Чернилами вон весь стол испятнал, бумагу залил… Уж не указ ли какой случаем? Ишь, буквицы-то каковы! Не разобрать… Да и учена-то мать твоя не гораздо. Токмо и разберу, что перст большой печать оставил. Ох, велики руки у тебя, сыне, а вот дела-то каковы будут, сказал бы? Да ты и сам, поди, того не ведаешь, един Бог-вседержитель знает, кому что на свете этом назначено… Умом-то востер ты, переимчив. Бог не обидел, токмо не на грех ли тебя ум да гордыня приведут? Ведь дня не проходит, чтобы не поминал об иноземцах да ихних хитростных науках… Нешто так уж положено? Нешто старина наша плоха? И к добру ли сие, али уж от Бога оно? Может, тебе, Петруша, такое Господом начертано, что мы по скудости ума и уразуметь не можем? Ну да спи с Богом! Во имя Отца, Сына и Святого Духа! Аминь…
ОТ ЛИЦА ВАСИ ЛОПУХИНА
Всякий нормальный человек, закончив среднюю школу, становится абитуриентом. Так было и со мной, Васей Лопухиным. Случилось это на восемнадцатом году жизни в те давние времена, которые нынче называют эпохой застоя. Приятно получить тоненькие «корочки», подтверждающие, что у тебя полное среднее образование. Не надо больше ходить в школу и изучать предметы, от которых с души воротит. Однако удручает неприятная, необходимость всем и каждому объяснять, что ты еще не избрал свой жизненный путь и не знаешь, куда направить свои стопы. Моя родня этими вопросами перепилила мне весь хребет. Предки у меня интеллигенты: четыре поколения только тем и занимались, что ворочали мозгами. Правда, плохо ворочали, должно быть: мотора нет, тридцать пять метров клетушек в «хрущобе», унитаз от ванны ширмочкой отгорожен. Два диплома, а у пахана сто семьдесят, у мамульки — стольник с полтинником, без премий, прогрессивок и даже без тринадцатой зарплаты. На что жить? А жить надо. Я как-то сказал, еще после восьмого класса, что в продавцы хочу — так что было! Пахан сел в свое профессорское кресло, нацепил очки и стал мне лекцию читать. Думаете, он у меня профессор? Правильно, что не думаете — какой профессор за сто семьдесят работать будет! Он и кандидатскую еще не защитил, а учит, как жить. Кресло ему от его деда, профессора, досталось. Загнать такое кресло антикварам — три сотни дадут.
Так вот, прочел мне папаша лекцию, что идти надо по призванию, что в торговле надо быть честным, а я вижу в ней возможность обогащения нетрудовым путем и меня наверняка посадят. Мамулька еще поревела, я пожалел и пошел в девятый. А вот Тимоха пошел на продавца. Ничего, два года уже учится, еще не посадили. У Тимохи, между прочим, кассетник японский, десять мамулькиных зарплат в комке стоит, и кассет с роком полтонны. У него, правда, братишка в загранку ходит, но Тимоха и сам мог„т кое-что. Он мог„т, а я не могу. Должно быть, мозги не в ту сторону шевелятся. Они у меня, поди, как у родичей шевелятся, по схеме. В детстве им говорили: вот так все должно быть! Они в это поверили и решили — так и будем жить. Вот и живут теперь без мотора и с совмещенным санузлом. А ведь у обоих — красные дипломы, аттестаты с медалями. Не то что мой — на льготы мне рассчитывать не приходилось. Но уж так родичи напирали — в вуз, в вуз! — что я плюнул и согласился. Даже обнаглел, подал документы в университет, на химический. Тимоха меня сразу спросил: «Там что, лапа есть?» Лапы не было, да если б и была, то ничего бы мой пахан не сумел. Тогда Тимоха спросил, какая зарплата после окончания. Это я знал — чуть больше стольника. Тимоха хмыкнул и сказал, что мараться не стоит. «Завали, — говорит, — по-быстрому и иди к нам. У нас после десятого тоже берут». Завалил я и правда по-быстрому, на первом же. Пахан валидол пил, мамулька рыдала — тошнятина! В августе еще раз сдавал, в нефтяной, с той же удачей. Взял документы — и к Тимохе, в его заведение. А там говорят — поезд ушел, приходите через год. Утешили! Через год моими мозгами уже военкомат будет распоряжаться. Остался я в сентябре все тем же абитуриентом. Мужики из нашего класса все при деле, не подступись — чему-то учатся либо бабки делают, а я — так просто, погулять выхожу. Две недели погулял, три раза на чужой счет выпил — пахан опять взъелся. Тунеядцем назвал, алкоголиком и обещал из дому выгнать. Напугал ежа голой …..! Да я сам ему пригрозил, что на БАМ завербуюсь и — ту-ту на Воркуту! И что вышло? У папаши сразу друг нашелся на какой-то фирме, доктор уже, между прочим, хотя на
курсе у пахана записной троечник был. Этот друг меня в свою фирму и пристроил. На девяносто рэ, лаборантом.
