Главно не оставляло его в покое. Но оно было далеко. Другое было намного ближе и намного опаснее. Речь шла о смертельной опасности.
Это единственный способ заставить их выйти на свет.
Майкл Халлер — точка отсчета. Ари Нешер — ниточка к нему.
— Лидия, а где форма? Что ты с ней сделала?
— Выбросила. Она превратилась в рваную кровавую тряпку. — Лидия положила ему руку на лоб. — О деньгах не беспокойся, Дэвид. Я их нашла в кармане и спрятала. Все пятьдесят тысяч. И пистолет тоже.
Слоэн позволил Лидии уложить себя. Все его личные вещи остались в ангаре с трамвайной рухлядью. Но у него был резерв на чрезвычайный случай, привезенный им с собой — часть денег, уплаченных за контракт Халлером. И был «глок». Он поступил осмотрительно. Единственное, что он не смог предусмотреть, что это будет не чрезвычайный случай, а продолжение нью-йоркской войны. Не точечной операцией, а продолжением агонии, Дэвид.
Платой за искупление …
— Лидия!
— Да, Дэвид.
— Почему?
— Что почему?
— Почему ты решила не дать мне умереть?
Лидия повернулась к пламени свечи. Глаза ее сверкнули, отразив огонь. Слоэну показалось, что он увидел в них слезы, но не исключено, он ошибся.
— Потому что ты одинок, Дэвид. Ты самый одинокий человек, из всех, кого я встречала когда-либо.
Лидия бесшумно поднялась. Свечи отбросили тень на голую стену.
Безумие! Все, что ты делаешь, полное безумие!
Мужчина, которого она знала только как Дэвида, опять впал в беспамятство. Обнаженный мужчина на раскладушке в пустой комнате. Было что-то абсурдное в этом образе, что-то сюрреальное.
Разве это не безумие? Держать в доме человека, за которым тянется кровавый шлейф трупов. Помогать неизвестному, истекающему кровью. Быть на стороне убийцы, киллера. Как это у юристов?.. Соучастие? Или нет, пособничество? Как бы это ни называлось, это — преступление. И нет ничего абсурдного, ничего сюрреального в преступлении.
Опасность .
Это чувство нарастало, распространялось, как эпидемия вируса. Потому что сейчас мастиффы уже шли по следам и женщины с рыжими волосами, сидевшей за рулем машины, которая вывезла киллера с места устроенной им кровавой бойни.
Ночью, пока Дэвид то приходил в себя, то вновь терял сознание, Лидия вышла на улицу, по которой продолжал дуть проклятый горячий ветер. Она сняла с машины покрывало, которым целиком закрыла ее, когда привезла Дэвида. Тщательно смыла следы запекшейся крови. Заклеила с помощью пластиковой пленки и скотча разбитые стекла. А это как у юристов называется? Сокрытие улик, кажется.
Патрульная машина карабинеров медленно выехала из-за угла. Яркий луч подвижного бокового фонаря выгонял темноту из щелей между стоящими автомобилями. Лидия, сжимая в руках мокрые окровавленные тряпки, присела за машиной. Луч прошелся над ее головой и пополз дальше.
Опасность !
И все же, в хождении по острию ножа, по краю пропасти, в игре с опасностью был какой-то неосознанный соблазн. Что-то эротичное, как в запретных фантазиях, порождаемых подсознанием.
Лидия подняла с пола тонкую льняную простыню и накрыла ею Дэвида. Сильно дунула на свечу.
Пустая комната погрузилась во тьму.
17.
— Санитар! Санитар! Бог мой, есть здесь кто-нибудь живой? Санитар!
Белотти колотил металлической миской по решетке камеры.
— Санитар! Эй, кто-нибудь!
Узловатая рука просунулась сквозь решетку и словно тисками сдавила запястье, не давая стучать. Рука принадлежала сержанту Родольфо Скьяра, отдел убийств, полицейское управление Милана.
— Заткнись, Белотти. Иначе, я войду и заткну тебе пасть!
— Я не намерен терпеть такое издевательство! Я хочу поговорить с моей женой! Хочу связаться со своим журналом! Хочу поговорить с моим адвокатом!
Скьяра с силой вырвал у него из руки миску и бросил за спину, где она загремела по полу коридора.
— Может, тебе еще священника для исповеди, тарелку спагетти а-карбонара и плакат с видом Капакабаны?
Белотти, вырвав руку, отскочил вглубь камеры. Скьяра смотрел на него с брезгливостью. На журналисте была казенная роба из серой фланели, измочаленной многочисленными стирками, размера на три больше. Его лица не признала бы и мать родная. Из-за сломанной переносицы вокруг глаз расплылись сизые круги, сильно распухшую шишку, которая когда-то была его носом, закрывала узкая белая повязка.
— Вы не должны так поступать со мной! — крикнул Белотти. — У меня есть права!
— Твое единственное право — заткнуться и не доставать меня.
— Сукин сын! Фашист!
— Ага! Тяжелое оскорбление официального лица при исполнении им служебных обязанностей!
