Но Нина как-то в доверительном разговоре обмолвилась:
– Знаешь, Вася, как нам, женщинам, среди вас, мужчин? То, что мужчина-пилот может знать и на четыре, я, женщина-пилот, должна знать на шесть! На меня же смотрят!
Она все доказывает, себе и другим, что она не только не хуже – надо знать литюшкинскую породу – а лучше других! У нее в родне все в своей жизни добились каких-то успехов, и для Нины доставляет особое удовольствие рассказывать о путях роста своих родственников. И она же среди них явно не в задних рядах.
Мне импонирует такое здоровое профессиональное, да и человеческое честолюбие. Я сам, может, и не стремлюсь уж так к той правильности, хватает в моей работе мелкого разгильдяйства – но Нина Васильевна правильность поставила во главу угла. Именно она-то и знает, как правильно надо делать.
Потому что, избрав себе нелегкую дорогу в небе, она буквально положила жизнь на алтарь. Это ж как надо любить авиацию!
Небо для Нины Васильевны – это все. Ради неба принесены жертвы, цену которым знает только Женщина. Я не вправе больше говорить об этом. Глубокое уважение к Личности, которая добилась осуществления, казалось бы, несбыточной мечты, заставляет меня быть сдержанным.
Мы не часто встречаемся в штурманской, а встречаясь, расцеловываемся на глазах у молодежи. Почтенный возраст и пережитые вместе впечатления от небесной работы ставят нас выше условностей. Мы просто рады друг другу.
– Еще летаешь? Летай, летай… уж до могилы.
– Куда ж я денусь… А ты все пишешь?
– Пишу, пока еще темы есть.
Сидели как-то дня три в Краснодаре, старый экипаж. От нечего делать, робея перед нелицеприятной оценкой стариков-товарищей, я несмело предложил послушать мои записки, первые главы будущей книги… я еще не верил, что мои опусы будут читать. И надо было видеть глаза Нины Васильевны. Она одна из первых выразила восхищение и высказалась, что ЭТО надо опубликовать. Поразилась, что пишу прямо набело, без черновиков. Она одна из первых поддержала мое стремление открыть непосвященным кухню летной работы.
На следующий день она принесла пива: стимул не стимул, но вроде как повод посидеть… и я читал, читал вслух и делился планами, и получил много ценных советов. Старые летчики, экипаж мой, за стаканчиком пива, слушали и подтверждали, что об авиации изнутри еще никто так не писал… и постепенно росла во мне уверенность.
Как-то я в рейсе простыл; мой бронхит, только чуть упусти, не даст покоя потом целый месяц. Нина Васильевна смоталась на рынок, принесла меду…
Она всегда готова помочь. Она общественна, настолько, что мы иной раз даже спорим поэтому поводу… но такова уж порода Литюшкиных, что ли: они всегда с людьми и на виду.
То меня радикулит прихватил… сидели в шереметьевском профилактории; я дорвался до старого пианино и тихонько бренчал, кривясь от острой боли в спине. Нина Васильевна тихонько примостилась на заднем ряду стульев, слушала, видела, как я ради музыки терплю боль, снова куда-то бегала, что-то принесла… Это – товарищ, друг, летный брат… тьфу ты… сестра получается.
Да причем тут пол, как мне сейчас кажется. А ведь молодой женщине, плечо к плечу с мужчинами в тесной пилотской кабине, приходилось терпеть одним женщинам известные неудобства… да и мужикам тоже: требуется, по крайней мере, воздерживаться от ненормативной лексики. Тут – строго. Получишь по полной программе.
С Ниной Васильевной по много лет подряд работают капитаны, одаренные особой толерантностью, не агрессивные, спокойные по натуре. В этих экипажах устанавливается какой-то хороший человеческий лад. Молодых специалистов Нина Васильевна опекает как строгая, но добрая мама. Она всегда вникает в нюансы личной жизни, обустроенности товарищей по работе, причем, без навязчивости. С нею как-то запросто делишься глубоко личным.
А по жизни Нина Васильевна очень, ну, уж очень скромна. Зная себе цену и прекрасно отдавая отчет в своей исключительности в авиации, она нигде и ничем не выказывает этого на людях. Так, мельком, в разговоре обронит, что кто-то очерк о ней написал… но это так, ерунда. И сидит себе тихонько в большом зале на разборе среди летчиков, в такой же форменной одежде, в брюках… всю жизнь в брюках… А большой начальник в пространной речи иной раз вставит соленое словечко… и поперхнется, углядев женщину… и извинится…
Поэтому, по скромности ее, по полному неприятию саморекламы – мало кто и знает, что в мировой авиации есть выдающаяся Женщина-пилот.
