Их не смущало то, что они собирались под знамена «императора», о котором знали, что под его именем скрывается простой донской казак. Конечно, они были царистами, наивными монархистами. Иначе и быть не могло. Можно ли от них в тогдашней России ожидать чего-либо иного? Конечно, нельзя. Ведь не только они, люди, в большинстве своем неграмотные, темные, но и более просвещенные дворяне были и не могли не быть теми же монархистами. Но царизм у тех и других имел разное содержание, «наполнение». Монархизм феодалов носил, естественно, продворянский характер, обосновывал права и привилегии помещиков, господ. Монархизм эксплуатируемых был направлен на защиту их классовых интересов. Поэтому «бунтари» и брали его на вооружение во время народных восстаний. Так получилось и при Пугачеве. Российское «шляхетство» опиралось на мощь государства и авторитет монархини в борьбе со «злодеями», как они называли повстанцев. А эти последние во главе со своим «монархом» выступили против крепостного права и его носителей — дворян.
Крепостная Россия
В начале весны, 17 марта 1764 года, на Сенатской площади, недалеко от Зимнего дворца, под рокот барабана палач сжег бумагу с указом. Его текст гласил: «Время уже настало, что лихоимство искоренить, что весьма желаю в покое пребывать; однако весьма наше дворянство пренебрегают божий закон и государственные права и в этом много чинят Российскому государству недобра. Прадеды и праотцы, Российского государства монархи, жаловали их (дворян. — В. Б. ) вотчинами и деньгами награждали. И они о том забыли, что воистину дворянство было в первом классе. А ныне дворянство вознеслось, что в послушании быть не хотят. Тогда впредь было в России, когда любезный монарх Петр Великий царствовал, тогда весьма предпочитали закон божий и государственные права крепко наблюдали. А ныне правду всю изринули да и из России вон выгнали, да и слышать про нее не хотят, что российский народ осиротел, что дети малые без матери осиротели. Или дворянам оным не умирать? Или им пред богом на суде не быть? Такой же им суд будет: в ю же меру мерите, возмерится и вам».
Безымянный автор (или авторы) этого указа, ложного, конечно, и рукописного, при всей наивности (что стоит хотя бы «крепкое наблюдение» прав при Петре I!) правильно затрагивает в нем тему лихоимства, отсутствия правды в России («вон выгнали» правду!), «сиротства» ее народа. Правда, он грозит дворянам божьим только судом — на том свете, не на этом, где они позабыли правду, допускают лихоимство! Но все-таки ложный указ — угроза, причем как бы от имени осиротевшего российского народа, да еще при матушке-то Екатерине Алексеевне, благодетельнице своих верноподданных, о благе которых, как изображали дело придворные льстецы и власть имущие, она пеклась денно и нощно! Неудивительно, что документ сей возмутительный полетел в огонь публично, при народе, при «черни» на одной из главных площадей Российской империи, напротив здания Сената и Синода — главных хранителей порядка и благочиния в народе. А Сенат тому, кто сообщит имя сочинителя продерзостного указа, обещал 100 рублей. Сама же императрица, сильно разгневанная и расстроенная, изволила приказать, и это тоже было объявлено всенародно, чтобы «чернь» сия не верила отныне никаким указам, кроме печатных.
Свора российских дворян, угнетателей и лихоимцев действительно, как говорит автор подметного указа, осиротила народ российский, изгнала правду отовсюду. Хозяйничая в огромной по размерам и богатству стране, они довели народ, им подвластный, прежде всего крестьянство, до крайней степени нищеты, разорения и ожесточения. Оно, крестьянство, составляло подавляющую часть населения страны — до 96 процентов населения во второй половине столетия. Культура сельского хозяйства развивалась, конечно, но медленно. Землю крестьяне обрабатывали преимущественно деревянными орудиями — сохой, косулей, бороной, редко плугом (например, сабаном — деревяным плугом). Лошадей не хватало, к тому же они были слабосильными. Вспашка земли была поэтому неглубокой. Недостаток скота, его падеж приводили к тому, что земля плохо унавоживалась. Следствие всего этого — низкие урожаи (например, в Среднем Поволжье — сам-3; для сравнения: в южных черноземных губерниях Европейской России — до сам-8-10). Частые неурожаи приводили к голодовкам, большой смертности. В целом примерно треть всех годов XVIII столетия отличны неурожаями. Накануне Пугачевского восстания особенно тяжелыми из-за неурожая были 1765—1767 годы.