— Ты мне за все заплатишь, Скьяра! Ты не знаешь, с кем имеешь дело!..
— Ты посмотри! Еще один почетный член славной партии «ты не знаешь, кто я такой». — Скьяра рассмеялся ему в лицо. — Ошибаешься, Белотти. Я хорошо знаю, с кем имею дело. Ты из тех, кто верит, что он хитрее всех. Ты тот, кто подделывает пропуска для прохода в здание суда, кто подделывает ключи, кто постоянно врет. И за чьей мордашкой святой невинности срывается грязный мафиозный убийца.
— Скьяра, ну послушай… — Белотти чуть не плакал. Голос его зазвучал умоляюще. — Один звонок. Только один. Ну что для тебя значит один звоночек, а? Никто не будет знать…
— Я буду знать! — гаркнул Скьяра. — Это мне приказано отвечать за тебя и твою безопасность.
— Скьяра, я прошу тебя, помоги мне. — Белотти вновь подошел к решетке. — Помоги мне, ради всего святого!
— Ты продолжаешь действовать мне на нервы, Белотти. Может, ты, действительно, плохо себя чувствуешь? — В голосе полицейского прозвучало сочувствие. — Может быть, для твоего же блага, для твоей безопасности надеть на тебя смирительную рубашку? И засунуть между зубов резиновую капу…
Белотти побледнел и отскочил от решетки.
— … а потом дать тебе десять тысяч вольт, для поднятия тонуса? — завершил фразу Скьяра, повернулся и пошел прочь по коридору.
Белотти остался стоять, с хрипом глотая воздух. Обвел глазами камеру. Металлическая кровать, металлический стол, металлический стул. Павильон Браски, тюремный блок Центрального госпиталя. Его поместили в ту же камеру, откуда Кармине Апра вышел на свидание с пулей.
Каларно. Это все Каларно! Эта сволочь…
Белотти бросился к кровати, упал на смятое одеяло. Он должен выйти отсюда. Любой ценой!
В противном случае для него тоже придет последнее свидание.
— Это было, словно почва разверзлась и поглотила его.
Бригадир Джорджио Палмьери осушил несчетную за день чашечку кофе и покачал головой.
Андреа Каларно оторвал взгляд от кусочка ночного неба, видневшегося из окна кабинета. Он сидел на краешке своего письменного стола, по-прежнему заваленного бумагами.
Дэвид Карл Слоэн, человек подполья. Вот уже два с половиной дня, с момента первого выстрела, как киллер поставил в дурацкое положение тысячи полицейских, карабинеров, агентов финансовой гвардии, других специальных служб и вооруженные силы итальянского государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
Это единственный способ заставить их выйти на свет.
Майкл Халлер — точка отсчета. Ари Нешер — ниточка к нему.
— Лидия, а где форма? Что ты с ней сделала?
— Выбросила. Она превратилась в рваную кровавую тряпку. — Лидия положила ему руку на лоб. — О деньгах не беспокойся, Дэвид. Я их нашла в кармане и спрятала. Все пятьдесят тысяч. И пистолет тоже.
Слоэн позволил Лидии уложить себя. Все его личные вещи остались в ангаре с трамвайной рухлядью. Но у него был резерв на чрезвычайный случай, привезенный им с собой — часть денег, уплаченных за контракт Халлером. И был «глок». Он поступил осмотрительно. Единственное, что он не смог предусмотреть, что это будет не чрезвычайный случай, а продолжение нью-йоркской войны. Не точечной операцией, а продолжением агонии, Дэвид.
Платой за искупление …
— Лидия!
— Да, Дэвид.
— Почему?
— Что почему?
— Почему ты решила не дать мне умереть?
Лидия повернулась к пламени свечи. Глаза ее сверкнули, отразив огонь. Слоэну показалось, что он увидел в них слезы, но не исключено, он ошибся.
— Потому что ты одинок, Дэвид. Ты самый одинокий человек, из всех, кого я встречала когда-либо.
Лидия бесшумно поднялась. Свечи отбросили тень на голую стену.
Безумие! Все, что ты делаешь, полное безумие!
Мужчина, которого она знала только как Дэвида, опять впал в беспамятство. Обнаженный мужчина на раскладушке в пустой комнате. Было что-то абсурдное в этом образе, что-то сюрреальное.
Разве это не безумие? Держать в доме человека, за которым тянется кровавый шлейф трупов. Помогать неизвестному, истекающему кровью. Быть на стороне убийцы, киллера. Как это у юристов?.. Соучастие? Или нет, пособничество? Как бы это ни называлось, это — преступление. И нет ничего абсурдного, ничего сюрреального в преступлении.
Опасность .
Это чувство нарастало, распространялось, как эпидемия вируса. Потому что сейчас мастиффы уже шли по следам и женщины с рыжими волосами, сидевшей за рулем машины, которая вывезла киллера с места устроенной им кровавой бойни.
