И почему она с каждым годом углублялась?
Клубок сложных отношений между Евгением Вахтанговым и его отцом таил в себе не одну человеческую трагедию…
Чтобы найти верное освещение семейной истории, оставившей глубокий след в душе Евгения, нужно вернуться назад — заглянуть в годы его раннего детства.
И, пожалуй, ещё дальше, в былое.
Семидесятые годы прошлого века.
По Военно-Грузинской дороге из Тифлиса к Владикавказу тащится фургон. Покачивается на выбоинах. Скрипят высокие деревянные колеса, обитые изношенной железной полоской. Среди домашней поклажи в глубине фургона торчит связка обёрнутых тряпкой малярных кистей, а внизу, между колёсами, болтаются ведра с краской. Из безжизненно опущенных, больших, со вздувшимися венами рук Саркиса Абрамовича Вахтангова свисают вожжи. Саркис погружён в тоскливые раздумья. По временам из его груди вырывается вздох, и, очнувшись, Саркис подгоняет идущую шагом усталую лошадь. Её копыта уныло отсчитывают по хрустящей щебёнке мгновенья, часы, дни… Молчат в фургоне дети Саркиса: старший Баграт, Катаринэ и Домна.
Они оглушены обрушившимся на них горем.
Дорога в безвестное будущее извивается змеёй, стиснутая голыми скалами и безднами. Всюду подкарауливают нависшие гранитные глыбы, они грозят новыми несчастиями, человека всюду поджидает неотвратимая беда.
И кажется, что вокруг плетущегося фургона сами недра земли, корчась в муках, вздыбились, вывернув наружу суставы, кости, колени, внезапно задохнулись от боли и, онемев, взывают к небу.
Но там, в далёкой вышине над головами, голубые клинья неба, разорванного криво-накосо острыми утёсами, тоже не приносят успокоения.
Как вечный символ этих мест, висит над дорогой знаменитая скала «Пронеси, господи!».
Страшен Кавказ для путников, подавленных невосполнимой утратой, для тех, кто потерял всякую надежду.
Отчаяние Саркиса пугает детей и усиливает их собственную боль, тревогу и уныние. Они чувствуют — горе неумолимо гонит их навстречу новым бедам…
Завтрашний день так же мрачен, как и то, что произошло вчера.
Но надо жить. Надо как-то бороться, чтобы остаться в живых.
Бегство Саркиса из Тифлиса его друзьям и соседям казалось безрассудным. Ну что ж, что умерла жена? С каждым может случиться. Но он не мог иначе. Его сердце разрывалось. С той минуты, как не стало горячо любимой подруги, его обычное существование не только потеряло весь смысл, оно сделалось для Саркиса непереносимым.
Маляр-подрядчик, он был в весёлой столице Грузии достаточно обеспечен всем. Но бросил работу, запил горькую, наконец, роздал и продал всё, что можно было раздать и продать, распрощался с друзьями и с остывшим гнездом. Кинулся прочь из обжитых стен. Прощайте, шумные улицы! Навсегда прощай, Грузия!
…И вот перед ними чужой, полурусский Владикавказ.
Недавно ещё тихий захолустный городок отстраивается, расширяется на глазах, быстро меняет своё лицо. Саркис снова принимается за малярные подряды.
Баграт помогает отцу, а по вечерам сгибается над книгами, которые ему от случая к случаю удаётся доставать. Экономя спички, учится расщеплять их в длину надвое. Экономя керосин, засиживается при мерцающем огоньке светильника. Книги подтверждают то, чему изо дня в день обучала его жизнь: власть над враждебной судьбой дают только деньги; ничто не бывает устойчивым, если нет богатства; без денег не может быть независимости и нет к человеку уважения.
Отец подозрительно относится к увлечению сына книгами. Но что может старик противопоставить враждебному миру?.. С мужской нежностью Саркис старается охранить детей от новых, разрушающих влияний. Он свято оберегает в семье неписаные обычаи патриархальной старины и национальную обособленность. Неизменно носит высокую рыжую баранью шапку и армянское «каба» — нечто вроде кафтана. Неторопливо шагая по улице, маляр гордо смотрит поверх голов встречных русских и никому не. уступает дорогу, будь то хоть чиновник с царской кокардой на фуражке, русский поп или провинциальная франтиха.
Саркис наивно полагает, что эта вызывающая национальная «холодная война» надёжно ограждает его личную независимость.
А жизнь, конечно, смеялась над ним. Ничто не могло повернуть назад ход событий. Мало-помалу биография его семьи неотвратимо становилась частицей биографии города, переживавшего пору лихорадочного буржуазного развития.
Началось с того, что Баграт поступил рассыльным к владельцу табачной фабрики и магазина, богатому купцу Василию Лебедеву.