Крестьяне Поволжья и Заволжья, где развернулись события Крестьянской войны, имели земли побольше, чем в других местах (в Казанской — 7,2 десятины на 1 душу мужского пола по пятой ревизии 1795 года, в Симбирской, Саратовской, Оренбургской — по 6; сравни: в Воронежской — 4,3; Тамбовской — 4,1, в Московской — 3,6; Ярославской — 3,1 десятины). Распахивали обычно не всю землю, а часть (примерно 1/3 или 1/4); земли еще хватало, население не такое густое, как в центре страны.
Хозяевами земли спокон веков, со времен Киевской Руси, оставались государство (главный владелец — вотчинник в лице императорской особы, правительства, опиравшихся на карающую мощь армии, полиции, суда) и феодалы-дворяне, владевшие имениями — землями и крестьянами. Крепостные и монастырские крестьяне, как частновладельческие, подчинялись своим господам — помещикам, монастырям, церковным иерархам. Государственные же (или черносошные) крестьяне принадлежали государству, и власть имущие распоряжались ими так, как им хотелось. С них не только брали налоги, заставляли исполнять разные повинности (служба в армии, строительство городов и крепостей, дорог и каналов и т. д.), но и превращали в крепостных, раздавая их вместе с землями тем же дворянам в награду за различные службы — участие в походах, гражданском управлении и многое другое, вплоть до заслуг в альковах у императриц. В число государственных входили и так называемые ясачные (ясашные иначе) нерусские народы — поволжские (башкиры, татары и др.), сибирские (татары, ханты, манси, якуты), казахи, калмыки и другие. Они платили в казну налог — ясак, несли другие повинности, подвергались поборам и унижениям от своих и русских феодалов и чиновников. Многие попадали в крепостную зависимость.
Бедственное, поистине ужасающее положение русского крестьянства зафиксировано не только в бесчисленных актах, документах, оседавших в Сенате и коллегиях, в губернских и провинциальных канцеляриях и магистратах. О нем немало горьких слов вынуждены сказать современники из самих же дворян, более, конечно, просвещенных и проницательных, чем основная, подавляющая масса их собратьев, закосневших в сытости и праздности, жестокости и разврате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Крепостная Россия
В начале весны, 17 марта 1764 года, на Сенатской площади, недалеко от Зимнего дворца, под рокот барабана палач сжег бумагу с указом. Его текст гласил: «Время уже настало, что лихоимство искоренить, что весьма желаю в покое пребывать; однако весьма наше дворянство пренебрегают божий закон и государственные права и в этом много чинят Российскому государству недобра. Прадеды и праотцы, Российского государства монархи, жаловали их (дворян. — В. Б. ) вотчинами и деньгами награждали. И они о том забыли, что воистину дворянство было в первом классе. А ныне дворянство вознеслось, что в послушании быть не хотят. Тогда впредь было в России, когда любезный монарх Петр Великий царствовал, тогда весьма предпочитали закон божий и государственные права крепко наблюдали. А ныне правду всю изринули да и из России вон выгнали, да и слышать про нее не хотят, что российский народ осиротел, что дети малые без матери осиротели. Или дворянам оным не умирать? Или им пред богом на суде не быть? Такой же им суд будет: в ю же меру мерите, возмерится и вам».
