Остановившись в коридоре, они принимались поддразнивать друг друга, то «цокая», то «акая», то «окая», вокруг собирались академики и смеялись. Карпинский любил слушать рассказы Шахматова о новгородских грамотах, которые тот комментировал и расшифровывал, о старорусской фонетике, о словаре, академическое издание которого Шахматов продолжил после Я.К.Грота, с которым, кстати говоря, Александр Петрович тоже был довольно близко знаком. Шахматов принимал деятельное участие в подготовке предварительного съезда славистов, потом — в подготовке к изданию грандиозной «Славянской энциклопедии»: все это живо интересовало Карпинского.
В 1899 году при академии был создан Разряд изящной словесности. В том году праздновалось столетие со дня рождения А.С.Пушкина. Событие это, широко отмеченное прессой и культурными учреждениями России, было воспринято академией как свой, а к а д е м и ч е с к и й праздник; не надо забывать, что в первоначальные петровские годы она объединяла в своих стенах науку и искусство. В постановлении читаем: «Ознаменовать столетие со дня рождения великого писателя Пушкина учреждением в Императорской Академии наук посвященных его памяти: Разряда изящной словесности и особого фонда имени Пушкина...»
Возникла мысль создать специальное а к а д е м и ч е с к о е учреждение для изучения жизни и творчества Пушкина; всего раньше оно должно было собрать его рукописи, которым в противном случае грозило уничтожение. В 1899 году проект не был претворен в жизнь, только через шесть лет это удалось сделать, возник Музей имени Пушкина, сразу получивший и другое название, ныне известное во всем мире, — Пушкинский Дом. (Окончательное его оформление произошло позже, в 1918 году.) В нем сосредоточены рукописи, реликвии, книги великого поэта — и не только его, но и других русских писателей, так что через непродолжительное время Пушкинский Дом превратился в пантеон русской литературы, равного которому едва ли найдем среди академических учреждений мира.
Писатели и поэты и прежде избирались в состав академии на правах членов-корреспондентов. Теперь же решено было учредить шесть кафедр ординарных академиков, которые должны были занять писатели и художники. В связи с этим значительно расширялись цели и задачи Второго отделения, что было, разумеется, весьма сочувственно встречено его членами. Но идея учреждения кафедр не нашла понимания с их стороны. Даже Шахматов — наиболее влиятельная фигура среди филологов — находил дополнительные кафедры для писателей и художников излишними. Восторжествовала компромиссная формула. Члены Разряда изящной словесности получали звание почетных академиков, но без содержания и определенных обязанностей. Они могли собираться, обсуждать литературные предприятия, присуждать литературные премии.
Первыми академиками изящной словесности стали Л.Н.Толстой, А.П.Чехов, В.С.Соловьев, А.А.Потехин, А.Ф.Кони, А.М.Жемчужников, В.Г.Короленко, А.А.Голенищев-Кутузов и К.Р. Последний незадолго до этого получил первую премию на академическом конкурсе, посвященном столетнему юбилею Пушкина. Он написал кантату «Памяти Пушкина» на музыку Глазунова; кантата исполнялась в день юбилея, имела успех. Вообще само создание Разряда изящной словесности во многом было обязано личным усилиям этого К.Р. За псевдонимом скрывался великий князь Константин Константинович. Президент Академии наук.
Однако прежде чем сказать о нем несколько слов, коснемся общих собраний, столь любимых Карпинским, да и разве им одним? Годовые отчетные собрания обставлялись торжественно. Заснеженная Нева, ранний зимний вечер, по Николаевскому мосту, а также по Николаевской набережной Васильевского острова мчатся сани, седоки которых по самые брови закутаны в пледы — поверх шуб, дох и меховых воротников пальто, а на ноги — поверх пледов — брошены медвежьи полсти, потому как седоки большей частью народ пожилой, даже старый, а некоторые впали уже в ветхую старость и о здоровье своем вынуждены заботиться.
Подъезд ярко освещен; массивные колонны отбрасывают на мостовую величественные тени; в прихожей полно народу, и вошедшие кряхтя и с немалым трудом протискиваются в раздевалку, где оставляют на руках расторопных служителей свои шубы, дохи и пальто с куньими и бобровыми воротниками. Сколько орденов вдруг вспыхивает в зеркалах! И Святыя Анны, и Станиславы, и Андреи Первозданные! Вошедшие окидывают с головы до ног свои отображения, взбивают подусники, приглаживают виски и плеши, расчесывают, покашливая с мороза, бороды... Одергивают фраки и мундиры — тут и генералы, и действительные статские...
