Если же никаких публикаций мы до сих пор не видели, то, значит, их нет!
— А как же знаменитая сталинская телеграмма?! Ее-то он разослал по всем ЦК национальных компартий?! Разве не обосновывал он в ней право НКВД на пытки, на самый ужасный произвол?!
— А с чего вы взяли, господа, что она сталинская? Под ней что, подлинная подпись его стоит? И где подлинник этой телеграммы?! Почему он до сих пор не опубликован фотографически?! Почему сама телеграмма до сих пор не предъявлена? Почему не рассказано самым подробным образом, кто ее отправлял, как и когда, какие пометки она имеет; кто персонально и при каких обстоятельствах принимал ее на местах и кому о ней лично докладывал, кто с ней знакомился на верхах национальных компартий, какие есть по этому поводу документы? Короче, какие есть доказательства тому, что сама эта «телеграмма» не подлог, который совершила всем известная клика, чтобы бросить тень на Сталина и взорвать партию?! Надо подробно разобрать все вопросы, связанные с существованием «телеграммы Сталина», опубликовать все необходимые документы! Без этого все обвинения ничего не стоят!
Нужно обладать редкой наглостью и бесстыдством, чтобы ссылаться на сомнительную «телеграмму Сталина»! Ведь отлично известно, каковы были принципы подбора документов на Нюрнбергском процессе, юридическая часть которого считается образцовой. Вот пример: разбирался вопрос о телеграмме Фишера Франку, содержавшую приказ Гитлера «сровнять Варшаву с землей». Что, довольствовались какой-то жалкой копией? О нет! Польский журналист, присутствовавший на этом процессе, в своей книге пишет:
«Так вот, оказывается, для включения этой телеграммы в число вещественных доказательств процесса, потребовалось еще шесть других документов. Вот они:
— два показания свидетелей, которые нашли телеграмму;
— описание телеграммы;
— протокол осмотра;
— официальное подтверждение подлинности телеграммы польскими властями;
— выписка из «Дневника Франка», которая окончательно подтверждает подлинность как содержания, так и даты телеграммы.
Позже этот маленький пример даст представление о масштабах подготовительной работы, а вместе с тем о скрупулезности и тщательности, с которыми стремились установить подлинность документов и фактов, чтобы ни адвокаты во время процесса, ни — значительно позднее — историки и политики не могли бы опровергнуть документально подтвержденной правды». (Малцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины. М., 1979, с. 102.)
* * *
В настоящий момент следует констатировать, что вопрос о пресловутых пытках сильно раздут заинтересованными лицами. Последние таким образом хотят оправдать свое предательство и клевету на других. На деле, как правило, следователи ограничивались кратковременными и примитивными избиениями, лишением сна, а чаще всего — руганью и угрозами, да еще психологическим шантажом — угрозами расправы с близкими. Подследственному демонстрировались резиновые дубинки, следователи били ими по столам, иногда прохаживались ими по спине и плечам подследственного, давали услышать вопли из соседней комнаты (а являлись ли они настоящими?).
Существуют очень интересные воспоминания Нины Гаген-Торн. Она была кандидатом исторических наук и специалистом по этнографии и фольклористике, успешно печаталась, писала стихи, которые ценили Анна Ахматова, Борис Пастернак и Илья Сельвинский. С политическими обвинениями была арестована, узнала тюрьму и лагерь. Не по чужим рассказам знала тюрьму Ленинградскую, Свердловскую, Иркутскую, знакома ей была Владивостокская пересылка, Потьма (Мордовия) и мрачная Колыма. Словом, она хлебнула в жизни горя побольше, чем нынешние «критики». И вот что она пишет в своих воспоминаниях, как производились допросы:
«В первый допрос майор орал и матерился потому, что ему был указан этот прием. При неожиданном варианте — ответный мат от интеллигентной и пожилой гражданки — растерялся.
Другой мой следователь поставил меня у стены. Требовал, чтобы я подписала протокол с несуществующими самообвинениями. Я отказалась.
Устав, не зная, что делать, подскочил разъяренный ко мне с кулаками:
— Изобью! Мерзавка! Сейчас изобью! Подписывай! Я посмотрела ему в глаза и сказала раздельно:
— Откушу нос!