Смышлёный красивый юноша пришёлся хозяину по душе и вскоре сумел вызвать у него особые надежды.
Была у Лебедева единственная дочь Ольга. Незадолго до смерти, тяжело заболев, он сказал Баграту, что хочет видеть его зятем и наследником. Так Баграт женился на Ольге Васильевне и стал владельцем всего предприятия.
Он преуспел в то время, когда не только Северный Кавказ, но и вся Россия была захвачена быстрым развитием капитализма. Промышленные преобразования с каждым днём меняли лицо страны. И Баграт был одним из тех, кто не хотел, опустив вожжи, плестись в хвосте событий и вяло подчиняться чьей-то воле, будь она «божественной» или вполне земной… Всё, что он наблюдал вокруг, происходило отнюдь не по заветам покорности судьбе и не по заповедям доброты и любви к ближнему. У городских воротил действовали совсем иные страсти. И Баграт, когда наступил, наконец, его час, стал платить своему времени той же монетой. Мало того, он, по законам конкуренции, стремился где умом, где обманом и хитростью, но постоянно быть на переднем крае, всегда и во всём подчинять себе людей и даже вкладывает во все дела предприимчивость новатора.
Сын упрямого Саркиса, с годами ставший Богратионом Сергеевичем, день ото дня увеличивает число рабочих на фабрике, ставит новое оборудование, заменяет мужской труд дешёвым женским, и, кажется, ему первому приходит в голову уже совсем по дешёвке воспользоваться горем и нищетой слепых. Он посадил их к конвейеру. Слепые схватывали одним ловким движением чутких пальцев ровно двадцать пять папирос — ни на одну больше, ни на одну меньше — и опускали их в коробку.
Рабочий день длился не менее двенадцати часов и доходил до четырнадцати-пятнадцати. Другие фабриканты использовали детский труд, но Баграт обогнал конкурентов. Он рассчитал верно. Боявшиеся потерять жалкий кусок хлеба, незрячие рабы работали несравненно аккуратнее, чем непоседливые дети. Бесконечно чёрный трудовой день слепцов стоил Баграту совсем дёшево и был производительней.
«Баграт — большой человек, деловой человек», — говорили про него. Властного, деспотичного фабриканта побаивались и уважали даже самые видные в городе денежные тузы. Это тешило тщеславие Ольги Васильевны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Клубок сложных отношений между Евгением Вахтанговым и его отцом таил в себе не одну человеческую трагедию…
Чтобы найти верное освещение семейной истории, оставившей глубокий след в душе Евгения, нужно вернуться назад — заглянуть в годы его раннего детства.
И, пожалуй, ещё дальше, в былое.
Семидесятые годы прошлого века.
По Военно-Грузинской дороге из Тифлиса к Владикавказу тащится фургон. Покачивается на выбоинах. Скрипят высокие деревянные колеса, обитые изношенной железной полоской. Среди домашней поклажи в глубине фургона торчит связка обёрнутых тряпкой малярных кистей, а внизу, между колёсами, болтаются ведра с краской. Из безжизненно опущенных, больших, со вздувшимися венами рук Саркиса Абрамовича Вахтангова свисают вожжи. Саркис погружён в тоскливые раздумья. По временам из его груди вырывается вздох, и, очнувшись, Саркис подгоняет идущую шагом усталую лошадь. Её копыта уныло отсчитывают по хрустящей щебёнке мгновенья, часы, дни… Молчат в фургоне дети Саркиса: старший Баграт, Катаринэ и Домна.
Они оглушены обрушившимся на них горем.
Дорога в безвестное будущее извивается змеёй, стиснутая голыми скалами и безднами. Всюду подкарауливают нависшие гранитные глыбы, они грозят новыми несчастиями, человека всюду поджидает неотвратимая беда.
И кажется, что вокруг плетущегося фургона сами недра земли, корчась в муках, вздыбились, вывернув наружу суставы, кости, колени, внезапно задохнулись от боли и, онемев, взывают к небу.
Но там, в далёкой вышине над головами, голубые клинья неба, разорванного криво-накосо острыми утёсами, тоже не приносят успокоения.
Как вечный символ этих мест, висит над дорогой знаменитая скала «Пронеси, господи!».
Страшен Кавказ для путников, подавленных невосполнимой утратой, для тех, кто потерял всякую надежду.
Отчаяние Саркиса пугает детей и усиливает их собственную боль, тревогу и уныние. Они чувствуют — горе неумолимо гонит их навстречу новым бедам…
Завтрашний день так же мрачен, как и то, что произошло вчера.
Но надо жить. Надо как-то бороться, чтобы остаться в живых.