Вереницею поднимаются по длинной лестнице в конференц-зал; там зажжены все люстры и бра, блестят позолоченные рамы портретов, на которых изображены знаменитые академики прошлого... Ах эти четверть часа до начала заседания! Все друг друга знают, но видятся нечасто, особенно те, кто живет в разных городах; Александр Петрович, войдя в залу, ищет глазами Владимира Ивановича Вернадского, приезжающего из Москвы; он высоко ценит его книги и рекомендовал к избранию в ординарные академики; но, помимо общих научных интересов, они питают друг к другу нежность. Толпа разбилась на группы; слышна русская, немецкая речь; и звучную латынь, и древнегреческий можно услышать...
Между тем спешат доложить президенту, что все в сборе; кабинет его налево от вестибюля. Он встает из-за стола и захлопывает папку с отпечатанным докладом, который ему предстоит прочесть. На нем мундир генерала от инфантерии: высший пехотный чин, хотя в пехоту переведен сравнительно недавно. С детства его готовили к военно-морской карьере — с двенадцати лет в море, девятнадцати лет получил боевое крещение в битве с турками под Силистрией; под огнем руководил спуском брандера на стоявший неподалеку неприятельский корабль; был удостоен «георгия» четвертой степени.
Во время плаваний пристрастился он слагать стихи. Когда их набралась толстая тетрадка, он, возвратясь в Петербург, тайно издал, поставив на титуле псевдоним «К.Р.». Отпечатано было немного экземпляров; издатель разослал их по списку. Константин Константинович был сыном великого князя Константина Николаевича, отец его водил дружбу с литераторами, и он вырос в атмосфере обожания литературы и музыки.
Я баловень судьбы... Уж с колыбели
Богатство, почести, высокий сан
К возвышенной меня манили цели, -
Рождением к величью я призван.
Но что мне роскошь, злато, власть и сила?
Не та же ль беспристрастная могила
Поглотит весь мишурный этот блеск,
И все же, что лишь внешностью нам льстило,
Исчезнет, как волны мгновенный всплеск.
Несмотря на такой образ мыслей (по некоторым сведениям, в кругу доверенных друзей он высказывался гораздо определенней в критическом и даже либеральном духе), он вынужден был поклоняться и силе, и злату, и власти — и даже проявлять ее, поскольку последовательно занимал чины:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
В 1899 году при академии был создан Разряд изящной словесности. В том году праздновалось столетие со дня рождения А.С.Пушкина. Событие это, широко отмеченное прессой и культурными учреждениями России, было воспринято академией как свой, а к а д е м и ч е с к и й праздник; не надо забывать, что в первоначальные петровские годы она объединяла в своих стенах науку и искусство. В постановлении читаем: «Ознаменовать столетие со дня рождения великого писателя Пушкина учреждением в Императорской Академии наук посвященных его памяти: Разряда изящной словесности и особого фонда имени Пушкина...»
Возникла мысль создать специальное а к а д е м и ч е с к о е учреждение для изучения жизни и творчества Пушкина; всего раньше оно должно было собрать его рукописи, которым в противном случае грозило уничтожение. В 1899 году проект не был претворен в жизнь, только через шесть лет это удалось сделать, возник Музей имени Пушкина, сразу получивший и другое название, ныне известное во всем мире, — Пушкинский Дом. (Окончательное его оформление произошло позже, в 1918 году.) В нем сосредоточены рукописи, реликвии, книги великого поэта — и не только его, но и других русских писателей, так что через непродолжительное время Пушкинский Дом превратился в пантеон русской литературы, равного которому едва ли найдем среди академических учреждений мира.
Писатели и поэты и прежде избирались в состав академии на правах членов-корреспондентов. Теперь же решено было учредить шесть кафедр ординарных академиков, которые должны были занять писатели и художники. В связи с этим значительно расширялись цели и задачи Второго отделения, что было, разумеется, весьма сочувственно встречено его членами. Но идея учреждения кафедр не нашла понимания с их стороны. Даже Шахматов — наиболее влиятельная фигура среди филологов — находил дополнительные кафедры для писателей и художников излишними. Восторжествовала компромиссная формула. Члены Разряда изящной словесности получали звание почетных академиков, но без содержания и определенных обязанностей. Они могли собираться, обсуждать литературные предприятия, присуждать литературные премии.