Первые несколько дней меня учили, что можно делать, а чего нельзя. Спирт нельзя пить из химической посуды — это я сразу усвоил. Не соваться к приборам под напряжением — это я и раньше знал. Одно плохо — скучно. Девок в лаборатории нет, либо старухи лет за тридцать, либо мужики. К тому же один тоскливей другого. Если бы не Алик, так и поговорить не с кем. Алик у них старшим инженером работал. Ходил — весь в фирмах. Джинсы, лейблы, кроссовки, куртенчики — я таких даже у Тимохи и его братана не видал. Тридцать пять лет, вроде бы уже старый, а в музыке волок — только так… Одного Высоцкого пятьсот записей в разных вариантах, и качество — прямо студийное. Музцентр, видюшник, все — «хи-фи-стерео»… Кассетки! Квартира — вся в полировке, стеночка — м-м! Бар: «Кора», мартини, «Наполеон», «Уайт хорс», шерри-бренди! А курево! Как глянешь — окосеешь… «Данхилл», «Ротманс интернейшнл», «Ротманс кинг сайз», «Салем», «Кэмел», «Мальборо» настоящий… Телега своя, «Лада» экспортная. Значит, мог„т! А как ему не мочь, если он во всех трубках, схемах и микросхемах с закрытыми глазами разбирается, любую аппаратуру для рок-групп чинит — это раз, чеканит по латуни — это два, записи толкает — это три, а уж четыре, пять и шесть у него наверняка наберутся. Дискари у него знакомые, портные — знакомые, официанты — знакомые, продавцы — знакомые… Я раз шел с ним по Калининскому — такие телки ему мигали… Ну а работа — это так, тут он не надрывался. «Что я, трактор, — говорит, — за пособие по безработице пахать?» Имел двести, между прочим.
Я его с Тимохой познакомил на свою голову. Тимоха быстро сообразил, что с таким фирмовым дружить надо. Даже меня зауважал. Ненадолго, конечно. Если бы я сам что-то мог, а то я просто так… Словом, скоро они меня побоку. Позвонишь Алику — «Малыш, мне некогда!», позвонишь Тимохе — мать отвечает, а он сбоку в трубку пыхтит: «Нету меня, мать, нету!» Кроме того, на работе меня к другой группе придали. У них там, в лаборатории, несколько групп было. Одна внизу, в подвале, а несколько — наверху, на этаже. Сперва я работал на этаже, посуду мыл, а месяца через три меня в подвал перевели. Там такая особая установка стояла, круглосуточно работала, и около нее в три смены дежурили. Так что я теперь Алика и на работе не видел, пошла одна тоска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148
ОТ ЛИЦА ВАСИ ЛОПУХИНА
Всякий нормальный человек, закончив среднюю школу, становится абитуриентом. Так было и со мной, Васей Лопухиным. Случилось это на восемнадцатом году жизни в те давние времена, которые нынче называют эпохой застоя. Приятно получить тоненькие «корочки», подтверждающие, что у тебя полное среднее образование. Не надо больше ходить в школу и изучать предметы, от которых с души воротит. Однако удручает неприятная, необходимость всем и каждому объяснять, что ты еще не избрал свой жизненный путь и не знаешь, куда направить свои стопы. Моя родня этими вопросами перепилила мне весь хребет. Предки у меня интеллигенты: четыре поколения только тем и занимались, что ворочали мозгами. Правда, плохо ворочали, должно быть: мотора нет, тридцать пять метров клетушек в «хрущобе», унитаз от ванны ширмочкой отгорожен. Два диплома, а у пахана сто семьдесят, у мамульки — стольник с полтинником, без премий, прогрессивок и даже без тринадцатой зарплаты. На что жить? А жить надо. Я как-то сказал, еще после восьмого класса, что в продавцы хочу — так что было! Пахан сел в свое профессорское кресло, нацепил очки и стал мне лекцию читать. Думаете, он у меня профессор? Правильно, что не думаете — какой профессор за сто семьдесят работать будет! Он и кандидатскую еще не защитил, а учит, как жить. Кресло ему от его деда, профессора, досталось. Загнать такое кресло антикварам — три сотни дадут.
