Видели, как неводят осетров, белуг, севрюг. Воблой грузили доверху возы. «Блестят, как фольгой крытые!» — смеялся Александр.
К Златоусту добирались уже на санях, по первому снегу.
В конторе Карпинского ждало уведомительное письмо. Он назначался смотрителем Миасских золотых приисков.
Прощай, добрый наставник!.. Теперь уж полная самостоятельность, но с нею и ответственность какая навалилась!..
Миасские прииски знамениты. Именно здесь был найден самый большой в России самородок: 2 пуда 7 фунтов 92 золотника. Сам городок Миасс лежит между холмами на берегу речки того же названия; весной по ней сплавляют лес, и купцы нанимают горожан багрить бревна. Но занятие это больше потешное, чем доходное. Мужики нанимаются на золотопромывальную фабрику или медеплавильный завод. Стойла его — так здесь называют печи для выжигания серы из руды — сложены во дворе без труб: для тяги оставлены отверстия в стенах. Когда дует ветер, прохожие на улицах откашливаются, перхают: «Ох зверь!» Бабы копаются в огороде и смотрят за детьми. Но летом все от мала до велика уходят в тайгу м ы т ь и с т а р а т ь с я — искать золото — азартно, скрытно, зачастую рискуя жизнью в глубоких сыпучих ямах или плавая на плотиках по стремнинам.
И поныне в Миассе бытуют легенды о фартовых старателях, в один день наживавших состояние — в один вечер и спускавших его. Например, о каком-то Мотьке по прозвищу Гнут. Он п р о с т а р а л с я до нитки (значит, долго безуспешно искал и истратил все деньги), его даже жена выгнала. Скрылся в лесу. Долго о нем ни слуху ни духу не было. На Николин день в Миассе ярмарка. В самый разгар ее влетает тройка с бубенцами, ковром крытая, — и кто же правит ею? Мотька! Осадил на всем скаку: у кого, кричит, леденцы всех слаще? Ну бегут к нему с леденцами.
— Сколько? — спрашивают.
— Мешок!
— Тебе?
— Лошадям!
Или история про Степаниду, изводившую свекра, выпытывая у него тайну заброшенного шурфа. Как-то свекор набрел на шурф и на дне его отыскал «золотинку». Но в самый этот момент грохнул обвал и чуть под собою не погреб мужика. Еле выбрался и дал слово никому заговоренное это место не показывать. Но Степанида опоила его, выведала и ушла в тайгу. Раскопала шурф, нашла «золотинку» — и на нее в тот же миг обрушился обвал. Но ничего. Баба крепкая. Выкарабкалась. Отлежалась. Да и опять за лопату. Вытащила-таки!
Не исключено, что эти же самые байки довелось слышать и Александру Петровичу...
Лютует зима, городок завален снегом. Срубы колодцев обмерзли. На площади у колокольни мальчишки сложили крепость ледяную, играют в казаков. А те, настоящие казаки, которыми любовался так, кажется, недавно, где они? Встречался ли он с ними — или только приснилось все это? Степь, дудаки, молодайки в сарафанах, величавый Яик?.. Работы у нового смотрителя пока немного: зимой добыча сокращается. Все же каждый день надо в шахту спускаться. Да и поисковые работы не хочется останавливать: в мерзлом грунте хорошо пробивать канавы и колодцы для опробования.
Вечерами много читает.
В эту зиму он познакомился с геологическими сочинениями родных своих дядей — Михаила Михайловича и Александра Михайловича. Первый в 1840 году опубликовал объемистый труд «О золотоносных россыпях». Его воззрения на происхождение золота наивны (возгонкою оно попало в змеевики и кварцевые жилы, а те, разрушившись, образовали россыпи), но полезных сведений собрано в книге немало. Кроме того, Михаил Михайлович по всему Уралу собирал и возами в Петербург отправлял окаменелости и кости, бивни, черепа, обогатив тем столичные палеонтологические коллекции.
Что касается Александра Михайловича, тот писал статьи о происхождении каменного угля и чернозема и переводил геологические работы иностранных авторов, причем умело подыскивал русские соответствия латинским терминам.
Однако недолго юному племяннику достославных дядей пришлось исполнять обязанности смотрителя приисков.
Как-то поздним вечером в окошко негромко постучали. Александр припал к замерзшему стеклу.
— Открой-ка, открой, не томи на морозе!..
Геннадий Данилович!