Безымянный автор (или авторы) этого указа, ложного, конечно, и рукописного, при всей наивности (что стоит хотя бы «крепкое наблюдение» прав при Петре I!) правильно затрагивает в нем тему лихоимства, отсутствия правды в России («вон выгнали» правду!), «сиротства» ее народа. Правда, он грозит дворянам божьим только судом — на том свете, не на этом, где они позабыли правду, допускают лихоимство! Но все-таки ложный указ — угроза, причем как бы от имени осиротевшего российского народа, да еще при матушке-то Екатерине Алексеевне, благодетельнице своих верноподданных, о благе которых, как изображали дело придворные льстецы и власть имущие, она пеклась денно и нощно! Неудивительно, что документ сей возмутительный полетел в огонь публично, при народе, при «черни» на одной из главных площадей Российской империи, напротив здания Сената и Синода — главных хранителей порядка и благочиния в народе. А Сенат тому, кто сообщит имя сочинителя продерзостного указа, обещал 100 рублей. Сама же императрица, сильно разгневанная и расстроенная, изволила приказать, и это тоже было объявлено всенародно, чтобы «чернь» сия не верила отныне никаким указам, кроме печатных.
Свора российских дворян, угнетателей и лихоимцев действительно, как говорит автор подметного указа, осиротила народ российский, изгнала правду отовсюду. Хозяйничая в огромной по размерам и богатству стране, они довели народ, им подвластный, прежде всего крестьянство, до крайней степени нищеты, разорения и ожесточения. Оно, крестьянство, составляло подавляющую часть населения страны — до 96 процентов населения во второй половине столетия. Культура сельского хозяйства развивалась, конечно, но медленно. Землю крестьяне обрабатывали преимущественно деревянными орудиями — сохой, косулей, бороной, редко плугом (например, сабаном — деревяным плугом). Лошадей не хватало, к тому же они были слабосильными. Вспашка земли была поэтому неглубокой. Недостаток скота, его падеж приводили к тому, что земля плохо унавоживалась. Следствие всего этого — низкие урожаи (например, в Среднем Поволжье — сам-3; для сравнения: в южных черноземных губерниях Европейской России — до сам-8-10). Частые неурожаи приводили к голодовкам, большой смертности. В целом примерно треть всех годов XVIII столетия отличны неурожаями. Накануне Пугачевского восстания особенно тяжелыми из-за неурожая были 1765—1767 годы.
Крестьяне Поволжья и Заволжья, где развернулись события Крестьянской войны, имели земли побольше, чем в других местах (в Казанской — 7,2 десятины на 1 душу мужского пола по пятой ревизии 1795 года, в Симбирской, Саратовской, Оренбургской — по 6; сравни: в Воронежской — 4,3; Тамбовской — 4,1, в Московской — 3,6; Ярославской — 3,1 десятины). Распахивали обычно не всю землю, а часть (примерно 1/3 или 1/4); земли еще хватало, население не такое густое, как в центре страны.
Хозяевами земли спокон веков, со времен Киевской Руси, оставались государство (главный владелец — вотчинник в лице императорской особы, правительства, опиравшихся на карающую мощь армии, полиции, суда) и феодалы-дворяне, владевшие имениями — землями и крестьянами. Крепостные и монастырские крестьяне, как частновладельческие, подчинялись своим господам — помещикам, монастырям, церковным иерархам. Государственные же (или черносошные) крестьяне принадлежали государству, и власть имущие распоряжались ими так, как им хотелось. С них не только брали налоги, заставляли исполнять разные повинности (служба в армии, строительство городов и крепостей, дорог и каналов и т. д.), но и превращали в крепостных, раздавая их вместе с землями тем же дворянам в награду за различные службы — участие в походах, гражданском управлении и многое другое, вплоть до заслуг в альковах у императриц. В число государственных входили и так называемые ясачные (ясашные иначе) нерусские народы — поволжские (башкиры, татары и др.), сибирские (татары, ханты, манси, якуты), казахи, калмыки и другие. Они платили в казну налог — ясак, несли другие повинности, подвергались поборам и унижениям от своих и русских феодалов и чиновников. Многие попадали в крепостную зависимость.
Бедственное, поистине ужасающее положение русского крестьянства зафиксировано не только в бесчисленных актах, документах, оседавших в Сенате и коллегиях, в губернских и провинциальных канцеляриях и магистратах. О нем немало горьких слов вынуждены сказать современники из самих же дворян, более, конечно, просвещенных и проницательных, чем основная, подавляющая масса их собратьев, закосневших в сытости и праздности, жестокости и разврате.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118