Пыхтя и покряхтывая, эсэсовцы продолжали бить неподвижного человека ногами по ребрам и голове. Кользиг норовил попасть ему носком ботинка в ухо. Так продолжалось с минуту, после которой на лице и туловище оберст-лейтенанта не осталось живого места.
– Довольно, – остановила костоломов Марта. – Хватит с него, а то живым не довезем. Кроме того, он был хорошим начальником, хоть и глупым. Наденьте на него наручники и посадите на стул так, чтобы с ник можно было разговаривать.
Кользиг застегнул наручники на запястьях фон Гетца, Бехер налил в стакан воды из графина и выплеснул ее в лицо оберст-лейтенанту, лежащему без сознания. Конрад застонал и приоткрыл один глаз. Костоломы смотрели на него сверху вниз, переводя дыхание. Бывшие боксеры, они вложили в эти полторы минуты рукоприкладства всю свою силу.
– Свинья, – сплюнул Кользиг.
– Дерьмо, – поддержал коллегу Бехер.
Они взяли фон Гетца под мышки и посадили на стул напротив его рабочего стола, за которым теперь сидела Марта. Конраду рассекли голову в нескольких местах, поэтому его волосы сейчас слиплись от крови. Кровь текла из носа и с подбородка. Под одним глазом наливался здоровый синяк, второй уже заплыл – кто-то из костоломов угодил в него ботинком. Конрад больше ничем не напоминал того уверенного в себе оберст-лейтенанта, который вошел в кабинет пять минут назад.
– Боюсь, господин оберст-лейтенант, вы не осознаете всей серьезности положения, в котором оказались, – Марта, все так же улыбаясь, сидела за рабочим столом фон Гетца. – В память о днях нашей совместной работы я дам вам дружеский совет: не упорствуйте и начните рассказывать все подробно и по порядку. Ваше упрямство не принесет вам ничего, кроме ненужных страданий.
Она глазами показала Кользигу на мундир фон Гетца. Эсэсовец подошел к нему и сорвал погоны, Рыцарский крест, все нашивки, орденские ленты и знак за ранение.
– Вот видите, – продолжала Марта. – Вы уже не оберст-лейтенант и не герой Рейха. Вы изменник. И ваша жизнь зависит от того, хватит ли у меня терпения с вами разговаривать. Где вы должны встретиться с Раулем Валленштейном?
– Свинья! – Бехер сзади отвесил фон Гетцу звонкий подзатыльник. – Отвечать, когда с тобой разговаривает гауптштурмфюрер.
Конрад сделал попытку привстать со стула, но тут уже Кользиг, стукнув своим здоровенным кулаком по голове фон Гетца, усадил его обратно.
Злые слезы унижения навернулись на глаза у Конрада. Каких-то пять минут назад он был здесь главным!.. А теперь!.. Его, потомка тевтонских рыцарей, одного из лучших асов люфтваффе, как свиную тушу, ворочают узколобые ублюдки из СС!
– Господин оберст-лейтенант, я прошу вас не сердить моих друзей. Сами видите – они люди вспыльчивые, – сказала Марта. – Я боюсь, что если наша беседа и дальше пойдет без вашего участия, то я просто не довезу вас живым до Рейха. Отвечайте, пожалуйста, где и когда вы договорились встретиться с Валленштейном?
Конрад поднял голову и разбитыми в кровь губами прошамкал:
– Мне нечего вам ответить.
– Ах, вот как?! – радостно удивилась Марта и всплеснула руками. – Тогда я ненадолго оставлю вас с моими коллегами, а сама пойду приготовлю всем кофе.
После того как она выпорхнула из кабинета, Кользиг и Бехер взялись за Конрада всерьез. Шелленберг не зря держал их в штате, ребята знали свое дело. Конрад и не представлял, что человеку может быть так больно. Через пять минут экзекуции все тело фон Гетца состояло из одной нечеловеческой, жуткой, непереносимой боли. Он пробовал кричать, но эсэсовцы воткнули ему в рот кляп, и теперь ему стало трудно дышать. Кровь пузырилась, вытекая из носа, и мешала сделать вдох. Одна только боль заполняла тело, глаза вылезали из орбит, от этой боли Конрад мычал, извивался и хотел сейчас только одного – скорее бы все кончилось.
Минут через десять вернулась Марта. В руке у нее был поднос, на котором стояли четыре чашки с дымящимся кофе. К ее возвращению эсэсовцы снова усадили арестованного на стул. За короткое время отсутствия Марты эти костоломы успели превратить оберст-лейтенанта в жалкое, запуганное ничтожное животное.
– Как вы себя чувствуете, господин фон Гетц? – Марта, все так же обаятельно улыбаясь, расставила чашки на столе. – Я вижу, вам уже лучше? Надеюсь, вы не поссорились тут без меня?
Кользиг и Бехер отошли в угол кабинета и закурили. Конрад все время боязливо косился в их сторону.
