..
Ночная прохлада и сырость закрадывались под одежду, и хотелось хлопать по бокам, чтобы хоть как-то согреться. Чем ближе они оказывались к пищеблоку, тем громче слышалась из настежь распахнутых окон музыка.
Meke the rep!
Hey baby!
Meke the rep!
Step by step!
Follow me!
Hey baby!
Meke the rep![5]
Кто-то гулял широко и со вкусом.
– Кто такие? – важно пырхнул отирающийся у входа в здание боец в вохровской шинели. Не дряхлый дедушка, а упитанный жлобина, ряха толстая, портупея скрипучая и даже укомплектованная штатным оружием.
– Ты что – меня не узнаешь? Я – председатель профсоюзного комитета. А это со мной.
– Сюда нельзя, – важно высморкался на масляный асфальт перед полуночниками вохровец. Это уже была конкретная оскорбуха. Типа забил я пудовый болт на твой профсоюзный комитет.
– У нас пригласительные билеты, – из тьмы на свет хищно обошел по дуге Андрея Юрьевича Шрам и протянул к бельмам стража руку. Пока вохровец допирал, что рука пустая, Шрам поймал охранника за нос и заломил руку, а то сосунок еще по дурости за стреликом потянется.
– Пусти, гад! – заскулил вохровец.
Шрам и пустил. Под откос, предварительно согнув до земли и выключив рубящим по шее:
– Ну что, заглянем на огонек? – рисково подмигнул Сергей профсоюзу.
– Заглянем, – с уважением посмотрел Юрьевич на фигуру Шрама, вроде не имеющую мышц размером с трехлитровые банки. Крутого другана Бог послал, и в карты лих, и без карт управляется.
Они поднялись по ступенькам, отмаксали несколько шагов по коридору. В зал переть не стали, а остались в коридорном мраке, чуть толкнув дверь, чтоб было видно.
Банкет катился к логическому финалу. Несколько столов было сдвинуто в линию и застелено накрахмаленными скатертями, лишние столы задвинули под стены. На скатертях вываливалась из больших и малых блюд различная жратва. Голубцы, севрюга и полные лохани икры. Маяками в море хавки стояли бутылки. За столами терлась навезенная американцем Смитом кодла обслуги: клерки, секретарши, биржевые аналитики.
Несколько пар изображало танец в стиле интим вдоль подоконников. А худая, как раскладушка, переводчица делала стриптиз прямо на столе. Благо – переводить уже было не надо – вокруг дрыхли фейсами об тейбл в салатах.
Виталий Ефремович устроил этот бардак со спаиванием американской шелупони ради маленькой-маленькой выгоды. Лапчатый, пригласивший в свой загородный дом мистера Смита и не пригласивший Ефремыча может трындеть о чем угодно, но дальше трындежа без продвинутых по юридическим тонкостям замов дело не двинется. Забоятся подвоха друг от дружки неграмотные в русских законодательных крючкотворствах стороны.
Директор брокерской конторы Виталий Ефремович с Гусем Лапчатым, как закаленные, еще относительно держались. О чем-то спорили за столом, размахивая перемазанными икрой пальцами.
Сергей покумекал, и понял, почему банкет справляется почти подпольно. Потому что в «Пальмире» нельзя, там траур. А другого приличного кабака в Виршах нету. Не в привокзальный же шалман мистеров волочить, пусть они и всего лиш заокеанские шавки? Только вот было непонятно Шраму, на кой вообще банкет затевать? Умаслить шавок? Чушь – гораздо умнее и заворотливее основной враг Шрама Виталий Е-хренович.
Внезапно дверь отъехала в сторону ночных гостей. В сумрак из зала ввинтилась рожа другого вертухая; другого, но не менее накачанного. Шрамов собрался бить под дых. Но ввинтившийся, не присмотревшись, спросил:
– Закурить есть?
Шрамов протянул «Кэмэл» без фильтра. Вохровец выудил сигарету на ощупь, ослепил себя огнем зажигалки:
– Во, блин, жируют! – неласково отозвался он о своих работодателях.
– Беспредел, – нейтрально поддакнул Сергей придавленным, чтоб непонятно кто, голосом и потянул готового тут же вступить в диспут профсоюзника за рукав на выход, – Можно было бы конечно с пулеметом вернуться, но это не наш метод, – загадочно высказался Сергей на улице, переступая через еще не оклемавшегося первого стража.
– Нет, ну как у себя дома! – кусал губы профсоюз, от растерянности спотыкаясь об рельсы... Выбираясь из мусорной кучи... Чуть не угодив в канаву.
– А ты знаешь, я кажется кое-что намозговал – еще не как победить их навсегда, но как обломатьих хотя бы на завтра, – сообщил Сергей Андрею, когда они вернулись в родной кабинет и стали укладываться. Шрамов – на составленных в ряд жестких стульях, Андрей – на застеленном копиями документов жестком столе.
