Татары перенесли своего князя в избу, где хозяева, пожилые уже крестьяне, предоставили для больного лучшую лавку поближе к окну. Старуха предложила покормить государя пропаренной овсяной кашей – может, подустал с дороги-то, авось, полегчает. Но не тут-то было. Все, что принимал Ибрагим в рот, тут же и выходило из него обратно в мучительных приступах рвоты с кровью. Испарина покрывала его широкоскулое лицо крупными желтоватыми каплями, то и дело стекавшими вниз по щекам. Озноб охватывал все тело, переходя в судороги. На растерянные вопросы Никиты, что болит-то, Ибрагим жаловался то на страшную ломоту в спине и ногах, то на свинцовую тяжесть в голове и желудке.
– Ты уйди, уйди подальше, Никитка, – просил он едва слышным от слабости голосом Ухтомского князя, – ведь заразишься от меня, кто тогда Гришке-то поможет? – Темно-коричневые глаза его опухли, глазные яблоки налились кровью. – Вот, видать, судьба мне, Никита Романович, за отцом последовать, – сокрушался Ибрагим. – Об одном жалею – не удастся супостатов-то порубить, не выйдет…
– Да погоди, погоди ты, Ибрагимка, придумаем что… – Никита метался по комнате вокруг ложа друга, как загнанный зверь, лихорадочно раздумывая, что предпринять в этом медвежьем углу.
В какую сторону ни пошли за доктором, что в Москву, чта в Белозерск, гляди – только деньков через десяток воротятся, не раньше.
Какой же больной дождется? Монах Арсений усиленно читал молитвы над головой Юсупова, но помогало мало. Под окном, у которого лежал больной князь, раздалось слабое призывное ржание. Всеми забытый и брошенный на дороге аргамак сам как смог приполз к дому, чтобы быть ближе к хозяину, и обессиленный повалился на бок. На крепких ровных зубах его, оскаленных в страдальческой гримасе, проступила кровавая пена. Татары, опомнившись, сняли с него сбрую с украшениями, но что делать дальше – не знали. Услышав призыв боевого товарища, Ибрагим со-" брал силы и попробовал подняться со скамьи. Никита поспешил поддержать его. Но Юсупов гордо отверг его помощь.
– Что ты меня, как девицу, хватаешь? – спросил он недовольно. – Что ж я, сам не дойду? – Хватаясь рукам за бревенчатые стены, он кое-как выбрался на крыльцо. – Хоть на солнышко красное еще разок взглянуть, – улыбнулся грустно. Всем телом навалясь на хлипкие низкие поручни лестницы, спустился, почти съехал, вниз и тяжело сел на траву рядом с неподвижно лежащим на боку аргамаком. С горькой жалостью обнял он руками голову коня, ласково перебирая руками пышную его челку на лбу. Конь очнулся от оцепенения и благодарно замотал ушами, тихо заурчав, будто кошка.
– Вот как все повернулось-то, дружок, – приговаривал, обращаясь к коню, Юсупов. – Вместе росли мы с тобой, вместе служили царю-батюшке, вместе отца схоронили, вместе, видать, и сами жизнь кончим. Ты, Никита, – он с трудом повернул голову к князю Ухтомскому, – со мной здесь не сиди. Брось. Бери моих людей. Скачи во весь опор Григорию на выручку. Ну, а мы, – он легко похлопал рукой по шее лошади, – что нам? Смерть свою встретим – не испугаемся, чай, не робкого десятка уродились. Жаль, пожили мало, дружок, верно? Где ты, Никита? Что-то темно в глазах стало, не вижу я тебя. Ты поближе-то подойди…
– Здесь я, здесь, Ибрагимка, – Никита присел на корточки рядом с Юсуповым. Обнял его голову, прижал к груди своей, едва сдерживая слезы. – Никуда я не поеду, – прошептал он, – не брошу я тебя ни за что.
– А Гришку бросишь? – спросил Юсупов.
– Ох, попортили, попортили, сударика, – запричитала на крыльце от жалости старуха-хозяйка.
И тут Никиту осенило. Оставив Юсупова, он подошел к снятой с аргамака богато украшенной сбруе, брошенной посреди двора. Наклонился, перебрал ее и… вытащил запрятанный внутри белый холщовый мешок, от прикосновения к которому у него тут же зачесались пальцы.
– А ну, поди сюда, – позвал он к себе старуху. – Скажи-ка мне, есть в Ваших местах какой добытчик, ведовством али колдовством искусный? – спросил ее строго.
Старуха в ужасе замахала на него руками:
– 'Что ты, государь, батюшка священник наш местный уж так запужал нас всех, что и думать-то не смеем!
– А все же? – допытывался Никита. – Никому не скажу, клянусь.
Старуха опасливо оглянулась по сторонам и, привстав на цыпочки, шепотом сообщила:
– Мельник наш, мастеровой по этой части. О-о-ой, каков!
– А где живет этот мельник? – быстро спросил Никита.
– А где ж ему жить? Там, где мельница его, на речке, значит. Внучок мой знает, показать может.
– Так зови его, мамаша, поскорей.
Старуха побежала на сеновал и вскорости привела Никите белобрысого босоного мальчонку лет тринадцати. Увидев столько вооруженных людей вокруг, пацан боязливо озирался по сторонам. Особенно пугали его своей непривычной внешностью татары.
– Знаешь, где мельник живет? – спросил, присев перед ним, Никита.
– Ага, – мальчишка слабо кивнул.
– Покажешь?
– Ага.
– Тогда полезай ко мне в седло. – Никита бегом бросился к своему Перуну и вскочил в седло. Затем подъехав, наклонился из седла и одной рукой подхватил пацана наверх. – Фрол, со мной поедешь! Вы же, – приказал он Растопченко с Лехой, – здесь оставайтесь и от Ибрагим-бея ни на шаг не отходите. Головой мне отвечаете за него! А это, – он указал на брошенный рядом со сбруей аргамака холщовый мешок, – пусть пока здесь лежит. И никто пусть не смеет прикасаться, покуда я не ворочусь! Сейчас, Ибрагим, сейчас я ворочусь! И все поправится, вот увидишь! – прокричал он Юсупову, пришпоривая коня. – Правда? – погладил по голове немного похрабревшего мальчонку. – Тебя как звать-то? Филя? Верно, Филя? Вот тот-то.
Застоявшийся Перун сходу радостно взял в рысь, только пыль завилась из-под копыт.
Глядя.на страдания Юсупова, Витя чувствовал себя очень нехорошо. Забылись все мытарства похода: и как сам он дважды падал с лошади, и как при переправе вброд чуть не утонул Рыбкин, свалившись в воду. Сейчас все это как-то само собой испарилось из Витиной памяти. Его мучили угрызения совести. Хоть и не в его голове родилась вся задумка с зельем и не сам он отраву в сбрую аргамака клал, а все-таки ощущал свою причастность – ходил ведь к Машке-Козлихе за этим самым треклятым голубцом. Знал, что не на благое дело используют его, но что так все выйдет – Витя никак не ожидал. Даже спасительные мысли о грядущем богатом вознаграждении сейчас ему в голову не лезли. До вознаграждения еще далеко, да и неизвестно, будет ли оно, но что во всей этой истории легко и помереть можно, сам не заметишь, это Витя усек. Он с ужасом думал, что могла же Козлиха сыграть с ним злую шутку: вот, взяла бы и не сказала про то, какую голубиная травка опасность представляет. Что тогда было бы? Он бы сам так мучался, как сейчас Ибрагим-бей?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86