Время течет, летная жизнь многих пилотов подходит к концу. Старые экипажи тают; Нину Васильевну подсаживают к молодым капитанам – уж кто лучше подстрахует… Привычный стереотип жизни в слетанном экипаже нарушается, от постоянного вживания в новый и новый коллектив появляется усталость.
Вот и я засобирался уходить. Беседуем об этом с Ниной Васильевной… а с кем еще посоветуешься о самом сокровенном. И у нее вдруг прорывается:
– Эх… взял бы ты меня, Вася, напоследок к себе в экипаж… хоть полгодика поработать спокойно… А то все – молодых да молодых…
– Дак… а кто ж их напоследок-то обкатает… И я с тобой, Нина, полетал бы с охотой. С тобой летать – душе тепло. А душа ж за них болит. Я ж им хоть что-то смогу дать, за полгода хоть троим-четверым… Сама знаешь, как у нас нынче с инструкторским составом.
С инструкторами у нас, и правда, завал. Освоение новых самолетов Ту-204 потребовало особо опытных кадров; ушли именно инструкторы. Теперь срочно обкатываем новых, вводим в строй молодежь, пришли новые вторые пилоты… Нет, мое амплуа – именно обкатка молодых. И у Нины Васильевны, выходит, такое амплуа: подстраховать еще не оперившегося капитана, подсказать иной раз, поддержать своим огромным опытом. Поэтому нам, старикам, не будет спокойной жизни.
Ну, ладно, я уйду, у меня занятие есть: на худой конец буду писать книги. Летчик ведь стареет стремительно: как только пропадает стимул к умственной работе, к решению задач – через силу, через усталость, в напряжении эмоций – так через год-два мозг начинает засыпать… а вместе с ним и весь организм. Наваливаются болячки, наступает стремительная, пикирующая старость – и развал. Это закон природы. И поэтому я буду заставлять свой мозг работать и работать.
А если для человека вся жизнь заключена в одной его трудовой деятельности, если помимо нее он и не мыслит себя… значит, надо такую деятельность по возможности продлить. Многие летчики стремятся летать как можно дольше. Их страшит вероятность оказаться за бортом летной работы. И они тщательно берегут здоровье, свой рабочий инструмент, настраиваются на стайерский темп деятельности – и добиваются в этом достаточно серьезных результатов.
Нина Васильевна – одна из таких пилотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
– Знаешь, Вася, как нам, женщинам, среди вас, мужчин? То, что мужчина-пилот может знать и на четыре, я, женщина-пилот, должна знать на шесть! На меня же смотрят!
Она все доказывает, себе и другим, что она не только не хуже – надо знать литюшкинскую породу – а лучше других! У нее в родне все в своей жизни добились каких-то успехов, и для Нины доставляет особое удовольствие рассказывать о путях роста своих родственников. И она же среди них явно не в задних рядах.
Мне импонирует такое здоровое профессиональное, да и человеческое честолюбие. Я сам, может, и не стремлюсь уж так к той правильности, хватает в моей работе мелкого разгильдяйства – но Нина Васильевна правильность поставила во главу угла. Именно она-то и знает, как правильно надо делать.
Потому что, избрав себе нелегкую дорогу в небе, она буквально положила жизнь на алтарь. Это ж как надо любить авиацию!
Небо для Нины Васильевны – это все. Ради неба принесены жертвы, цену которым знает только Женщина. Я не вправе больше говорить об этом. Глубокое уважение к Личности, которая добилась осуществления, казалось бы, несбыточной мечты, заставляет меня быть сдержанным.
Мы не часто встречаемся в штурманской, а встречаясь, расцеловываемся на глазах у молодежи. Почтенный возраст и пережитые вместе впечатления от небесной работы ставят нас выше условностей. Мы просто рады друг другу.
– Еще летаешь? Летай, летай… уж до могилы.
– Куда ж я денусь… А ты все пишешь?
– Пишу, пока еще темы есть.
Сидели как-то дня три в Краснодаре, старый экипаж. От нечего делать, робея перед нелицеприятной оценкой стариков-товарищей, я несмело предложил послушать мои записки, первые главы будущей книги… я еще не верил, что мои опусы будут читать. И надо было видеть глаза Нины Васильевны. Она одна из первых выразила восхищение и высказалась, что ЭТО надо опубликовать. Поразилась, что пишу прямо набело, без черновиков. Она одна из первых поддержала мое стремление открыть непосвященным кухню летной работы.
На следующий день она принесла пива: стимул не стимул, но вроде как повод посидеть… и я читал, читал вслух и делился планами, и получил много ценных советов. Старые летчики, экипаж мой, за стаканчиком пива, слушали и подтверждали, что об авиации изнутри еще никто так не писал… и постепенно росла во мне уверенность.
