– Здравствуйте, товарищи красноармейцы!
Ему никто не ответил. Потянулись секунды: раз, два, три – и дружный рев вырвался из тысячи глоток:
– ЗДРА!.. ЖЛА!…ТОВА!… НАРКО!.. ОБОРОНЫ!!!
Ворошилов оглядел строй с высоты своего коня.
– Поздравляю вас с праздником – Первое мая!
И снова гробовая тишина повисла над площадью: секунда, другая, третья. Ворошилов тронул поводья, разворачивая коня, и тут:
– УР-Р-А-А-А-А!!! УР-РА-А-А-А!!! УР-РА-А-А-А!!!
Нарком поскакал по площади.
За те семь минут, в течение которых Ворошилов поздравлял войска, на него смотрели несколько десятков тысяч глаз, и было видно, что наркому это нравится. Он купался во всеобщем внимании, прикованном к его персоне, и гордо нес себя в седле.
Поздравив всех, Ворошилов крупной рысью подскакал к Мавзолею, ловко соскочил на брусчатку, бросив поводья подоспевшему ординарцу, затем, придерживая шашку левой рукой, поднялся на трибуну. Сталин сделал полшага вправо, давая Ворошилову место у микрофонов.
С последней нотой оркестра все снова стихло.
– Товарищи!.. – начал Ворошилов.
Речь его была короткой, минуты на три, но очень яркой и эмоциональной. Закончил он ее так:
– Да здравствует наш могучий советский народ! Да здравствует славная и доблестная Красная армия и Военно-морской флот! Да здравствует партия Ленина – Сталина! Да здравствует наш великий Сталин!
Новые оглушительные крики восторга были ему ответом.
Начался парад.
Все то время, пока мимо трибун маршировали войска, Симонян стоял возле Коли, нервно покусывая губы. Послать его! Его, любимца Сталина! Как рядового репортера!
И в самом деле Сарафанов погорячился. Не стоило ему посылать Константина Симоняна в пешее эротическое путешествие. Поделикатнее бы с писателем, поласковее. За годы войны и после нее Симонян взлетел, пожалуй, выше всей пишущей братии Советского Союза. Когда победно отгремели бои, он, видевший войну в лучшем случае из штаба командующего фронтом, стал считать себя и считался среди себе подобных авторитетнейшим знатоком русского солдата. Его романы, киносценарии и пьесы очень нравились Сталину. В его романах все главные герои только и думали, как бы погибнуть за вождя, за Родину, накрыв собой амбразуру или направив горящий штурмовик в колонну танков. О том, что в амбразуру можно кинуть гранату, раз уж все равно подобрался к ней так близко, или попросту накрыть ее шинелью, Симонян никогда не задумывался. Но четыре Сталинские премии, полковничьи звезды и иконостас орденов как у боевого офицера стали достаточной оценкой его творчества. Иосиф Виссарионович внимательно читал его статьи и не просто читал, а иногда даже просил Симоняна написать статью, роман или пьесу на нужную тему. Симонян всегда охотно откликался, из-под его пера выходили нужные вождю и партии произведения. Ни один критик в Союзе не рисковал обмакнуть перо в чернильницу, чтобы дать иную оценку плодовитому автору. Его романы выходили миллионными тиражами, его пьесы шли во всех театрах Советского Союза, по его сценариям режиссеры снимали фильмы. Все это в высшей степени благотворно сказывалось на материальном положении Симоняна.
До Двадцатого съезда.
Нет, зря все-таки Сарафанов послал столь далеко такого замечательного человека. Симонян, как и все южане, умел быть благодарным. Глядишь, стал бы Алексей Романович генералом на пару лет раньше.
– Вот вы где! – Нарядный Филипп Ильич поднимался к ним на трибуну, приветно помахивая кепкой.
Он был в штатском.
– С праздником, товарищи.
Мужчины обменялись крепким рукопожатием.
– Ну и как тебе? Нравится? – спросил Колю Филипп Ильич.
– Сила! – У Коли не хватало слов, чтобы выразить все чувства, его переполнявшие.
Закончился парад, и теперь по Красной площади нескончаемой рекой шел поток демонстрантов. В каждой колонне была какая-то своя изюминка, привлекающая внимание и вызывающая восхищенный восторг. В одной из проходящих колонн высился четырехметровый фанерный макет танка, на башне которого стояли парень и девушка с красным флагом. Внутри эластичных гусениц танка шагали физкультурники, двигая, таким образом, всю конструкцию. На высокой платформе, которая шла за танком, кузнец с крепким торсом разбивал молотом тяжелые цепи, которыми был окутан земной шар.
Все люди – и стоящие на трибунах, и шедшие в колоннах по площади, – испытывали сейчас чувство законной гордости за свою страну, за свою Советскую Родину и понимали, что на их долю выпало огромное счастье жить, работать и бороться в первом в мире государстве рабочих и крестьян, выполняя заветы Ленина под водительством великого и мудрого Сталина.
– Филипп Ильич, может, после демонстрации отметим праздник? – предложил Сарафанов.
– Извини, не могу, Алексей Романыч, – развел руками Филипп Ильич. – Честное слово, не могу. Тут мои ребята шустрят.
Около сорока подчиненных Филиппа Ильича, переодетых в штатское, шныряли по нарядной толпе среди иностранцев, подслушивая разговоры и намечая объекты для будущих возможных вербовок. Особое внимание уделялось русскоговорящим.
– Вечером мне еще доклады выслушивать, потом самому начальству докладывать о результатах работы. Так что освобожусь я сегодня не раньше двадцати двух ноль-ноль. Немного поздновато для гулянки. Извини, отметим в следующий раз. Вы когда убываете?
– Планировали завтра.
– Жаль, – посетовал Филипп Ильич. – Не удастся нам с тобой посидеть, поговорить. Работы сейчас – выше головы. Слышал, что в мире происходит?
– Газеты читаю, – подтвердил Сарафанов.
– Поступим вот как, – подвел итог Филипп Ильич. – Ты, Алексей Романович, поезжай в свою дивизию, командуй, а молодого человека, – он кивнул на Колю, – оставь пока здесь. Задержку оформим как командировку по линии Наркомата обороны. С гостиницей я улажу все вопросы сам.
Сарафанов с Колей переглянулись.
– Да ничего страшного, Алексей Романыч, – успокоил Филипп Ильич. – Я просто хочу нашему герою небольшой сюрприз сделать. Меня несколько дней не будет в Москве – время и в самом деле горячее, поэтому встретимся через недельку. Здесь все написано, – он протянул Коле небольшую картонную карточку. – Чтобы вашего Цербера не дразнить, это я про Штольца, рекомендую эти дни не выходить из гостиницы без особой нужды. На встречу приходи в штатском. Ну, всего доброго, мне пора.
Когда Филипп Ильич ушел, Коля посмотрел в карточку. На ней уверенным ровным почерком в три строчки были написаны дата, время и адрес. Больше ничего.
XVII
Узнав, что Сарафанов уезжает один, Штольц не удивился и не обрадовался. Он вместе с Колей проводил его на Ленинградский вокзал, а после того как поезд с полковником тронулся, сообщил Коле, что срок его прикомандирования закончен и ему пора возвращаться на службу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108