д. Императрица советовала Бибикову быстро, не дожидаясь сбора войск, ему выделенных, ехать в Казань и на месте ознакомиться со всеми обстоятельствами, прежде всего — с действиями восставших, и, «познав прямо их силы, их связь в земле, их ресурсы в пропитании, их внутреннее между собою управление, словом, физическое и моральное их положение во всех частях онаго, после тем с большими выгодами поднять на них оружие и действовать наступательно с тою поверхностию, каковую мужество, просвещением и искусством руководствуемое, долженствует всегда иметь пред толпою черни, движущеюся одним бурным фанатизма духовнаго или политическаго вдохновением и помрачением».
Императрица взывает к чувствам дворян, которых рассматривает как опору престола, самодержавия. Действия черни против них («дворяне и чиновные люди, попадшиеся доныне, по несчастию, в руки мятежников, все без изъятия и без малейшей пощады преданы лютейшей и поносной смерти»), как правильно заключает самодержица, приводят к тому, что дворяне «интересованы в высшей степени собственная их и семей их личная безопасность, безопасность их имений, да и самая целость дворянского корпуса». Как видно, власть, класс феодалов в лице своей главной представительницы прекрасно понимали, что восстание Пугачева угрожало самому существованию «дворянского корпуса» — всего господствующего класса.
Еще за несколько дней до назначения Бибикова Военная коллегия предписала как можно скорее двигаться к Казани через Москву трем полкам — Изюмскому гусарскому (из Ораниенбаума под Петербургом), второму гренадерскому (из Нарвы) и Владимирскому пехотному (из Шлиссельбурга). Из Петербурга послали шесть орудий с прислугой. Некоторые части из Польши переводились в Смоленск, поближе к театру военных действий против Пугачева. Составили новый манифест к жителям охваченных волнениями мест, не произведший, впрочем, на них никакого впечатления. Бибикову дали в дорогу инструкцию, предоставляющую ему всю полноту власти в тех же местах, указ о подчинении ему всех военных, гражданских и духовных властей; наконец — объявление о награде за доставление Пугачева, живого или мертвого.
По требованию Бибикова, который нашел, что распоряжения Государственного совета 28 ноября о посылке трех полков недостаточны, дополнительно распорядились направить в Казань Архангелогородский карабинерный полк (из Кексгольма), перевести в Новгород и Вязьму два других полка. По тракту Москва — Казань увеличили на станциях число почтовых лошадей — до сорока на каждой, вплоть до февраля месяца, то есть конца зимы, «ибо, — писала императрица по этому поводу Вяземскому, — посылок много быть может; все же и сие самое уже сделает в людях импрессию (впечатление. — В. Б. ) о сильных мерах, кои берутся». Власти распорядились колодников, которых назначили на поселение в Сибирь или Оренбуржье, направить в другие места — в Александровскую крепость, в Азов и Таганрог, Ригу и Финляндию; тех же, которые уже имелись в Казанской губернии, переправить в те же Азов и Таганрог, партиями человек по 30, связав канатами, через Воронежскую губернию. Находившихся там же конфедератов, по предложению Бибикова, отослали через Москву и Смоленск к границе с Польшей.
При Бибикове создали так называемую Секретную комиссию, которая должна была срочно выехать в Казань и заняться следствием, допросами. В нее вошли капитан лейб-гвардии Измайловского полка Лукин, подпоручик того же полка Собакин, лейб-гвардии Семеновского полка капитан Маврин, секретарь Тайной экспедиции Сената Зряхов. Командующему придали ряд офицеров, среди них — генерала Мансурова, полковника Бибикова, командира Великолуцкого полка, подпоручика лейб-гвардии Преображенского полка Г.Р. Державина, молодого в ту пору поэта, впоследствии весьма знаменитого, и ряд других.
В Казань Бибиков приехал в ночь с 25 на 26 декабря. К этому времени сюда прибыли некоторые полки, другие находились в пути. В его распоряжение поступили войска генералов Фреймаиа и Деколонга. По пути в край, который предстояло усмирять, он снова и снова просит пополнения, понимая, что без него ему будет трудно, даже невозможно выполнить поставленную перед ним задачу. Так, будучи в середине декабря в Москве, он узнал о набегах казахов на пограничные районы, в чем и сообщил Чернышеву: «Худо еще в прибавок то, что киргизцы начинают беситься. Разбить каналью (Пугачева. — В. В. ) считаю наверно, да отвратить разорение потребно конных людей больше… Пехоты довольно, но с нею поспевать неможно за сим ветром», то есть за конными повстанцами. Эту просьбу Бибиков повторил, получив известия о повсеместном восстании башкир.