Первыми академиками изящной словесности стали Л.Н.Толстой, А.П.Чехов, В.С.Соловьев, А.А.Потехин, А.Ф.Кони, А.М.Жемчужников, В.Г.Короленко, А.А.Голенищев-Кутузов и К.Р. Последний незадолго до этого получил первую премию на академическом конкурсе, посвященном столетнему юбилею Пушкина. Он написал кантату «Памяти Пушкина» на музыку Глазунова; кантата исполнялась в день юбилея, имела успех. Вообще само создание Разряда изящной словесности во многом было обязано личным усилиям этого К.Р. За псевдонимом скрывался великий князь Константин Константинович. Президент Академии наук.
Однако прежде чем сказать о нем несколько слов, коснемся общих собраний, столь любимых Карпинским, да и разве им одним? Годовые отчетные собрания обставлялись торжественно. Заснеженная Нева, ранний зимний вечер, по Николаевскому мосту, а также по Николаевской набережной Васильевского острова мчатся сани, седоки которых по самые брови закутаны в пледы — поверх шуб, дох и меховых воротников пальто, а на ноги — поверх пледов — брошены медвежьи полсти, потому как седоки большей частью народ пожилой, даже старый, а некоторые впали уже в ветхую старость и о здоровье своем вынуждены заботиться.
Подъезд ярко освещен; массивные колонны отбрасывают на мостовую величественные тени; в прихожей полно народу, и вошедшие кряхтя и с немалым трудом протискиваются в раздевалку, где оставляют на руках расторопных служителей свои шубы, дохи и пальто с куньими и бобровыми воротниками. Сколько орденов вдруг вспыхивает в зеркалах! И Святыя Анны, и Станиславы, и Андреи Первозданные! Вошедшие окидывают с головы до ног свои отображения, взбивают подусники, приглаживают виски и плеши, расчесывают, покашливая с мороза, бороды... Одергивают фраки и мундиры — тут и генералы, и действительные статские...
Вереницею поднимаются по длинной лестнице в конференц-зал; там зажжены все люстры и бра, блестят позолоченные рамы портретов, на которых изображены знаменитые академики прошлого... Ах эти четверть часа до начала заседания! Все друг друга знают, но видятся нечасто, особенно те, кто живет в разных городах; Александр Петрович, войдя в залу, ищет глазами Владимира Ивановича Вернадского, приезжающего из Москвы; он высоко ценит его книги и рекомендовал к избранию в ординарные академики; но, помимо общих научных интересов, они питают друг к другу нежность. Толпа разбилась на группы; слышна русская, немецкая речь; и звучную латынь, и древнегреческий можно услышать...
Между тем спешат доложить президенту, что все в сборе; кабинет его налево от вестибюля. Он встает из-за стола и захлопывает папку с отпечатанным докладом, который ему предстоит прочесть. На нем мундир генерала от инфантерии: высший пехотный чин, хотя в пехоту переведен сравнительно недавно. С детства его готовили к военно-морской карьере — с двенадцати лет в море, девятнадцати лет получил боевое крещение в битве с турками под Силистрией; под огнем руководил спуском брандера на стоявший неподалеку неприятельский корабль; был удостоен «георгия» четвертой степени.
Во время плаваний пристрастился он слагать стихи. Когда их набралась толстая тетрадка, он, возвратясь в Петербург, тайно издал, поставив на титуле псевдоним «К.Р.». Отпечатано было немного экземпляров; издатель разослал их по списку. Константин Константинович был сыном великого князя Константина Николаевича, отец его водил дружбу с литераторами, и он вырос в атмосфере обожания литературы и музыки.
Я баловень судьбы... Уж с колыбели
Богатство, почести, высокий сан
К возвышенной меня манили цели, -
Рождением к величью я призван.
Но что мне роскошь, злато, власть и сила?
Не та же ль беспристрастная могила
Поглотит весь мишурный этот блеск,
И все же, что лишь внешностью нам льстило,
Исчезнет, как волны мгновенный всплеск.
Несмотря на такой образ мыслей (по некоторым сведениям, в кругу доверенных друзей он высказывался гораздо определенней в критическом и даже либеральном духе), он вынужден был поклоняться и силе, и злату, и власти — и даже проявлять ее, поскольку последовательно занимал чины:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92