса есть другие овцы в овчарне за пределами деревни. Шериф отправился туда и обнаружил нескольких овец сэра Томаса, но люди, находившиеся в овчарне, не позволили ему забрать овец, удерживая овчарню против королевского порядка силой и оружием.
По сей причине шериф, дабы созвать больше людей, чтобы те были свидетелями его деяния и выполнить королевский приказ, сохранив его имущество и порядок, вновь звуками рога призвал на помощь из упомянутой овчарни к деревне Тайдсуэл... И когда шериф совершал это, сэр Томас прибыл в овчарню и жестоко избил тех из людей шерифа, которых там обнаружил... И сэр Томас потребовал от шерифа приказ, по какому тот действует, и шериф показал ему королевское предписание с личной печатью. И сэр Томас, сидя на своем коне и кусая ногти, прочел предписание и, взглянув на печать, сказал, что хорошо ее знает, а затем добавил: „Фиг тебе! Предъяви другой приказ”».
Позже, после того как шериф в третий раз протрубил в рог, призывая на помощь, сэр Томас, вняв совету своих друзей, сдался вместе с тремя пастухами и овцами. Так как он не нанес очень большого ущерба, поступая таким образом, спустя два года суд присяжных посчитал его и его сообщников невиновными.
Ноттингемский шериф, под боком у которого находились большие леса Шервуда и Рокингема, сталкивался с гораздо большим числом проблем, чем остальные, из-за тех людей, которые были не в ладах с законом. Незадолго до свержения Эдуарда II, один лестерширский джентльмен по имени Юстас де Фольвиль и три его брата, один из которых был капелланом, с бандой из пятидесяти сторонников убили судью казначейства, напав на него из засады возле Мелтон Моубрей. Объявленный вне закона, так как никто не смог найти его, впоследствии он был прощен новым правительством, чьим сторонником в те времена непримиримых распрей он, вполне возможно, также мог быть. Но вскоре обнаружилось, что он не признает никакого правительства, так как через несколько месяцев последовали дальнейшие жалобы от шерифа Ноттингема, что Фольвилли вновь заполонили дороги, подстерегая богатых путешественников и удерживая их в плену, пока не получат выкуп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207
Увеличение производства шерсти коснулось почти всей сельской общины. Не только наличные деньги хозяев крупных феодальных и церковных поместий зависели от овечьей шерсти, но также и рыцарей графств, богатых свободных землевладельцев и даже сельских вилланов, чьи общинные стада помогали увеличиваться потоку шерсти из маноров на причалы и склады купцов-оптовиков. Разъезжая со своими вьючными лошадьми по фермам, деревням и монастырям и скупая произведенное за год сырье, чтобы продать экспортерам, отправляющимся на судах во Фландрию и Италию, «шерстянщики», предлагая кредит в обмен на низкие цены, получали долю тайной прибыли, не нарушая христианский запрет на ростовщичество. Многие зажиточные землевладельцы помимо производства шерсти занимались и такой оптовой торговлей, скупая шерсть у своих мелких соседей, у которых не хватало возможностей и умений, чтобы распоряжаться собственной продукцией. Цистерцианские аббатства северных и западных долин особенно активно включились в такой бизнес, получая от него и от своих стад прибыль, которая позволяла им заменять аскетические и простые постройки первых дней великолепными зданиями, которые все еще, после веков заброшенности и обветшания, делают Фаунтинс и Тинтерн, Риво и Биланд местами паломничества.
Изображая Англию XIV века, можно видеть следы такой сельской промышленности везде – открытые долины, коротко общипанные огромными стадами крошечных овец, пастухи, тенькающие колокольчики, овчарни и водопои; шкуры и руна, собранные в больших сараях из камня и дерева; центральные города и рыночные местечки в Йорке, Линкольне, Грентаме, Лауте, Ладлоу, Шрусбери, Винчестере и Андовере, заполоненные торговцами и торговыми агентами; караваны вьючных лошадей и барж, движущихся в сторону моря; лондонские купцы в отороченных мехом одеждах, заключающие сделки с королевскими чиновниками; английские рыболовные суденышки и высокие итальянские караки, плывущие из устья Темзы и южных портов к алчущим мануфактурам Фландрии и отдаленной Тосканы.
«Покрытые травой из чернолицых побегов,
Тюками с сырьем и товарами,
Серые цистерцианские дома,
Которые укладывают шерсть для продажи».