В Нижегородской губернии он сам слышал сочувственные толки людей о Пугачеве. Местный губернатор Ступишин говорил ему о том же. В народе передавались всякие слухи и толки. Чтение манифеста императрицы, непонятного в народе, давало нередко неожиданные результаты — некоторые городские и сельские жители поняли его так, что Пугачева велено называть не императором, а Балтийских островов князем или голштинским князем. Бибиков от имени императрицы приказал распространять указ Секретной комиссии. В нем обличаются «глупые и кривые толки» о самозванце Пугачеве, население призывается к их прекращению, к покорению монаршей воле.
В Казани Бибикова встретили губернатор и прочие представители местной власти. Новый командующий не сдержал себя:
— Для чего дали Пугачеву так усилиться?
Престарелый Брандт вразумительный ответ дать не мог. Тут же состоялось в особой комнате совещание Би-бакова с губернатором. Прошло немного времени, и командующий вышел к остальным, не сдерживая гнева и неудовольствия:
— Государи мои, давно ли сей муж (губернатор. — В. Б. ) с ума сошел? Что за план его истребления Пугачева? Советует мне защищать границу Казанской губернии и просит только не пропустить его (Пугачева. — В. Б. ) за оную! Да разве Оренбургская и прочие губернии другого государя? Злодея должно истреблять во всех местах одинаково и делать над ним поиск, если б он был и в воде, дабы в другом виде оттуда не показался!
Бибиков, энергично взявшись за дело, которое ему было поручено как полномочному представителю всего русского шляхетства, ведет себя решительно и, нужно сказать, умело, изображая при этом Пугачева злодеем, исчадием ада. Он внимательно изучает все обстоятельства, местное положение. Находит во всем беспорядок, отсутствие воли в местной администрации. «Наведавшись о всех обстоятельствах, — пишет он жене 30 декабря, — дела здесь нашел прескверны, так что и описать, буде б хотел, не могу. Вдруг себя увидел гораздо в худших обстоятельствах и заботе, нежели как сначала в Польше со мною было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Императрица взывает к чувствам дворян, которых рассматривает как опору престола, самодержавия. Действия черни против них («дворяне и чиновные люди, попадшиеся доныне, по несчастию, в руки мятежников, все без изъятия и без малейшей пощады преданы лютейшей и поносной смерти»), как правильно заключает самодержица, приводят к тому, что дворяне «интересованы в высшей степени собственная их и семей их личная безопасность, безопасность их имений, да и самая целость дворянского корпуса». Как видно, власть, класс феодалов в лице своей главной представительницы прекрасно понимали, что восстание Пугачева угрожало самому существованию «дворянского корпуса» — всего господствующего класса.
Еще за несколько дней до назначения Бибикова Военная коллегия предписала как можно скорее двигаться к Казани через Москву трем полкам — Изюмскому гусарскому (из Ораниенбаума под Петербургом), второму гренадерскому (из Нарвы) и Владимирскому пехотному (из Шлиссельбурга). Из Петербурга послали шесть орудий с прислугой. Некоторые части из Польши переводились в Смоленск, поближе к театру военных действий против Пугачева. Составили новый манифест к жителям охваченных волнениями мест, не произведший, впрочем, на них никакого впечатления. Бибикову дали в дорогу инструкцию, предоставляющую ему всю полноту власти в тех же местах, указ о подчинении ему всех военных, гражданских и духовных властей; наконец — объявление о награде за доставление Пугачева, живого или мертвого.
