До того как повесить свои бутсы и поменять карьеру в Национальной футбольной лиге на работу в правоохранительных органах, он играл в футбол в колледже Мичигана. Ростом чуть ниже шести футов, широкоплечий чернокожий мужчина обладал умными глазами и мягкими манерами. Джексон открыл скрепленную тремя спиралями записную книжку.
— Тут много информации. Во-первых, этот парень был неизлечимо болен. Рак поджелудочной железы. Сильно запущенный.
Ему осталось жить, вероятно, месяцев шесть. Вероятно. Всякое лечение было прекращено. Этот пижон принимал массу болеутоляющих. Раствор Шлессинджера, смесь морфия и средство, поднимающее тонус, возможно, кокаин. В этой стране употребление подобных средств не является противозаконным. Либерман имел одно из тех портативных устройств, которые подают лекарства прямо в кровь.
На лице Соера отразилось удивление. Уолтер Бернс и его тайны.
— Председателю совета Федерального фонда остается жить шесть месяцев и никто об этом не знает? Откуда у тебя эта информация?
— Я нашел химиотерапевтические лекарства в шкафчике его квартиры. Потом отправился прямо к первоистокам. К его личному врачу. Сказал ему, что собираем обычные данные. В личном календаре Либермана были пометки дат многократных визитов к врачу. Несколько визитов в клинику Джона Гопкинса, несколько — в клинику Майо. Я упомянул о найденных лекарствах. Врач занервничал, когда я спросил о них. Я мягко дал ему понять, что скрыть правду от ФБР означало бы причинить себе массу неприятностей. Когда я сказал, что ему пришлют повестку с вызовом в суд, он раскололся. Он считал пациента мертвым, так что все остальное не имело никакого значения.
— А как Белый дом? Там должны были знать.
— Если с нами ведут честную игру, то там тоже ничего не знали. Я говорил с начальником отдела кадров о маленьком секрете Либермана. Кажется, сначала он мне не поверил. Пришлось напомнить ему, что ФБР в своей работе руководствуется такими принципами, как лояльность, смелость и честность. Я также переслал ему копию медицинских записей. Говорят, президенту стало плохо, когда тот увидел их.
— Интересный поворот, — сказал Соер. — Я всегда думал, что Либерман — финансовый гений. Прочный, как скала. И все же он забывает сообщить, что вот-вот умрет от рака и оставит страну в трудном положении. Здесь что-то не так.
Джексон широко улыбнулся.
— Я докладываю только факты. Вы правы относительно способностей этого парня. Он настоящая легенда. Однако его личное финансовое положение было не столь блестящим.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Соер.
Джексон листал страницы толстой записной книжки и вдруг остановился. Он перевернул ее и пододвинул к Соеру. Соер уставился на информацию, а Джексон продолжал докладывать.
— Либерман развелся лет пять назад, прожив в браке четверть века. По-видимому, он был проказливым мальчишкой, которого уличили в том, что он гуляет на стороне. Худшее время для развода трудно было выбрать. Как раз предстояло пройти сенатские слушания по поводу его кандидатуры на пост председателя фонда. Жена угрожала разоблачить его в газетах. Тогда о посте председателя, которого, как мне говорили, он так жаждал, и говорить не пришлось бы. Чтобы избавиться от проблем, Либерман отдал все, что у него было, своей бывшей жене. Она умерла пару лет назад. В довершение всего, ходят слухи, что его двадцатилетняя любовница была весьма расточительна. Работа в фонде престижна, но там платили далеко не так щедро, как на Уолл-Стрит. Дело в том, что Либерман оказался по горло в долгах. Жил в паршивой квартире на Капитолийском холме и пытался выбраться из долговой ямы размером с Большой каньон. Куча любовных писем, найденных в квартире, по-видимому, написана его пассией.
— Что случилось с его подружкой?
— Не знаю. Не удивился бы, если она бросила его, узнав, что ее маленький горшок с золотом пуст.
— Знаешь, где она сейчас?
Джексон покачал головой.
— Судя по всему, она исчезла уже некоторое время назад. Я нашел нескольких коллег Либермана в Нью-Йорке. Женщина была красивая, но бестолковая.
— Рэй, наверно, это пустая трата времени, но на всякий случай попытайся выяснить, где она.
Джексон кивнул.
Соер посмотрел на Барракса.
— Есть известия с Капитолийского холма о том, кто займет место Либермана?
Когда Барракс ответил, Соеру пришлось удивляться второй раз в течение одной минуты.
— По единогласному решению — Уолтер Бернс.