Он всмотрелся, отскочил, застучал по столу кулаками. Чаще допрос был просто сидением: вводили в кабинет, «садитесь» — говорил следователь, не подпуская близко к своему столу. «Расскажите о вашей антисоветской деятельности». «Мне нечего рассказывать». Следователь утыкался в бумаги, делал вид, что изучает, или просто читал газеты: примитивная игра на выдержку, на то, что заключенный волнуется. Без всякой психологии: по инструкции должен волноваться. А следователю засчитываются часы допроса. Раз я спросила:
— Вам сколько платят за время допросов? В двойном размере или больше?
— Это вас не касается! — заорал он. — Вы должны мне отвечать, а не задавать вопросы.
Другой раз, когда он читал, а я сидела, вошел второй следователь. Спросил его:
— Ты как? Идешь сдавать?
— Да вот спартанское государство еще пройти надо, тогда и пойду. Я поняла, что он готовится к экзамену по Древней Греции.
— Спартанское государство? — спросила я мягко. — Хотите, расскажу?
Он покосился, нахмурившись, а вошедший заинтересовался:
— Вы кто такая?
— Кандидат исторических наук.
— А ну, валяйте, рассказывайте! Мы проверим, насколько вы идеологически правильно мыслите.
Он сел. Оба явно обрадовались. Я дала им урок по истории Греции, и мы расстались дружески.
— Идите в камеру отдыхать, скоро ужин, — сказал мой следователь».
Очень, конечно, любопытное свидетельство! Оно мало подтверждает те «арабские сказки», которые ныне распространяются. Но с высокопоставленными арестованными, что и можно было ожидать, дела складывались по-иному.
Подавляющая часть заговорщиков сдавалась очень быстро, показывая трусость и слабость духа! Все эти люди, ходившие в военной форме, привыкшие сидеть в начальственных кабинетах, всех поучать, всем приказывать, в час испытания показали себя совсем не готовыми выносить то, что стойко выносили многие гражданские — комсомольцы, молодые коммунисты и те, кто имел партийный стаж до 1917 г.!
Что вопли о «пытках» содержат много преувеличений, доказывается множеством примеров. Вот М. Рютин (личный враг Сталина) пишет свой протест в Президиум ЦИК СССР. На что он жалуется? «Мне на каждом допросе угрожают, на меня кричат, как на животное, меня оскорбляют, мне, наконец, не дают даже дать мотивированный письменный отказ от дачи показаний». (О партийности лиц, проходивших по делу так называемого антисоветского правотроцкистского блока». «Известия ЦК КПСС».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189
— А как же знаменитая сталинская телеграмма?! Ее-то он разослал по всем ЦК национальных компартий?! Разве не обосновывал он в ней право НКВД на пытки, на самый ужасный произвол?!
— А с чего вы взяли, господа, что она сталинская? Под ней что, подлинная подпись его стоит? И где подлинник этой телеграммы?! Почему он до сих пор не опубликован фотографически?! Почему сама телеграмма до сих пор не предъявлена? Почему не рассказано самым подробным образом, кто ее отправлял, как и когда, какие пометки она имеет; кто персонально и при каких обстоятельствах принимал ее на местах и кому о ней лично докладывал, кто с ней знакомился на верхах национальных компартий, какие есть по этому поводу документы? Короче, какие есть доказательства тому, что сама эта «телеграмма» не подлог, который совершила всем известная клика, чтобы бросить тень на Сталина и взорвать партию?! Надо подробно разобрать все вопросы, связанные с существованием «телеграммы Сталина», опубликовать все необходимые документы! Без этого все обвинения ничего не стоят!
Нужно обладать редкой наглостью и бесстыдством, чтобы ссылаться на сомнительную «телеграмму Сталина»! Ведь отлично известно, каковы были принципы подбора документов на Нюрнбергском процессе, юридическая часть которого считается образцовой. Вот пример: разбирался вопрос о телеграмме Фишера Франку, содержавшую приказ Гитлера «сровнять Варшаву с землей». Что, довольствовались какой-то жалкой копией? О нет! Польский журналист, присутствовавший на этом процессе, в своей книге пишет:
«Так вот, оказывается, для включения этой телеграммы в число вещественных доказательств процесса, потребовалось еще шесть других документов. Вот они:
— два показания свидетелей, которые нашли телеграмму;
— описание телеграммы;
— протокол осмотра;
— официальное подтверждение подлинности телеграммы польскими властями;
— выписка из «Дневника Франка», которая окончательно подтверждает подлинность как содержания, так и даты телеграммы.
Позже этот маленький пример даст представление о масштабах подготовительной работы, а вместе с тем о скрупулезности и тщательности, с которыми стремились установить подлинность документов и фактов, чтобы ни адвокаты во время процесса, ни — значительно позднее — историки и политики не могли бы опровергнуть документально подтвержденной правды». (Малцужиньский К. Преступники не хотят признать своей вины. М., 1979, с. 102.)