По требованию Бибикова, который нашел, что распоряжения Государственного совета 28 ноября о посылке трех полков недостаточны, дополнительно распорядились направить в Казань Архангелогородский карабинерный полк (из Кексгольма), перевести в Новгород и Вязьму два других полка. По тракту Москва — Казань увеличили на станциях число почтовых лошадей — до сорока на каждой, вплоть до февраля месяца, то есть конца зимы, «ибо, — писала императрица по этому поводу Вяземскому, — посылок много быть может; все же и сие самое уже сделает в людях импрессию (впечатление. — В. Б. ) о сильных мерах, кои берутся». Власти распорядились колодников, которых назначили на поселение в Сибирь или Оренбуржье, направить в другие места — в Александровскую крепость, в Азов и Таганрог, Ригу и Финляндию; тех же, которые уже имелись в Казанской губернии, переправить в те же Азов и Таганрог, партиями человек по 30, связав канатами, через Воронежскую губернию. Находившихся там же конфедератов, по предложению Бибикова, отослали через Москву и Смоленск к границе с Польшей.
При Бибикове создали так называемую Секретную комиссию, которая должна была срочно выехать в Казань и заняться следствием, допросами. В нее вошли капитан лейб-гвардии Измайловского полка Лукин, подпоручик того же полка Собакин, лейб-гвардии Семеновского полка капитан Маврин, секретарь Тайной экспедиции Сената Зряхов. Командующему придали ряд офицеров, среди них — генерала Мансурова, полковника Бибикова, командира Великолуцкого полка, подпоручика лейб-гвардии Преображенского полка Г.Р. Державина, молодого в ту пору поэта, впоследствии весьма знаменитого, и ряд других.
В Казань Бибиков приехал в ночь с 25 на 26 декабря. К этому времени сюда прибыли некоторые полки, другие находились в пути. В его распоряжение поступили войска генералов Фреймаиа и Деколонга. По пути в край, который предстояло усмирять, он снова и снова просит пополнения, понимая, что без него ему будет трудно, даже невозможно выполнить поставленную перед ним задачу. Так, будучи в середине декабря в Москве, он узнал о набегах казахов на пограничные районы, в чем и сообщил Чернышеву: «Худо еще в прибавок то, что киргизцы начинают беситься. Разбить каналью (Пугачева. — В. В. ) считаю наверно, да отвратить разорение потребно конных людей больше… Пехоты довольно, но с нею поспевать неможно за сим ветром», то есть за конными повстанцами. Эту просьбу Бибиков повторил, получив известия о повсеместном восстании башкир.
В Нижегородской губернии он сам слышал сочувственные толки людей о Пугачеве. Местный губернатор Ступишин говорил ему о том же. В народе передавались всякие слухи и толки. Чтение манифеста императрицы, непонятного в народе, давало нередко неожиданные результаты — некоторые городские и сельские жители поняли его так, что Пугачева велено называть не императором, а Балтийских островов князем или голштинским князем. Бибиков от имени императрицы приказал распространять указ Секретной комиссии. В нем обличаются «глупые и кривые толки» о самозванце Пугачеве, население призывается к их прекращению, к покорению монаршей воле.
В Казани Бибикова встретили губернатор и прочие представители местной власти. Новый командующий не сдержал себя:
— Для чего дали Пугачеву так усилиться?
Престарелый Брандт вразумительный ответ дать не мог. Тут же состоялось в особой комнате совещание Би-бакова с губернатором. Прошло немного времени, и командующий вышел к остальным, не сдерживая гнева и неудовольствия:
— Государи мои, давно ли сей муж (губернатор. — В. Б. ) с ума сошел? Что за план его истребления Пугачева? Советует мне защищать границу Казанской губернии и просит только не пропустить его (Пугачева. — В. Б. ) за оную! Да разве Оренбургская и прочие губернии другого государя? Злодея должно истреблять во всех местах одинаково и делать над ним поиск, если б он был и в воде, дабы в другом виде оттуда не показался!
Бибиков, энергично взявшись за дело, которое ему было поручено как полномочному представителю всего русского шляхетства, ведет себя решительно и, нужно сказать, умело, изображая при этом Пугачева злодеем, исчадием ада. Он внимательно изучает все обстоятельства, местное положение. Находит во всем беспорядок, отсутствие воли в местной администрации. «Наведавшись о всех обстоятельствах, — пишет он жене 30 декабря, — дела здесь нашел прескверны, так что и описать, буде б хотел, не могу. Вдруг себя увидел гораздо в худших обстоятельствах и заботе, нежели как сначала в Польше со мною было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118