Соер долго смотрел на Барракса, затем записал «Уолтер Бернс» в записной книжке. Рядом на полях он нацарапал слово «придурок» и затем слово «подозреваемый» и поставил рядом вопросительный знак.
Соер оторвал взгляд от записной книжки.
— Похоже, нашего Либермана преследовала полоса крупного невезения. Зачем же тогда убивать его?
— Причин много, — сказал Барракс. — Председатель фонда символизирует американский монетаризм. Он вполне мог стать хорошей мишенью для какой-нибудь страны третьего мира, на плечи которой взобрался зеленый монстр. Или возьмите дюжину действующих террористических групп, специализирующихся на подрывах самолетов.
Соер покачал головой.
— Ни одна группа пока не взяла на себя ответственности за взрыв.
Барракс фыркнул.
— Дайте им время. Теперь, когда мы заявили, что самолет взорвали, тот, кто сделал это, позвонит. Эти идиоты для того и живут, чтобы взрывать американские самолеты и делать политические заявления.
— Черт возьми! — Соер ударил огромным кулаком по столу, вскочил и начал ходить взад-вперед, его лицо стало ярко-красным. Казалось, что каждые десять секунд перед его глазами всплывала картина кратера. К этому добавилось еще более ужасное видение маленькой обгоревшей туфельки, которую он держал в своей руке. Он качал каждого из своих детей на своей большой руке после их рождения. Жертвой мог стать любой из них! Он знал, что виденное не покинет его мыслей до тех пор, пока он жив.
Агенты смотрели на него с беспокойством. Соер пользовался заслуженной репутацией одного из самых проницательных агентов, работавших в ФБР. За двадцать пять лет Соер видел множество кровавых следов, оставляемых преступниками по всей стране, и приступал к каждому делу с тем же рвением и строгостью, которые продемонстрировал в самый первый день своей работы. Он обычно тщательно подбирал слова, анализируя мрачные события. Однако большинство агентов, находившихся с ним все эти годы, ясно понимали, что он едва сдерживается.
Он перестал ходить и посмотрел на Барракса.
— В этой теории есть дыра, Герб, — его голос снова звучал спокойно.
— Какая?
Соер прислонился к стеклянной стене, скрестив руки на груди.
— Террорист, которому не терпится сделать большой взрыв, тайком пронесет бомбу на самолет, что, согласитесь, не так уж трудно сделать на внутреннем рейсе, — и самолет рассыпется на миллионы кусочков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Тут много информации. Во-первых, этот парень был неизлечимо болен. Рак поджелудочной железы. Сильно запущенный.
Ему осталось жить, вероятно, месяцев шесть. Вероятно. Всякое лечение было прекращено. Этот пижон принимал массу болеутоляющих. Раствор Шлессинджера, смесь морфия и средство, поднимающее тонус, возможно, кокаин. В этой стране употребление подобных средств не является противозаконным. Либерман имел одно из тех портативных устройств, которые подают лекарства прямо в кровь.
На лице Соера отразилось удивление. Уолтер Бернс и его тайны.
— Председателю совета Федерального фонда остается жить шесть месяцев и никто об этом не знает? Откуда у тебя эта информация?
— Я нашел химиотерапевтические лекарства в шкафчике его квартиры. Потом отправился прямо к первоистокам. К его личному врачу. Сказал ему, что собираем обычные данные. В личном календаре Либермана были пометки дат многократных визитов к врачу. Несколько визитов в клинику Джона Гопкинса, несколько — в клинику Майо. Я упомянул о найденных лекарствах. Врач занервничал, когда я спросил о них. Я мягко дал ему понять, что скрыть правду от ФБР означало бы причинить себе массу неприятностей. Когда я сказал, что ему пришлют повестку с вызовом в суд, он раскололся. Он считал пациента мертвым, так что все остальное не имело никакого значения.
— А как Белый дом? Там должны были знать.
— Если с нами ведут честную игру, то там тоже ничего не знали. Я говорил с начальником отдела кадров о маленьком секрете Либермана. Кажется, сначала он мне не поверил. Пришлось напомнить ему, что ФБР в своей работе руководствуется такими принципами, как лояльность, смелость и честность. Я также переслал ему копию медицинских записей. Говорят, президенту стало плохо, когда тот увидел их.
— Интересный поворот, — сказал Соер. — Я всегда думал, что Либерман — финансовый гений. Прочный, как скала. И все же он забывает сообщить, что вот-вот умрет от рака и оставит страну в трудном положении. Здесь что-то не так.
Джексон широко улыбнулся.