Как-то я в рейсе простыл; мой бронхит, только чуть упусти, не даст покоя потом целый месяц. Нина Васильевна смоталась на рынок, принесла меду…
Она всегда готова помочь. Она общественна, настолько, что мы иной раз даже спорим поэтому поводу… но такова уж порода Литюшкиных, что ли: они всегда с людьми и на виду.
То меня радикулит прихватил… сидели в шереметьевском профилактории; я дорвался до старого пианино и тихонько бренчал, кривясь от острой боли в спине. Нина Васильевна тихонько примостилась на заднем ряду стульев, слушала, видела, как я ради музыки терплю боль, снова куда-то бегала, что-то принесла… Это – товарищ, друг, летный брат… тьфу ты… сестра получается.
Да причем тут пол, как мне сейчас кажется. А ведь молодой женщине, плечо к плечу с мужчинами в тесной пилотской кабине, приходилось терпеть одним женщинам известные неудобства… да и мужикам тоже: требуется, по крайней мере, воздерживаться от ненормативной лексики. Тут – строго. Получишь по полной программе.
С Ниной Васильевной по много лет подряд работают капитаны, одаренные особой толерантностью, не агрессивные, спокойные по натуре. В этих экипажах устанавливается какой-то хороший человеческий лад. Молодых специалистов Нина Васильевна опекает как строгая, но добрая мама. Она всегда вникает в нюансы личной жизни, обустроенности товарищей по работе, причем, без навязчивости. С нею как-то запросто делишься глубоко личным.
А по жизни Нина Васильевна очень, ну, уж очень скромна. Зная себе цену и прекрасно отдавая отчет в своей исключительности в авиации, она нигде и ничем не выказывает этого на людях. Так, мельком, в разговоре обронит, что кто-то очерк о ней написал… но это так, ерунда. И сидит себе тихонько в большом зале на разборе среди летчиков, в такой же форменной одежде, в брюках… всю жизнь в брюках… А большой начальник в пространной речи иной раз вставит соленое словечко… и поперхнется, углядев женщину… и извинится…
Поэтому, по скромности ее, по полному неприятию саморекламы – мало кто и знает, что в мировой авиации есть выдающаяся Женщина-пилот.
Время течет, летная жизнь многих пилотов подходит к концу. Старые экипажи тают; Нину Васильевну подсаживают к молодым капитанам – уж кто лучше подстрахует… Привычный стереотип жизни в слетанном экипаже нарушается, от постоянного вживания в новый и новый коллектив появляется усталость.
Вот и я засобирался уходить. Беседуем об этом с Ниной Васильевной… а с кем еще посоветуешься о самом сокровенном. И у нее вдруг прорывается:
– Эх… взял бы ты меня, Вася, напоследок к себе в экипаж… хоть полгодика поработать спокойно… А то все – молодых да молодых…
– Дак… а кто ж их напоследок-то обкатает… И я с тобой, Нина, полетал бы с охотой. С тобой летать – душе тепло. А душа ж за них болит. Я ж им хоть что-то смогу дать, за полгода хоть троим-четверым… Сама знаешь, как у нас нынче с инструкторским составом.
С инструкторами у нас, и правда, завал. Освоение новых самолетов Ту-204 потребовало особо опытных кадров; ушли именно инструкторы. Теперь срочно обкатываем новых, вводим в строй молодежь, пришли новые вторые пилоты… Нет, мое амплуа – именно обкатка молодых. И у Нины Васильевны, выходит, такое амплуа: подстраховать еще не оперившегося капитана, подсказать иной раз, поддержать своим огромным опытом. Поэтому нам, старикам, не будет спокойной жизни.
Ну, ладно, я уйду, у меня занятие есть: на худой конец буду писать книги. Летчик ведь стареет стремительно: как только пропадает стимул к умственной работе, к решению задач – через силу, через усталость, в напряжении эмоций – так через год-два мозг начинает засыпать… а вместе с ним и весь организм. Наваливаются болячки, наступает стремительная, пикирующая старость – и развал. Это закон природы. И поэтому я буду заставлять свой мозг работать и работать.
А если для человека вся жизнь заключена в одной его трудовой деятельности, если помимо нее он и не мыслит себя… значит, надо такую деятельность по возможности продлить. Многие летчики стремятся летать как можно дольше. Их страшит вероятность оказаться за бортом летной работы. И они тщательно берегут здоровье, свой рабочий инструмент, настраиваются на стайерский темп деятельности – и добиваются в этом достаточно серьезных результатов.
Нина Васильевна – одна из таких пилотов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89