Пасторальная экономика, базировавшаяся на выпасе и присмотре «за глупыми овцами», стрижке овец и отправке овечьей шерсти в отдаленные пункты назначения наложила сильный отпечаток на национальный характер. Она включала в себя как уединенность и созерцательность пастушеской жизни, так и поездки, и сделки, вовлекая всех в торговлю шерстью, которую мануфактуры Гента и Ар но превращали в одеяния для богатых европейцев. Все эти обстоятельства сформировали нацию людей, одновременно являвшихся купцами и поэтами. Одинокие пастбища и фермы западной и северной Англии, эпитафия в провинциальной церкви:
«Честно жил и честно умер,
Честный пастух на холме,
Холм так высок, поле такое круглое,
В судный день его найдут» –
одна сторона медали; чосеровский купец, отправившийся в Брюгге на рассвете, и суетливая женушка из Бата, увлеченная своей торговлей тканями, – другая. Производство, перевозка и продажа шерсти делали человека более внимательным и находчивым, чем небогатая событиями общинная жизнь крестьян христианского мира, живших плодами пахоты.
Все это также формировало чувство свободы. Человек, владевший или ухаживавший за овцами на высокогорьях, в большей мере ощущал себя хозяином собственной жизни, нежели человек трехпольной системы земледелия, тесно связанной с поместным обычаем и за которым всегда наблюдали любопытные соседи. «Потому что, – начинается отчет дела в суде королевской скамьи, – было заявлено перед шерифом Ноттингема и Дерби... что сэр Томас Фолжам имел обыкновение бежать из-под стражи и оказывать сопротивление королевским служащим и бейлифам, желавшим наложить арест на его имущество за долги, подлежащие выплате королю, вышеупомянутый шериф вместе с нашим господином королевским бейлифом Пика... пришел наложить арест на имущество... И так как он не нашел никаких вещей, кроме овец, он приказал забрать последних. И пока он находился в каком-то другом месте, пришли люди, до сих пор не установленные, и увели вышеупомянутых овец в неизвестном направлении. Когда шериф узнал об этом, он приказал поднять погоню, собрав людей из деревни, и прочесать Тайдсуэл. Но люди не пришли на его зов, хотя и должны были. Затем шерифу сообщили, что у вышеназванного сэра Томаса есть другие овцы в овчарне за пределами деревни. Шериф отправился туда и обнаружил нескольких овец сэра Томаса, но люди, находившиеся в овчарне, не позволили ему забрать овец, удерживая овчарню против королевского порядка силой и оружием.
По сей причине шериф, дабы созвать больше людей, чтобы те были свидетелями его деяния и выполнить королевский приказ, сохранив его имущество и порядок, вновь звуками рога призвал на помощь из упомянутой овчарни к деревне Тайдсуэл... И когда шериф совершал это, сэр Томас прибыл в овчарню и жестоко избил тех из людей шерифа, которых там обнаружил... И сэр Томас потребовал от шерифа приказ, по какому тот действует, и шериф показал ему королевское предписание с личной печатью. И сэр Томас, сидя на своем коне и кусая ногти, прочел предписание и, взглянув на печать, сказал, что хорошо ее знает, а затем добавил: „Фиг тебе! Предъяви другой приказ”».
Позже, после того как шериф в третий раз протрубил в рог, призывая на помощь, сэр Томас, вняв совету своих друзей, сдался вместе с тремя пастухами и овцами. Так как он не нанес очень большого ущерба, поступая таким образом, спустя два года суд присяжных посчитал его и его сообщников невиновными.
Ноттингемский шериф, под боком у которого находились большие леса Шервуда и Рокингема, сталкивался с гораздо большим числом проблем, чем остальные, из-за тех людей, которые были не в ладах с законом. Незадолго до свержения Эдуарда II, один лестерширский джентльмен по имени Юстас де Фольвиль и три его брата, один из которых был капелланом, с бандой из пятидесяти сторонников убили судью казначейства, напав на него из засады возле Мелтон Моубрей. Объявленный вне закона, так как никто не смог найти его, впоследствии он был прощен новым правительством, чьим сторонником в те времена непримиримых распрей он, вполне возможно, также мог быть. Но вскоре обнаружилось, что он не признает никакого правительства, так как через несколько месяцев последовали дальнейшие жалобы от шерифа Ноттингема, что Фольвилли вновь заполонили дороги, подстерегая богатых путешественников и удерживая их в плену, пока не получат выкуп.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207