* * *
В настоящий момент следует констатировать, что вопрос о пресловутых пытках сильно раздут заинтересованными лицами. Последние таким образом хотят оправдать свое предательство и клевету на других. На деле, как правило, следователи ограничивались кратковременными и примитивными избиениями, лишением сна, а чаще всего — руганью и угрозами, да еще психологическим шантажом — угрозами расправы с близкими. Подследственному демонстрировались резиновые дубинки, следователи били ими по столам, иногда прохаживались ими по спине и плечам подследственного, давали услышать вопли из соседней комнаты (а являлись ли они настоящими?).
Существуют очень интересные воспоминания Нины Гаген-Торн. Она была кандидатом исторических наук и специалистом по этнографии и фольклористике, успешно печаталась, писала стихи, которые ценили Анна Ахматова, Борис Пастернак и Илья Сельвинский. С политическими обвинениями была арестована, узнала тюрьму и лагерь. Не по чужим рассказам знала тюрьму Ленинградскую, Свердловскую, Иркутскую, знакома ей была Владивостокская пересылка, Потьма (Мордовия) и мрачная Колыма. Словом, она хлебнула в жизни горя побольше, чем нынешние «критики». И вот что она пишет в своих воспоминаниях, как производились допросы:
«В первый допрос майор орал и матерился потому, что ему был указан этот прием. При неожиданном варианте — ответный мат от интеллигентной и пожилой гражданки — растерялся.
Другой мой следователь поставил меня у стены. Требовал, чтобы я подписала протокол с несуществующими самообвинениями. Я отказалась.
Устав, не зная, что делать, подскочил разъяренный ко мне с кулаками:
— Изобью! Мерзавка! Сейчас изобью! Подписывай! Я посмотрела ему в глаза и сказала раздельно:
— Откушу нос!
Он всмотрелся, отскочил, застучал по столу кулаками. Чаще допрос был просто сидением: вводили в кабинет, «садитесь» — говорил следователь, не подпуская близко к своему столу. «Расскажите о вашей антисоветской деятельности». «Мне нечего рассказывать». Следователь утыкался в бумаги, делал вид, что изучает, или просто читал газеты: примитивная игра на выдержку, на то, что заключенный волнуется. Без всякой психологии: по инструкции должен волноваться. А следователю засчитываются часы допроса. Раз я спросила:
— Вам сколько платят за время допросов? В двойном размере или больше?
— Это вас не касается! — заорал он. — Вы должны мне отвечать, а не задавать вопросы.
Другой раз, когда он читал, а я сидела, вошел второй следователь. Спросил его:
— Ты как? Идешь сдавать?
— Да вот спартанское государство еще пройти надо, тогда и пойду. Я поняла, что он готовится к экзамену по Древней Греции.
— Спартанское государство? — спросила я мягко. — Хотите, расскажу?
Он покосился, нахмурившись, а вошедший заинтересовался:
— Вы кто такая?
— Кандидат исторических наук.
— А ну, валяйте, рассказывайте! Мы проверим, насколько вы идеологически правильно мыслите.
Он сел. Оба явно обрадовались. Я дала им урок по истории Греции, и мы расстались дружески.
— Идите в камеру отдыхать, скоро ужин, — сказал мой следователь».
Очень, конечно, любопытное свидетельство! Оно мало подтверждает те «арабские сказки», которые ныне распространяются. Но с высокопоставленными арестованными, что и можно было ожидать, дела складывались по-иному.
Подавляющая часть заговорщиков сдавалась очень быстро, показывая трусость и слабость духа! Все эти люди, ходившие в военной форме, привыкшие сидеть в начальственных кабинетах, всех поучать, всем приказывать, в час испытания показали себя совсем не готовыми выносить то, что стойко выносили многие гражданские — комсомольцы, молодые коммунисты и те, кто имел партийный стаж до 1917 г.!
Что вопли о «пытках» содержат много преувеличений, доказывается множеством примеров. Вот М. Рютин (личный враг Сталина) пишет свой протест в Президиум ЦИК СССР. На что он жалуется? «Мне на каждом допросе угрожают, на меня кричат, как на животное, меня оскорбляют, мне, наконец, не дают даже дать мотивированный письменный отказ от дачи показаний». (О партийности лиц, проходивших по делу так называемого антисоветского правотроцкистского блока». «Известия ЦК КПСС».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189