Однако жиром не заплыл, изо рта гнилыми зубами не пах. Сухощав и поджар сохранился Михаил Геннадьевич. И внешне почти интелигентен – седой ежик волос не делал его похожим на уголовника.
«...Слыхал я про эти малявы эрмитажные, – про себя думал главный папа, – Их еще одноглазый Аглаков искал. Не нашел и сгинул. С этими списками я первым человеком по Питеру стану. Многие, ой, многие ныне держащиеся на плаву чиновнички к пересылке эрмитажных цацок за бугор руки приложили. Вот и платите, гаврики, чтоб старое гавно не всплыло...»
– Про списки Каленый действительно токовал, было дело, – четко отмеривая каждое слово, произнес Сергей, глядя в глаза всем папам сразу, – И про то, что едет в Питер за этими списками, хвалился. И про то говорил, что собирается этими списками замараных чинуш за жабры брать. А вот где и у кого эти списки плесневеют, про то покойник ничего не сказывал, – перед собой хитрить смысла не имело. Шрамов врубался, что жилец он конченный, и вдыхать запахи осталось минут десять. Как бы так незаметно подобраться, чтобы человечка с погонялом Ртуть с собой на посошок в лучший мир прихватить?
– Вот оно как, – задумчиво почесал репу старший папа и повернулся к Ртути:
– Ртуть!
– Да, Михаил Геннадьевич.
– Можно тебя попросить сделать для меня одно доброе дело? – главный папа сунул руку во внутренний карман, достал мобилу.
– Нет вопросов, Михаил Геннадьевич, какое?
– Умри! – выдохнул слово, будто сплюнул, главный папа.
И тут же рука верного Урзума объявила уже из другого кармана беретту с глушаком... И на лбу человечка с погонялом Ртуть прокомпостировалась дырка.
«...Замочу я Ртуть путем, – пять секунд назад про себя думал главный папа, – Ртуть не объявил, от имени кого пришел, а значит, типа – по личной инициативе. Хотя все мы с усами, то есть шарим, чья на самом деле инициатива. Но тогда по понятиям надо было не Ртуть засылать, а стрелу забивать. А теперь фиг с меня возьмешь, я не чужого гонца хлопну, а частного предпринимателя. Да и хлопал ли я его? Не было никакой встречи с Ртутью. Может, он вместо меня к грузинским ворам пошел трындеть? Не видел я в упор никакого Ртути-Фрутти. Вот так вот будет правильно...»
Михаил свет Геннадьевич одернул черт знает из сколько стоящего материала скроенный зеленый с серебряным переливом пиджак и убрал мобилу обратно – звонить он не собирался, а просто подавал условный сигнал. А Ртуть медузой осел на корточки. Брыкнулся на левый бочек. И запачкал вишневым мазутом пол.
– Не передрейфил? – насколько умел, дружески подмигнул Сергею главный папа, – Не бзди, прорвемся, – папа плавно повел плечами, типа засиделся он тут и теперь разминается, – Мы своих не сдаем. Нам такие бодрые герои самим нужны, – старший папа сладко потянулся. А ведь в натуре он с советниками кроил так и сяк сегодняшний день предыдущей ночью. Главный папа кивнул младшим папам, приглашая к столу. Дескать, теперь можно и расслабиться.
И опять не поверил дружеской улыбке Сергей Шрамов. Опять, выходит, торжественно вручают мешок сахара и зовут в светлое будущее. Опять со Шрамом кто-то играет, будто котенок с тампаксом. Сереге, как штрафнику, набухали полный фужер «Крувуазье». Серега принял на грудь янтарную жидкость одним махом, выгоняя из под кожи смертельный холод.
– Ты от нас Вирши подминать поедешь. Был городишко воровской, а сделался бычьий – неувязочка. Нужно вернуть жизнь на круги своя. Знаешь такое место районного значения под Питером? – похлопал Михаил Геннадьевич по плечу Сергея, – Место там теплое, перегонные аппараты стоят. Но не самогон, а нефть перегоняют, – «...Вот так вот будет правильно, – про себя думал главный папа. – Времени у пацана мало. На таком майдане, как Вирши, долго не живут. Вот и станет пацан рыпаться – списки эрмитажные быстрее искать, чтоб, значится, самому тему оседлать, а с нашего опасного паровоза соскочить. А мы ему аккуратно своего долгоносика в свиту зарядим. Надо будет подходящую кандидатуру подобрать. Вот так вот будет правильно...».
И ту в заведение вошла девушка. Походка, как перышко на ветру. Фигура оранжерейная. Глаза – карельские озера. До реформ на Руси такие девушки не водились. Такие девушки тогда в эмпайр билдингах икру ложками жрали, и сама Статуя Свободы им шестерила. Даже не поморщившись на труп, девушка глубоким гортанным голосом обратилась к главному папе. И тот сразу, хотя далеко не молод, из Михаила Геннадьевича превратился в Мишку Хазарова.