Ночью, пока Дэвид то приходил в себя, то вновь терял сознание, Лидия вышла на улицу, по которой продолжал дуть проклятый горячий ветер. Она сняла с машины покрывало, которым целиком закрыла ее, когда привезла Дэвида. Тщательно смыла следы запекшейся крови. Заклеила с помощью пластиковой пленки и скотча разбитые стекла. А это как у юристов называется? Сокрытие улик, кажется.
Патрульная машина карабинеров медленно выехала из-за угла. Яркий луч подвижного бокового фонаря выгонял темноту из щелей между стоящими автомобилями. Лидия, сжимая в руках мокрые окровавленные тряпки, присела за машиной. Луч прошелся над ее головой и пополз дальше.
Опасность !
И все же, в хождении по острию ножа, по краю пропасти, в игре с опасностью был какой-то неосознанный соблазн. Что-то эротичное, как в запретных фантазиях, порождаемых подсознанием.
Лидия подняла с пола тонкую льняную простыню и накрыла ею Дэвида. Сильно дунула на свечу.
Пустая комната погрузилась во тьму.
17.
— Санитар! Санитар! Бог мой, есть здесь кто-нибудь живой? Санитар!
Белотти колотил металлической миской по решетке камеры.
— Санитар! Эй, кто-нибудь!
Узловатая рука просунулась сквозь решетку и словно тисками сдавила запястье, не давая стучать. Рука принадлежала сержанту Родольфо Скьяра, отдел убийств, полицейское управление Милана.
— Заткнись, Белотти. Иначе, я войду и заткну тебе пасть!
— Я не намерен терпеть такое издевательство! Я хочу поговорить с моей женой! Хочу связаться со своим журналом! Хочу поговорить с моим адвокатом!
Скьяра с силой вырвал у него из руки миску и бросил за спину, где она загремела по полу коридора.
— Может, тебе еще священника для исповеди, тарелку спагетти а-карбонара и плакат с видом Капакабаны?
Белотти, вырвав руку, отскочил вглубь камеры. Скьяра смотрел на него с брезгливостью. На журналисте была казенная роба из серой фланели, измочаленной многочисленными стирками, размера на три больше. Его лица не признала бы и мать родная. Из-за сломанной переносицы вокруг глаз расплылись сизые круги, сильно распухшую шишку, которая когда-то была его носом, закрывала узкая белая повязка.
— Вы не должны так поступать со мной! — крикнул Белотти. — У меня есть права!
— Твое единственное право — заткнуться и не доставать меня.
— Сукин сын! Фашист!
— Ага! Тяжелое оскорбление официального лица при исполнении им служебных обязанностей!
— Ты мне за все заплатишь, Скьяра! Ты не знаешь, с кем имеешь дело!..
— Ты посмотри! Еще один почетный член славной партии «ты не знаешь, кто я такой». — Скьяра рассмеялся ему в лицо. — Ошибаешься, Белотти. Я хорошо знаю, с кем имею дело. Ты из тех, кто верит, что он хитрее всех. Ты тот, кто подделывает пропуска для прохода в здание суда, кто подделывает ключи, кто постоянно врет. И за чьей мордашкой святой невинности срывается грязный мафиозный убийца.
— Скьяра, ну послушай… — Белотти чуть не плакал. Голос его зазвучал умоляюще. — Один звонок. Только один. Ну что для тебя значит один звоночек, а? Никто не будет знать…
— Я буду знать! — гаркнул Скьяра. — Это мне приказано отвечать за тебя и твою безопасность.
— Скьяра, я прошу тебя, помоги мне. — Белотти вновь подошел к решетке. — Помоги мне, ради всего святого!
— Ты продолжаешь действовать мне на нервы, Белотти. Может, ты, действительно, плохо себя чувствуешь? — В голосе полицейского прозвучало сочувствие. — Может быть, для твоего же блага, для твоей безопасности надеть на тебя смирительную рубашку? И засунуть между зубов резиновую капу…
Белотти побледнел и отскочил от решетки.
— … а потом дать тебе десять тысяч вольт, для поднятия тонуса? — завершил фразу Скьяра, повернулся и пошел прочь по коридору.
Белотти остался стоять, с хрипом глотая воздух. Обвел глазами камеру. Металлическая кровать, металлический стол, металлический стул. Павильон Браски, тюремный блок Центрального госпиталя. Его поместили в ту же камеру, откуда Кармине Апра вышел на свидание с пулей.
Каларно. Это все Каларно! Эта сволочь…
Белотти бросился к кровати, упал на смятое одеяло. Он должен выйти отсюда. Любой ценой!
В противном случае для него тоже придет последнее свидание.
— Это было, словно почва разверзлась и поглотила его.
Бригадир Джорджио Палмьери осушил несчетную за день чашечку кофе и покачал головой.
Андреа Каларно оторвал взгляд от кусочка ночного неба, видневшегося из окна кабинета. Он сидел на краешке своего письменного стола, по-прежнему заваленного бумагами.
Дэвид Карл Слоэн, человек подполья. Вот уже два с половиной дня, с момента первого выстрела, как киллер поставил в дурацкое положение тысячи полицейских, карабинеров, агентов финансовой гвардии, других специальных служб и вооруженные силы итальянского государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60