– Что!? – взвился профсоюз, чуть не столкнув бюст Ленина на пол, будто кукушонок другого птенца из гнезда.
– Завтра увидишь, – по привычке не стал раскрывать планы Сергей, – Ложись, утро вечера мудренее.
Понятно, что у директора на руках лежал козырный туз – пятьдесят один процент акций, и мнение остальных акционеров роли не играло. Шоу перед остальными акционерами директор устраивал на всякий случай. Чтобы соблюсти приличия. Но было бы нелепо позволить Гусю Лапчатому соблюсти приличия. Не в Шрамовых правилах позволять подонкам соблюдать приличия.
Андрею Юрьевичу ничего не оставалось, как попытаться расслабиться. Бюст Ленина страшно мешал, но тем не менее профсоюзный лидер довольно быстро захрапел. А Шрамов, дождавшись богатырского храпа, тишком сполз со стульев и на носках выбрался в коридор. Ему нужен был такой телефон, который врядли прослушивали бы. То есть годился любой аппарат в любой комнате этого здания, кроме телефона из кабинета профсоюзного председателя.
Утром же, когда Андрей Юрьевич размежил веки, он первым делом увидел окаянный бюстик. Вторым делом – не обнаружил Сергея на стульях. Ополоснув сплющенную физиономию в туалетном рукомойнике, Андрей Юрьевич впопыхах запер родные пенаты и поспешил наружу из здания.
Что-то было снаружи не так. И даже не при чем здесь, что из всех радиоточек над крышами цехов и терминалов неслось запиленное до скрипа иглой клубной вертушки:
...Но что ни говори, жениться по любви
Не может ни один, ни один король!
Не в этом дело. Во-первых, по территории пролетариат перемещался, но не так, как в обыкновенный рабочий день. Не – кому куда надо, а все в одном направлении. Во-вторых, пролетариат перемещался, шурша не промасленными спецовками. Народ был прилично и даже местами празднично одет. В-третьих... Как же Андрюха сразу не въехал!? В-третьих, комбинат стоял. Не так, как обычно: кто-то простаивает, а кто-то вкалывает. Комбинат стоял до последнего шланга.
И устремившийся за всеми в толпе рабочих Юрьевич вывернул на просторную заасфальтированную площадку. Тут когда-то собирались поставить дополнительные ангары под склады, да так и не поставили. А народу-то! Тьма!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Ночная прохлада и сырость закрадывались под одежду, и хотелось хлопать по бокам, чтобы хоть как-то согреться. Чем ближе они оказывались к пищеблоку, тем громче слышалась из настежь распахнутых окон музыка.
Meke the rep!
Hey baby!
Meke the rep!
Step by step!
Follow me!
Hey baby!
Meke the rep![5]
Кто-то гулял широко и со вкусом.
– Кто такие? – важно пырхнул отирающийся у входа в здание боец в вохровской шинели. Не дряхлый дедушка, а упитанный жлобина, ряха толстая, портупея скрипучая и даже укомплектованная штатным оружием.
– Ты что – меня не узнаешь? Я – председатель профсоюзного комитета. А это со мной.
– Сюда нельзя, – важно высморкался на масляный асфальт перед полуночниками вохровец. Это уже была конкретная оскорбуха. Типа забил я пудовый болт на твой профсоюзный комитет.
– У нас пригласительные билеты, – из тьмы на свет хищно обошел по дуге Андрея Юрьевича Шрам и протянул к бельмам стража руку. Пока вохровец допирал, что рука пустая, Шрам поймал охранника за нос и заломил руку, а то сосунок еще по дурости за стреликом потянется.
– Пусти, гад! – заскулил вохровец.
Шрам и пустил. Под откос, предварительно согнув до земли и выключив рубящим по шее:
– Ну что, заглянем на огонек? – рисково подмигнул Сергей профсоюзу.
– Заглянем, – с уважением посмотрел Юрьевич на фигуру Шрама, вроде не имеющую мышц размером с трехлитровые банки. Крутого другана Бог послал, и в карты лих, и без карт управляется.
Они поднялись по ступенькам, отмаксали несколько шагов по коридору. В зал переть не стали, а остались в коридорном мраке, чуть толкнув дверь, чтоб было видно.
Банкет катился к логическому финалу. Несколько столов было сдвинуто в линию и застелено накрахмаленными скатертями, лишние столы задвинули под стены. На скатертях вываливалась из больших и малых блюд различная жратва. Голубцы, севрюга и полные лохани икры. Маяками в море хавки стояли бутылки. За столами терлась навезенная американцем Смитом кодла обслуги: клерки, секретарши, биржевые аналитики.
Несколько пар изображало танец в стиле интим вдоль подоконников. А худая, как раскладушка, переводчица делала стриптиз прямо на столе. Благо – переводить уже было не надо – вокруг дрыхли фейсами об тейбл в салатах.