— Я докладываю только факты. Вы правы относительно способностей этого парня. Он настоящая легенда. Однако его личное финансовое положение было не столь блестящим.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Соер.
Джексон листал страницы толстой записной книжки и вдруг остановился. Он перевернул ее и пододвинул к Соеру. Соер уставился на информацию, а Джексон продолжал докладывать.
— Либерман развелся лет пять назад, прожив в браке четверть века. По-видимому, он был проказливым мальчишкой, которого уличили в том, что он гуляет на стороне. Худшее время для развода трудно было выбрать. Как раз предстояло пройти сенатские слушания по поводу его кандидатуры на пост председателя фонда. Жена угрожала разоблачить его в газетах. Тогда о посте председателя, которого, как мне говорили, он так жаждал, и говорить не пришлось бы. Чтобы избавиться от проблем, Либерман отдал все, что у него было, своей бывшей жене. Она умерла пару лет назад. В довершение всего, ходят слухи, что его двадцатилетняя любовница была весьма расточительна. Работа в фонде престижна, но там платили далеко не так щедро, как на Уолл-Стрит. Дело в том, что Либерман оказался по горло в долгах. Жил в паршивой квартире на Капитолийском холме и пытался выбраться из долговой ямы размером с Большой каньон. Куча любовных писем, найденных в квартире, по-видимому, написана его пассией.
— Что случилось с его подружкой?
— Не знаю. Не удивился бы, если она бросила его, узнав, что ее маленький горшок с золотом пуст.
— Знаешь, где она сейчас?
Джексон покачал головой.
— Судя по всему, она исчезла уже некоторое время назад. Я нашел нескольких коллег Либермана в Нью-Йорке. Женщина была красивая, но бестолковая.
— Рэй, наверно, это пустая трата времени, но на всякий случай попытайся выяснить, где она.
Джексон кивнул.
Соер посмотрел на Барракса.
— Есть известия с Капитолийского холма о том, кто займет место Либермана?
Когда Барракс ответил, Соеру пришлось удивляться второй раз в течение одной минуты.
— По единогласному решению — Уолтер Бернс.
Соер долго смотрел на Барракса, затем записал «Уолтер Бернс» в записной книжке. Рядом на полях он нацарапал слово «придурок» и затем слово «подозреваемый» и поставил рядом вопросительный знак.
Соер оторвал взгляд от записной книжки.
— Похоже, нашего Либермана преследовала полоса крупного невезения. Зачем же тогда убивать его?
— Причин много, — сказал Барракс. — Председатель фонда символизирует американский монетаризм. Он вполне мог стать хорошей мишенью для какой-нибудь страны третьего мира, на плечи которой взобрался зеленый монстр. Или возьмите дюжину действующих террористических групп, специализирующихся на подрывах самолетов.
Соер покачал головой.
— Ни одна группа пока не взяла на себя ответственности за взрыв.
Барракс фыркнул.
— Дайте им время. Теперь, когда мы заявили, что самолет взорвали, тот, кто сделал это, позвонит. Эти идиоты для того и живут, чтобы взрывать американские самолеты и делать политические заявления.
— Черт возьми! — Соер ударил огромным кулаком по столу, вскочил и начал ходить взад-вперед, его лицо стало ярко-красным. Казалось, что каждые десять секунд перед его глазами всплывала картина кратера. К этому добавилось еще более ужасное видение маленькой обгоревшей туфельки, которую он держал в своей руке. Он качал каждого из своих детей на своей большой руке после их рождения. Жертвой мог стать любой из них! Он знал, что виденное не покинет его мыслей до тех пор, пока он жив.
Агенты смотрели на него с беспокойством. Соер пользовался заслуженной репутацией одного из самых проницательных агентов, работавших в ФБР. За двадцать пять лет Соер видел множество кровавых следов, оставляемых преступниками по всей стране, и приступал к каждому делу с тем же рвением и строгостью, которые продемонстрировал в самый первый день своей работы. Он обычно тщательно подбирал слова, анализируя мрачные события. Однако большинство агентов, находившихся с ним все эти годы, ясно понимали, что он едва сдерживается.
Он перестал ходить и посмотрел на Барракса.
— В этой теории есть дыра, Герб, — его голос снова звучал спокойно.
— Какая?
Соер прислонился к стеклянной стене, скрестив руки на груди.
— Террорист, которому не терпится сделать большой взрыв, тайком пронесет бомбу на самолет, что, согласитесь, не так уж трудно сделать на внутреннем рейсе, — и самолет рассыпется на миллионы кусочков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138