– Я что-то путаю, или ты сегодня идешь на мой концерт?
Северное сияние полыхало в глазах девушки. Знакомить девушку с Сергеем никто не рыпнулся. Не того фасона кадр. Да и ваще, хорошо, если месяц прокантуется на свете белом.
– Да-да, – свернув шею, чтобы спрятать нестандартное выражение от соратников, рывком поднялся с места главный папа. От него не ускользнуло, какими глазами облизал его подругу Шрам. «А может, другую карту из колоды следовало тянуть? Впрочем, нет, пустое, – вяло подумал папа, – все равно хлопцу больше месяца не протянуть. А вообще жаль. Нормальный пацан, правильный; и чего его на зоне потянуло из себя лоха корчить?» Докумекать мысль главному папе не дал вопрос Толстого Толяна:
– А со жмуриком что делать?
– Кажись, его погоняло – Ртуть. Ртуть, если учебник не лажает, тяжелее воды. Посему прячьте концы в воду. Аминь.
Глава 2
Я родился и вырос в Ростове
Под опекой дворовой шпаны.
Был кастет мой всегда наготове
И махоркой набиты штаны.
Городок Вирши и Питер разделяло сто километров железной дороги – два с половиной часа в битком набитой отстойными люмпенами электричке. Городок лежал на берегу реки и вонял, как выброшенная на берег и откинувшая ласты рыба. Вонь была особенная, оседающая в горле жирным приторным налетом. Сначала, когда только вышел из электрички, Шрам крутил носом. После пообвык. Городок вонял перерабатываемой нефтью, то есть вонял деньгами. А еще говорят, что бабки не пахнут.
Городок почти спал. За пешую прогулку от вокзала Сергею встретились: на рогах хиляющий до хаты пролетарий с расквашенной мордой; стая устремленно рулящих куда-то еще по летнему легко разодетых девиц шлюшного норова, не иначе, как на танцульки; и два гопника с шакальим блеском в глахах. Обтявкав взглядами Шрама, гопники предпочли пройти мимо без проволочек, и свернули в темный переулок. Авось там попадется кто-то побезобидней.
А ведь внешне Шрамова шибко крутым не назовешь. Обыкновенный тридцатилетний дядька. Не толстый и не худой. Темноволосый и нос немного картошкой. Да вот есть что-то такое железное во взгляде. Да морщины резче очерчены. Да в фигуре что-то... непреклонное, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
«...Слыхал я про эти малявы эрмитажные, – про себя думал главный папа, – Их еще одноглазый Аглаков искал. Не нашел и сгинул. С этими списками я первым человеком по Питеру стану. Многие, ой, многие ныне держащиеся на плаву чиновнички к пересылке эрмитажных цацок за бугор руки приложили. Вот и платите, гаврики, чтоб старое гавно не всплыло...»
– Про списки Каленый действительно токовал, было дело, – четко отмеривая каждое слово, произнес Сергей, глядя в глаза всем папам сразу, – И про то, что едет в Питер за этими списками, хвалился. И про то говорил, что собирается этими списками замараных чинуш за жабры брать. А вот где и у кого эти списки плесневеют, про то покойник ничего не сказывал, – перед собой хитрить смысла не имело. Шрамов врубался, что жилец он конченный, и вдыхать запахи осталось минут десять. Как бы так незаметно подобраться, чтобы человечка с погонялом Ртуть с собой на посошок в лучший мир прихватить?
– Вот оно как, – задумчиво почесал репу старший папа и повернулся к Ртути:
– Ртуть!
– Да, Михаил Геннадьевич.
– Можно тебя попросить сделать для меня одно доброе дело? – главный папа сунул руку во внутренний карман, достал мобилу.
– Нет вопросов, Михаил Геннадьевич, какое?
– Умри! – выдохнул слово, будто сплюнул, главный папа.
И тут же рука верного Урзума объявила уже из другого кармана беретту с глушаком... И на лбу человечка с погонялом Ртуть прокомпостировалась дырка.
«...Замочу я Ртуть путем, – пять секунд назад про себя думал главный папа, – Ртуть не объявил, от имени кого пришел, а значит, типа – по личной инициативе. Хотя все мы с усами, то есть шарим, чья на самом деле инициатива. Но тогда по понятиям надо было не Ртуть засылать, а стрелу забивать. А теперь фиг с меня возьмешь, я не чужого гонца хлопну, а частного предпринимателя. Да и хлопал ли я его? Не было никакой встречи с Ртутью. Может, он вместо меня к грузинским ворам пошел трындеть? Не видел я в упор никакого Ртути-Фрутти. Вот так вот будет правильно...»