– Угощайтесь, господин фон Гетц, – Марта подвинула чашку с кофе ближе к арестованному. – Я понимаю, что в наручниках пить кофе не так удобно, но это же лучше, чем вовсе ничего? Итак, будем говорить, или я схожу за сливками?
Дрожащими руками Конрад отер лицо. Падение с Олимпа было столь неожиданным и стремительным, а обращение эсэсовцев настолько жестоким и подчеркнуто-презрительным, что он уже был не в состоянии понимать все происходящее. Фон Гетц был раздавлен.
– Будем, – сказал он глухим, треснувшим голосом.
XLVI
«Что же теперь делать? – думал Штейн. – Обманул гешефтмахер. Деньги взял и обманул. То, что он принес, настолько грубо сработано, что даже в автобусе ездить с такими документами не стоит. Как теперь жить? По каким документам? На какие средства? Где, в конце концов? Этот придурок Коля со своим обостренным чувством долга и патриотизма пусть возвращается обратно в СССР, если ему так припеклось. Но я-то знаю, что нас там ждет! А когда Коля уедет, где я буду жить? Не в его же квартире? Идиотская ситуация – пол-Стокгольма знакомых, а пойти не к кому! Хотя почему не к кому? Рауль. У Рауля светлая голова, вместе с ним мы непременно что-нибудь придумаем. У него широкие связи в деловом мире, его рекомендация сослужит мне добрую службу во время поиска работы. С его помощью можно определиться на хорошее место с приличным, даже по европейским меркам, жалованьем».
Штейн оделся и собрался уйти. Больше он в эту комнату не вернется. Все, что связывало его еще недавно с Советским Союзом и казалось таким прочным, уже перестало иметь значение. Он больше не считает себя гражданином СССР и уж тем более подполковником Красной армии. Он сейчас – лицо без гражданства. Через несколько дней сюда приедет «чистильщик» и начнет за ним охоту.
Коля возился с какими-то вещами.
– Коля, – окликнул его Штейн.
– Да, Олег Николаевич, – повернулся к нему Коля.
– Все-таки возвращаешься?
– Возвращаюсь, Олег Николаевич, – вздохнул Коля.
Штейн подошел к нему, провел рукой по волосам:
– Хороший ты парень, Коля, добрый, исполнительный, трудолюбивый. Жаль будет, если тебя шлепнут.
– Значит – судьба.
– Да ты фаталист, я вижу, – улыбнулся Штейн. – Прощай.
Штейн протянул Коле руку.
– Прощайте, Олег Николаевич. Спасибо вам за все.
– Чудак ты, ей-богу. За что спасибо-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
– Довольно, – остановила костоломов Марта. – Хватит с него, а то живым не довезем. Кроме того, он был хорошим начальником, хоть и глупым. Наденьте на него наручники и посадите на стул так, чтобы с ник можно было разговаривать.
Кользиг застегнул наручники на запястьях фон Гетца, Бехер налил в стакан воды из графина и выплеснул ее в лицо оберст-лейтенанту, лежащему без сознания. Конрад застонал и приоткрыл один глаз. Костоломы смотрели на него сверху вниз, переводя дыхание. Бывшие боксеры, они вложили в эти полторы минуты рукоприкладства всю свою силу.
– Свинья, – сплюнул Кользиг.
– Дерьмо, – поддержал коллегу Бехер.
Они взяли фон Гетца под мышки и посадили на стул напротив его рабочего стола, за которым теперь сидела Марта. Конраду рассекли голову в нескольких местах, поэтому его волосы сейчас слиплись от крови. Кровь текла из носа и с подбородка. Под одним глазом наливался здоровый синяк, второй уже заплыл – кто-то из костоломов угодил в него ботинком. Конрад больше ничем не напоминал того уверенного в себе оберст-лейтенанта, который вошел в кабинет пять минут назад.
– Боюсь, господин оберст-лейтенант, вы не осознаете всей серьезности положения, в котором оказались, – Марта, все так же улыбаясь, сидела за рабочим столом фон Гетца. – В память о днях нашей совместной работы я дам вам дружеский совет: не упорствуйте и начните рассказывать все подробно и по порядку. Ваше упрямство не принесет вам ничего, кроме ненужных страданий.
Она глазами показала Кользигу на мундир фон Гетца. Эсэсовец подошел к нему и сорвал погоны, Рыцарский крест, все нашивки, орденские ленты и знак за ранение.
– Вот видите, – продолжала Марта. – Вы уже не оберст-лейтенант и не герой Рейха. Вы изменник. И ваша жизнь зависит от того, хватит ли у меня терпения с вами разговаривать. Где вы должны встретиться с Раулем Валленштейном?
– Свинья! – Бехер сзади отвесил фон Гетцу звонкий подзатыльник. – Отвечать, когда с тобой разговаривает гауптштурмфюрер.
Конрад сделал попытку привстать со стула, но тут уже Кользиг, стукнув своим здоровенным кулаком по голове фон Гетца, усадил его обратно.