Они не виделись несколько месяцев. Романовский успел съездить на воды в Германию, полечиться, а на обратном пути остановился в Петербурге. Конечно же, первым делом поспешил в Горный. Как же!.. Альма-матер. Встретился, между прочим, с профессором Н.П.Барботом де Марни. Тот теперь возглавляет кафедру геогнозии. Жалуется, не может подобрать толкового помощника, который бы и опыт практической работы имел и к теоретическим знаниям был склонен. Просил рекомендовать кого-нибудь на должность адъюнкта кафедры. Романовский тотчас и назвал его фамилию. Александра то есть. Лучшего не сыскать. И вот нарочно завернул в Миасс, чтобы посоветовать Карпинскому взять отпуск (два года не был в отпуске) и съездить в Питер.
— Да что ж ты меня чаем-то даже не напоишь? А ну вели хозяйке вздуть самовар!
Понимал ли тогда Карпинский, что закоченевшей рукой Геннадия Даниловича в окошко к нему постучала сама судьба?
Глава 4
Перемены
В институте большие перемены. Новый директор Григорий Петрович Гельмерсон. Аристократ из браунгшвейгских баронов, в семнадцатом веке переселившихся в Ригу. Путешественник. Бывал на Новой Земле, в киргизских степях, уральской тайге. Вел разведку в Подмосковье и в Прибалтике. Искал нефть на Таманском полуострове и около Керчи. Когда в конце 50-х годов прошлого столетия Петербург стал испытывать нехватку воды, то решить эту проблему, имевшую некоторый даже политический оттенок, поручили ему. Вскоре он пригласил друзей на освящение артезианской скважины. Он имел доступ в правительственные сферы. Замкнутый и важный генерал этот усиленно проводил там мысль о необходимости реформ в геологической службе. Горный под его началом преобразился! Обучение теперь продолжалось пять лет, как в обычном институте, учреждены были кафедры, ученый совет, допускались вольнослушатели. Держать экзамены на звание инженера можно было и вовсе не посещая лекций, но в таком случае требовалось удостоверение о службе на горнозаводском предприятии. Последний пункт кое у кого из старой профессуры вызывал возражения; тут мнился либерализм. Эдак к инженерному сословию мог подобраться любой подмастерьишка, вызубривший десяток учебников. Во что же оно превратится?
С этим-то человеком и предстояло встретиться Карпинскому в ближайшие дни. Но прежде — и от этого разговора все зависело — с другим и, кажется, весьма своенравным Барботом де Марни. Николай Павлович (так его звали) тоже был неутомимым путешественником, исследовал Урал, Северный Прикаспий, Кавказ. На Кавказе занимался тем, что устанавливал последовательность залегания слоев, то есть стратиграфией, разделом науки, который пока вроде бы Карпинского не увлекал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
К Златоусту добирались уже на санях, по первому снегу.
В конторе Карпинского ждало уведомительное письмо. Он назначался смотрителем Миасских золотых приисков.
Прощай, добрый наставник!.. Теперь уж полная самостоятельность, но с нею и ответственность какая навалилась!..
Миасские прииски знамениты. Именно здесь был найден самый большой в России самородок: 2 пуда 7 фунтов 92 золотника. Сам городок Миасс лежит между холмами на берегу речки того же названия; весной по ней сплавляют лес, и купцы нанимают горожан багрить бревна. Но занятие это больше потешное, чем доходное. Мужики нанимаются на золотопромывальную фабрику или медеплавильный завод. Стойла его — так здесь называют печи для выжигания серы из руды — сложены во дворе без труб: для тяги оставлены отверстия в стенах. Когда дует ветер, прохожие на улицах откашливаются, перхают: «Ох зверь!» Бабы копаются в огороде и смотрят за детьми. Но летом все от мала до велика уходят в тайгу м ы т ь и с т а р а т ь с я — искать золото — азартно, скрытно, зачастую рискуя жизнью в глубоких сыпучих ямах или плавая на плотиках по стремнинам.
И поныне в Миассе бытуют легенды о фартовых старателях, в один день наживавших состояние — в один вечер и спускавших его. Например, о каком-то Мотьке по прозвищу Гнут. Он п р о с т а р а л с я до нитки (значит, долго безуспешно искал и истратил все деньги), его даже жена выгнала. Скрылся в лесу. Долго о нем ни слуху ни духу не было. На Николин день в Миассе ярмарка. В самый разгар ее влетает тройка с бубенцами, ковром крытая, — и кто же правит ею? Мотька! Осадил на всем скаку: у кого, кричит, леденцы всех слаще? Ну бегут к нему с леденцами.
— Сколько? — спрашивают.
— Мешок!
— Тебе?
— Лошадям!
Или история про Степаниду, изводившую свекра, выпытывая у него тайну заброшенного шурфа. Как-то свекор набрел на шурф и на дне его отыскал «золотинку». Но в самый этот момент грохнул обвал и чуть под собою не погреб мужика. Еле выбрался и дал слово никому заговоренное это место не показывать. Но Степанида опоила его, выведала и ушла в тайгу. Раскопала шурф, нашла «золотинку» — и на нее в тот же миг обрушился обвал. Но ничего. Баба крепкая. Выкарабкалась. Отлежалась. Да и опять за лопату. Вытащила-таки!