Михаил свет Геннадьевич одернул черт знает из сколько стоящего материала скроенный зеленый с серебряным переливом пиджак и убрал мобилу обратно – звонить он не собирался, а просто подавал условный сигнал. А Ртуть медузой осел на корточки. Брыкнулся на левый бочек. И запачкал вишневым мазутом пол.
– Не передрейфил? – насколько умел, дружески подмигнул Сергею главный папа, – Не бзди, прорвемся, – папа плавно повел плечами, типа засиделся он тут и теперь разминается, – Мы своих не сдаем. Нам такие бодрые герои самим нужны, – старший папа сладко потянулся. А ведь в натуре он с советниками кроил так и сяк сегодняшний день предыдущей ночью. Главный папа кивнул младшим папам, приглашая к столу. Дескать, теперь можно и расслабиться.
И опять не поверил дружеской улыбке Сергей Шрамов. Опять, выходит, торжественно вручают мешок сахара и зовут в светлое будущее. Опять со Шрамом кто-то играет, будто котенок с тампаксом. Сереге, как штрафнику, набухали полный фужер «Крувуазье». Серега принял на грудь янтарную жидкость одним махом, выгоняя из под кожи смертельный холод.
– Ты от нас Вирши подминать поедешь. Был городишко воровской, а сделался бычьий – неувязочка. Нужно вернуть жизнь на круги своя. Знаешь такое место районного значения под Питером? – похлопал Михаил Геннадьевич по плечу Сергея, – Место там теплое, перегонные аппараты стоят. Но не самогон, а нефть перегоняют, – «...Вот так вот будет правильно, – про себя думал главный папа. – Времени у пацана мало. На таком майдане, как Вирши, долго не живут. Вот и станет пацан рыпаться – списки эрмитажные быстрее искать, чтоб, значится, самому тему оседлать, а с нашего опасного паровоза соскочить. А мы ему аккуратно своего долгоносика в свиту зарядим. Надо будет подходящую кандидатуру подобрать. Вот так вот будет правильно...».
И ту в заведение вошла девушка. Походка, как перышко на ветру. Фигура оранжерейная. Глаза – карельские озера. До реформ на Руси такие девушки не водились. Такие девушки тогда в эмпайр билдингах икру ложками жрали, и сама Статуя Свободы им шестерила. Даже не поморщившись на труп, девушка глубоким гортанным голосом обратилась к главному папе. И тот сразу, хотя далеко не молод, из Михаила Геннадьевича превратился в Мишку Хазарова.
– Я что-то путаю, или ты сегодня идешь на мой концерт?
Северное сияние полыхало в глазах девушки. Знакомить девушку с Сергеем никто не рыпнулся. Не того фасона кадр. Да и ваще, хорошо, если месяц прокантуется на свете белом.
– Да-да, – свернув шею, чтобы спрятать нестандартное выражение от соратников, рывком поднялся с места главный папа. От него не ускользнуло, какими глазами облизал его подругу Шрам. «А может, другую карту из колоды следовало тянуть? Впрочем, нет, пустое, – вяло подумал папа, – все равно хлопцу больше месяца не протянуть. А вообще жаль. Нормальный пацан, правильный; и чего его на зоне потянуло из себя лоха корчить?» Докумекать мысль главному папе не дал вопрос Толстого Толяна:
– А со жмуриком что делать?
– Кажись, его погоняло – Ртуть. Ртуть, если учебник не лажает, тяжелее воды. Посему прячьте концы в воду. Аминь.
Глава 2
Я родился и вырос в Ростове
Под опекой дворовой шпаны.
Был кастет мой всегда наготове
И махоркой набиты штаны.
Городок Вирши и Питер разделяло сто километров железной дороги – два с половиной часа в битком набитой отстойными люмпенами электричке. Городок лежал на берегу реки и вонял, как выброшенная на берег и откинувшая ласты рыба. Вонь была особенная, оседающая в горле жирным приторным налетом. Сначала, когда только вышел из электрички, Шрам крутил носом. После пообвык. Городок вонял перерабатываемой нефтью, то есть вонял деньгами. А еще говорят, что бабки не пахнут.
Городок почти спал. За пешую прогулку от вокзала Сергею встретились: на рогах хиляющий до хаты пролетарий с расквашенной мордой; стая устремленно рулящих куда-то еще по летнему легко разодетых девиц шлюшного норова, не иначе, как на танцульки; и два гопника с шакальим блеском в глахах. Обтявкав взглядами Шрама, гопники предпочли пройти мимо без проволочек, и свернули в темный переулок. Авось там попадется кто-то побезобидней.
А ведь внешне Шрамова шибко крутым не назовешь. Обыкновенный тридцатилетний дядька. Не толстый и не худой. Темноволосый и нос немного картошкой. Да вот есть что-то такое железное во взгляде. Да морщины резче очерчены. Да в фигуре что-то... непреклонное, что ли?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73