Виталий Ефремович устроил этот бардак со спаиванием американской шелупони ради маленькой-маленькой выгоды. Лапчатый, пригласивший в свой загородный дом мистера Смита и не пригласивший Ефремыча может трындеть о чем угодно, но дальше трындежа без продвинутых по юридическим тонкостям замов дело не двинется. Забоятся подвоха друг от дружки неграмотные в русских законодательных крючкотворствах стороны.
Директор брокерской конторы Виталий Ефремович с Гусем Лапчатым, как закаленные, еще относительно держались. О чем-то спорили за столом, размахивая перемазанными икрой пальцами.
Сергей покумекал, и понял, почему банкет справляется почти подпольно. Потому что в «Пальмире» нельзя, там траур. А другого приличного кабака в Виршах нету. Не в привокзальный же шалман мистеров волочить, пусть они и всего лиш заокеанские шавки? Только вот было непонятно Шраму, на кой вообще банкет затевать? Умаслить шавок? Чушь – гораздо умнее и заворотливее основной враг Шрама Виталий Е-хренович.
Внезапно дверь отъехала в сторону ночных гостей. В сумрак из зала ввинтилась рожа другого вертухая; другого, но не менее накачанного. Шрамов собрался бить под дых. Но ввинтившийся, не присмотревшись, спросил:
– Закурить есть?
Шрамов протянул «Кэмэл» без фильтра. Вохровец выудил сигарету на ощупь, ослепил себя огнем зажигалки:
– Во, блин, жируют! – неласково отозвался он о своих работодателях.
– Беспредел, – нейтрально поддакнул Сергей придавленным, чтоб непонятно кто, голосом и потянул готового тут же вступить в диспут профсоюзника за рукав на выход, – Можно было бы конечно с пулеметом вернуться, но это не наш метод, – загадочно высказался Сергей на улице, переступая через еще не оклемавшегося первого стража.
– Нет, ну как у себя дома! – кусал губы профсоюз, от растерянности спотыкаясь об рельсы... Выбираясь из мусорной кучи... Чуть не угодив в канаву.
– А ты знаешь, я кажется кое-что намозговал – еще не как победить их навсегда, но как обломатьих хотя бы на завтра, – сообщил Сергей Андрею, когда они вернулись в родной кабинет и стали укладываться. Шрамов – на составленных в ряд жестких стульях, Андрей – на застеленном копиями документов жестком столе.
– Что!? – взвился профсоюз, чуть не столкнув бюст Ленина на пол, будто кукушонок другого птенца из гнезда.
– Завтра увидишь, – по привычке не стал раскрывать планы Сергей, – Ложись, утро вечера мудренее.
Понятно, что у директора на руках лежал козырный туз – пятьдесят один процент акций, и мнение остальных акционеров роли не играло. Шоу перед остальными акционерами директор устраивал на всякий случай. Чтобы соблюсти приличия. Но было бы нелепо позволить Гусю Лапчатому соблюсти приличия. Не в Шрамовых правилах позволять подонкам соблюдать приличия.
Андрею Юрьевичу ничего не оставалось, как попытаться расслабиться. Бюст Ленина страшно мешал, но тем не менее профсоюзный лидер довольно быстро захрапел. А Шрамов, дождавшись богатырского храпа, тишком сполз со стульев и на носках выбрался в коридор. Ему нужен был такой телефон, который врядли прослушивали бы. То есть годился любой аппарат в любой комнате этого здания, кроме телефона из кабинета профсоюзного председателя.
Утром же, когда Андрей Юрьевич размежил веки, он первым делом увидел окаянный бюстик. Вторым делом – не обнаружил Сергея на стульях. Ополоснув сплющенную физиономию в туалетном рукомойнике, Андрей Юрьевич впопыхах запер родные пенаты и поспешил наружу из здания.
Что-то было снаружи не так. И даже не при чем здесь, что из всех радиоточек над крышами цехов и терминалов неслось запиленное до скрипа иглой клубной вертушки:
...Но что ни говори, жениться по любви
Не может ни один, ни один король!
Не в этом дело. Во-первых, по территории пролетариат перемещался, но не так, как в обыкновенный рабочий день. Не – кому куда надо, а все в одном направлении. Во-вторых, пролетариат перемещался, шурша не промасленными спецовками. Народ был прилично и даже местами празднично одет. В-третьих... Как же Андрюха сразу не въехал!? В-третьих, комбинат стоял. Не так, как обычно: кто-то простаивает, а кто-то вкалывает. Комбинат стоял до последнего шланга.
И устремившийся за всеми в толпе рабочих Юрьевич вывернул на просторную заасфальтированную площадку. Тут когда-то собирались поставить дополнительные ангары под склады, да так и не поставили. А народу-то! Тьма!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73