Так вот, прочел мне папаша лекцию, что идти надо по призванию, что в торговле надо быть честным, а я вижу в ней возможность обогащения нетрудовым путем и меня наверняка посадят. Мамулька еще поревела, я пожалел и пошел в девятый. А вот Тимоха пошел на продавца. Ничего, два года уже учится, еще не посадили. У Тимохи, между прочим, кассетник японский, десять мамулькиных зарплат в комке стоит, и кассет с роком полтонны. У него, правда, братишка в загранку ходит, но Тимоха и сам мог„т кое-что. Он мог„т, а я не могу. Должно быть, мозги не в ту сторону шевелятся. Они у меня, поди, как у родичей шевелятся, по схеме. В детстве им говорили: вот так все должно быть! Они в это поверили и решили — так и будем жить. Вот и живут теперь без мотора и с совмещенным санузлом. А ведь у обоих — красные дипломы, аттестаты с медалями. Не то что мой — на льготы мне рассчитывать не приходилось. Но уж так родичи напирали — в вуз, в вуз! — что я плюнул и согласился. Даже обнаглел, подал документы в университет, на химический. Тимоха меня сразу спросил: «Там что, лапа есть?» Лапы не было, да если б и была, то ничего бы мой пахан не сумел. Тогда Тимоха спросил, какая зарплата после окончания. Это я знал — чуть больше стольника. Тимоха хмыкнул и сказал, что мараться не стоит. «Завали, — говорит, — по-быстрому и иди к нам. У нас после десятого тоже берут». Завалил я и правда по-быстрому, на первом же. Пахан валидол пил, мамулька рыдала — тошнятина! В августе еще раз сдавал, в нефтяной, с той же удачей. Взял документы — и к Тимохе, в его заведение. А там говорят — поезд ушел, приходите через год. Утешили! Через год моими мозгами уже военкомат будет распоряжаться. Остался я в сентябре все тем же абитуриентом. Мужики из нашего класса все при деле, не подступись — чему-то учатся либо бабки делают, а я — так просто, погулять выхожу. Две недели погулял, три раза на чужой счет выпил — пахан опять взъелся. Тунеядцем назвал, алкоголиком и обещал из дому выгнать. Напугал ежа голой …..! Да я сам ему пригрозил, что на БАМ завербуюсь и — ту-ту на Воркуту! И что вышло? У папаши сразу друг нашелся на какой-то фирме, доктор уже, между прочим, хотя на
курсе у пахана записной троечник был. Этот друг меня в свою фирму и пристроил. На девяносто рэ, лаборантом.
Первые несколько дней меня учили, что можно делать, а чего нельзя. Спирт нельзя пить из химической посуды — это я сразу усвоил. Не соваться к приборам под напряжением — это я и раньше знал. Одно плохо — скучно. Девок в лаборатории нет, либо старухи лет за тридцать, либо мужики. К тому же один тоскливей другого. Если бы не Алик, так и поговорить не с кем. Алик у них старшим инженером работал. Ходил — весь в фирмах. Джинсы, лейблы, кроссовки, куртенчики — я таких даже у Тимохи и его братана не видал. Тридцать пять лет, вроде бы уже старый, а в музыке волок — только так… Одного Высоцкого пятьсот записей в разных вариантах, и качество — прямо студийное. Музцентр, видюшник, все — «хи-фи-стерео»… Кассетки! Квартира — вся в полировке, стеночка — м-м! Бар: «Кора», мартини, «Наполеон», «Уайт хорс», шерри-бренди! А курево! Как глянешь — окосеешь… «Данхилл», «Ротманс интернейшнл», «Ротманс кинг сайз», «Салем», «Кэмел», «Мальборо» настоящий… Телега своя, «Лада» экспортная. Значит, мог„т! А как ему не мочь, если он во всех трубках, схемах и микросхемах с закрытыми глазами разбирается, любую аппаратуру для рок-групп чинит — это раз, чеканит по латуни — это два, записи толкает — это три, а уж четыре, пять и шесть у него наверняка наберутся. Дискари у него знакомые, портные — знакомые, официанты — знакомые, продавцы — знакомые… Я раз шел с ним по Калининскому — такие телки ему мигали… Ну а работа — это так, тут он не надрывался. «Что я, трактор, — говорит, — за пособие по безработице пахать?» Имел двести, между прочим.
Я его с Тимохой познакомил на свою голову. Тимоха быстро сообразил, что с таким фирмовым дружить надо. Даже меня зауважал. Ненадолго, конечно. Если бы я сам что-то мог, а то я просто так… Словом, скоро они меня побоку. Позвонишь Алику — «Малыш, мне некогда!», позвонишь Тимохе — мать отвечает, а он сбоку в трубку пыхтит: «Нету меня, мать, нету!» Кроме того, на работе меня к другой группе придали. У них там, в лаборатории, несколько групп было. Одна внизу, в подвале, а несколько — наверху, на этаже. Сперва я работал на этаже, посуду мыл, а месяца через три меня в подвал перевели. Там такая особая установка стояла, круглосуточно работала, и около нее в три смены дежурили. Так что я теперь Алика и на работе не видел, пошла одна тоска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148