Злые слезы унижения навернулись на глаза у Конрада. Каких-то пять минут назад он был здесь главным!.. А теперь!.. Его, потомка тевтонских рыцарей, одного из лучших асов люфтваффе, как свиную тушу, ворочают узколобые ублюдки из СС!
– Господин оберст-лейтенант, я прошу вас не сердить моих друзей. Сами видите – они люди вспыльчивые, – сказала Марта. – Я боюсь, что если наша беседа и дальше пойдет без вашего участия, то я просто не довезу вас живым до Рейха. Отвечайте, пожалуйста, где и когда вы договорились встретиться с Валленштейном?
Конрад поднял голову и разбитыми в кровь губами прошамкал:
– Мне нечего вам ответить.
– Ах, вот как?! – радостно удивилась Марта и всплеснула руками. – Тогда я ненадолго оставлю вас с моими коллегами, а сама пойду приготовлю всем кофе.
После того как она выпорхнула из кабинета, Кользиг и Бехер взялись за Конрада всерьез. Шелленберг не зря держал их в штате, ребята знали свое дело. Конрад и не представлял, что человеку может быть так больно. Через пять минут экзекуции все тело фон Гетца состояло из одной нечеловеческой, жуткой, непереносимой боли. Он пробовал кричать, но эсэсовцы воткнули ему в рот кляп, и теперь ему стало трудно дышать. Кровь пузырилась, вытекая из носа, и мешала сделать вдох. Одна только боль заполняла тело, глаза вылезали из орбит, от этой боли Конрад мычал, извивался и хотел сейчас только одного – скорее бы все кончилось.
Минут через десять вернулась Марта. В руке у нее был поднос, на котором стояли четыре чашки с дымящимся кофе. К ее возвращению эсэсовцы снова усадили арестованного на стул. За короткое время отсутствия Марты эти костоломы успели превратить оберст-лейтенанта в жалкое, запуганное ничтожное животное.
– Как вы себя чувствуете, господин фон Гетц? – Марта, все так же обаятельно улыбаясь, расставила чашки на столе. – Я вижу, вам уже лучше? Надеюсь, вы не поссорились тут без меня?
Кользиг и Бехер отошли в угол кабинета и закурили. Конрад все время боязливо косился в их сторону.
– Угощайтесь, господин фон Гетц, – Марта подвинула чашку с кофе ближе к арестованному. – Я понимаю, что в наручниках пить кофе не так удобно, но это же лучше, чем вовсе ничего? Итак, будем говорить, или я схожу за сливками?
Дрожащими руками Конрад отер лицо. Падение с Олимпа было столь неожиданным и стремительным, а обращение эсэсовцев настолько жестоким и подчеркнуто-презрительным, что он уже был не в состоянии понимать все происходящее. Фон Гетц был раздавлен.
– Будем, – сказал он глухим, треснувшим голосом.
XLVI
«Что же теперь делать? – думал Штейн. – Обманул гешефтмахер. Деньги взял и обманул. То, что он принес, настолько грубо сработано, что даже в автобусе ездить с такими документами не стоит. Как теперь жить? По каким документам? На какие средства? Где, в конце концов? Этот придурок Коля со своим обостренным чувством долга и патриотизма пусть возвращается обратно в СССР, если ему так припеклось. Но я-то знаю, что нас там ждет! А когда Коля уедет, где я буду жить? Не в его же квартире? Идиотская ситуация – пол-Стокгольма знакомых, а пойти не к кому! Хотя почему не к кому? Рауль. У Рауля светлая голова, вместе с ним мы непременно что-нибудь придумаем. У него широкие связи в деловом мире, его рекомендация сослужит мне добрую службу во время поиска работы. С его помощью можно определиться на хорошее место с приличным, даже по европейским меркам, жалованьем».
Штейн оделся и собрался уйти. Больше он в эту комнату не вернется. Все, что связывало его еще недавно с Советским Союзом и казалось таким прочным, уже перестало иметь значение. Он больше не считает себя гражданином СССР и уж тем более подполковником Красной армии. Он сейчас – лицо без гражданства. Через несколько дней сюда приедет «чистильщик» и начнет за ним охоту.
Коля возился с какими-то вещами.
– Коля, – окликнул его Штейн.
– Да, Олег Николаевич, – повернулся к нему Коля.
– Все-таки возвращаешься?
– Возвращаюсь, Олег Николаевич, – вздохнул Коля.
Штейн подошел к нему, провел рукой по волосам:
– Хороший ты парень, Коля, добрый, исполнительный, трудолюбивый. Жаль будет, если тебя шлепнут.
– Значит – судьба.
– Да ты фаталист, я вижу, – улыбнулся Штейн. – Прощай.
Штейн протянул Коле руку.
– Прощайте, Олег Николаевич. Спасибо вам за все.
– Чудак ты, ей-богу. За что спасибо-то?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108