Бегство Саркиса из Тифлиса его друзьям и соседям казалось безрассудным. Ну что ж, что умерла жена? С каждым может случиться. Но он не мог иначе. Его сердце разрывалось. С той минуты, как не стало горячо любимой подруги, его обычное существование не только потеряло весь смысл, оно сделалось для Саркиса непереносимым.
Маляр-подрядчик, он был в весёлой столице Грузии достаточно обеспечен всем. Но бросил работу, запил горькую, наконец, роздал и продал всё, что можно было раздать и продать, распрощался с друзьями и с остывшим гнездом. Кинулся прочь из обжитых стен. Прощайте, шумные улицы! Навсегда прощай, Грузия!
…И вот перед ними чужой, полурусский Владикавказ.
Недавно ещё тихий захолустный городок отстраивается, расширяется на глазах, быстро меняет своё лицо. Саркис снова принимается за малярные подряды.
Баграт помогает отцу, а по вечерам сгибается над книгами, которые ему от случая к случаю удаётся доставать. Экономя спички, учится расщеплять их в длину надвое. Экономя керосин, засиживается при мерцающем огоньке светильника. Книги подтверждают то, чему изо дня в день обучала его жизнь: власть над враждебной судьбой дают только деньги; ничто не бывает устойчивым, если нет богатства; без денег не может быть независимости и нет к человеку уважения.
Отец подозрительно относится к увлечению сына книгами. Но что может старик противопоставить враждебному миру?.. С мужской нежностью Саркис старается охранить детей от новых, разрушающих влияний. Он свято оберегает в семье неписаные обычаи патриархальной старины и национальную обособленность. Неизменно носит высокую рыжую баранью шапку и армянское «каба» — нечто вроде кафтана. Неторопливо шагая по улице, маляр гордо смотрит поверх голов встречных русских и никому не. уступает дорогу, будь то хоть чиновник с царской кокардой на фуражке, русский поп или провинциальная франтиха.
Саркис наивно полагает, что эта вызывающая национальная «холодная война» надёжно ограждает его личную независимость.
А жизнь, конечно, смеялась над ним. Ничто не могло повернуть назад ход событий. Мало-помалу биография его семьи неотвратимо становилась частицей биографии города, переживавшего пору лихорадочного буржуазного развития.
Началось с того, что Баграт поступил рассыльным к владельцу табачной фабрики и магазина, богатому купцу Василию Лебедеву.
Смышлёный красивый юноша пришёлся хозяину по душе и вскоре сумел вызвать у него особые надежды.
Была у Лебедева единственная дочь Ольга. Незадолго до смерти, тяжело заболев, он сказал Баграту, что хочет видеть его зятем и наследником. Так Баграт женился на Ольге Васильевне и стал владельцем всего предприятия.
Он преуспел в то время, когда не только Северный Кавказ, но и вся Россия была захвачена быстрым развитием капитализма. Промышленные преобразования с каждым днём меняли лицо страны. И Баграт был одним из тех, кто не хотел, опустив вожжи, плестись в хвосте событий и вяло подчиняться чьей-то воле, будь она «божественной» или вполне земной… Всё, что он наблюдал вокруг, происходило отнюдь не по заветам покорности судьбе и не по заповедям доброты и любви к ближнему. У городских воротил действовали совсем иные страсти. И Баграт, когда наступил, наконец, его час, стал платить своему времени той же монетой. Мало того, он, по законам конкуренции, стремился где умом, где обманом и хитростью, но постоянно быть на переднем крае, всегда и во всём подчинять себе людей и даже вкладывает во все дела предприимчивость новатора.
Сын упрямого Саркиса, с годами ставший Богратионом Сергеевичем, день ото дня увеличивает число рабочих на фабрике, ставит новое оборудование, заменяет мужской труд дешёвым женским, и, кажется, ему первому приходит в голову уже совсем по дешёвке воспользоваться горем и нищетой слепых. Он посадил их к конвейеру. Слепые схватывали одним ловким движением чутких пальцев ровно двадцать пять папирос — ни на одну больше, ни на одну меньше — и опускали их в коробку.
Рабочий день длился не менее двенадцати часов и доходил до четырнадцати-пятнадцати. Другие фабриканты использовали детский труд, но Баграт обогнал конкурентов. Он рассчитал верно. Боявшиеся потерять жалкий кусок хлеба, незрячие рабы работали несравненно аккуратнее, чем непоседливые дети. Бесконечно чёрный трудовой день слепцов стоил Баграту совсем дёшево и был производительней.
«Баграт — большой человек, деловой человек», — говорили про него. Властного, деспотичного фабриканта побаивались и уважали даже самые видные в городе денежные тузы. Это тешило тщеславие Ольги Васильевны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93