Не исключено, что эти же самые байки довелось слышать и Александру Петровичу...
Лютует зима, городок завален снегом. Срубы колодцев обмерзли. На площади у колокольни мальчишки сложили крепость ледяную, играют в казаков. А те, настоящие казаки, которыми любовался так, кажется, недавно, где они? Встречался ли он с ними — или только приснилось все это? Степь, дудаки, молодайки в сарафанах, величавый Яик?.. Работы у нового смотрителя пока немного: зимой добыча сокращается. Все же каждый день надо в шахту спускаться. Да и поисковые работы не хочется останавливать: в мерзлом грунте хорошо пробивать канавы и колодцы для опробования.
Вечерами много читает.
В эту зиму он познакомился с геологическими сочинениями родных своих дядей — Михаила Михайловича и Александра Михайловича. Первый в 1840 году опубликовал объемистый труд «О золотоносных россыпях». Его воззрения на происхождение золота наивны (возгонкою оно попало в змеевики и кварцевые жилы, а те, разрушившись, образовали россыпи), но полезных сведений собрано в книге немало. Кроме того, Михаил Михайлович по всему Уралу собирал и возами в Петербург отправлял окаменелости и кости, бивни, черепа, обогатив тем столичные палеонтологические коллекции.
Что касается Александра Михайловича, тот писал статьи о происхождении каменного угля и чернозема и переводил геологические работы иностранных авторов, причем умело подыскивал русские соответствия латинским терминам.
Однако недолго юному племяннику достославных дядей пришлось исполнять обязанности смотрителя приисков.
Как-то поздним вечером в окошко негромко постучали. Александр припал к замерзшему стеклу.
— Открой-ка, открой, не томи на морозе!..
Геннадий Данилович!
Они не виделись несколько месяцев. Романовский успел съездить на воды в Германию, полечиться, а на обратном пути остановился в Петербурге. Конечно же, первым делом поспешил в Горный. Как же!.. Альма-матер. Встретился, между прочим, с профессором Н.П.Барботом де Марни. Тот теперь возглавляет кафедру геогнозии. Жалуется, не может подобрать толкового помощника, который бы и опыт практической работы имел и к теоретическим знаниям был склонен. Просил рекомендовать кого-нибудь на должность адъюнкта кафедры. Романовский тотчас и назвал его фамилию. Александра то есть. Лучшего не сыскать. И вот нарочно завернул в Миасс, чтобы посоветовать Карпинскому взять отпуск (два года не был в отпуске) и съездить в Питер.
— Да что ж ты меня чаем-то даже не напоишь? А ну вели хозяйке вздуть самовар!
Понимал ли тогда Карпинский, что закоченевшей рукой Геннадия Даниловича в окошко к нему постучала сама судьба?
Глава 4
Перемены
В институте большие перемены. Новый директор Григорий Петрович Гельмерсон. Аристократ из браунгшвейгских баронов, в семнадцатом веке переселившихся в Ригу. Путешественник. Бывал на Новой Земле, в киргизских степях, уральской тайге. Вел разведку в Подмосковье и в Прибалтике. Искал нефть на Таманском полуострове и около Керчи. Когда в конце 50-х годов прошлого столетия Петербург стал испытывать нехватку воды, то решить эту проблему, имевшую некоторый даже политический оттенок, поручили ему. Вскоре он пригласил друзей на освящение артезианской скважины. Он имел доступ в правительственные сферы. Замкнутый и важный генерал этот усиленно проводил там мысль о необходимости реформ в геологической службе. Горный под его началом преобразился! Обучение теперь продолжалось пять лет, как в обычном институте, учреждены были кафедры, ученый совет, допускались вольнослушатели. Держать экзамены на звание инженера можно было и вовсе не посещая лекций, но в таком случае требовалось удостоверение о службе на горнозаводском предприятии. Последний пункт кое у кого из старой профессуры вызывал возражения; тут мнился либерализм. Эдак к инженерному сословию мог подобраться любой подмастерьишка, вызубривший десяток учебников. Во что же оно превратится?
С этим-то человеком и предстояло встретиться Карпинскому в ближайшие дни. Но прежде — и от этого разговора все зависело — с другим и, кажется, весьма своенравным Барботом де Марни. Николай Павлович (так его звали) тоже был неутомимым путешественником, исследовал Урал, Северный Прикаспий, Кавказ. На Кавказе занимался тем, что устанавливал последовательность залегания слоев, то есть стратиграфией, разделом науки, который пока вроде бы Карпинского не увлекал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92