– А правда, что человечина сладкая? – спросил юноша с бородкой молодого Че Гевары, еще только начавшего свою карьеру международного террориста. Дожидаясь ответа, он по-журавлиному переступал с ноги на ногу, потому что вода, в которой он стоял, была ледяная.
Наставник в спортивных штанах зачерпнул речную воду в пригоршни, с удовольствием напился, вытер бороду тыльной стороной ладони и сказал:
– На самом деле человечье мясо не сладкое, а самое обыкновенное. Оно просто кажется другим.
– Почему? – удивились оба юноши одновременно.
– Потому что ты не барашка кушаешь, а врага! – Бородатый чеченец поднял указательный палец. – Я пробовал человеческую печень, я пробовал человеческое сердце, я знаю.
– Я тоже хочу попробовать, – признался юноша, у которого вся растительность на лице умещалась под острым носом.
– Попроси Ворона отрезать тебе самый сочный кусок от этой девки, которая над компьютером колдует. Как ее зовут? Анфиса? Нет, Алиса…
Заслышав слово «компьютер», произнесенное с ужасающим акцентом по-русски, Хват напрягся. И что за Алиса тут замешана? Не хотелось бы сводить с ней счеты. Убивать женщин всегда противно, даже если это прибалтийские снайперши, отстреливающие русских солдат за деньги. В середине девяностых годов таких в Чечне водилось немало. Хват собственноручно удавил пару подобных тварей, но чувствовал себя после этого довольно паршиво. Как если бы двум беременным канарейкам головы открутил, только еще хуже.
Надеясь, что разговор на интересующую его тему будет продолжен, он напряг слух, стараясь не пропустить ни одного слова, ни одной реплики.
Некоторое время чеченцы возбужденно посмеивались, решая, какие куски пленницы являются наиболее лакомыми, после чего юноша с нежным пушком на верхней губе мечтательно воскликнул:
– Ох, скорее бы уже завтра!
– Тебе так не терпится скушать женскую сиську? – толкнул его в бок местный Че Гевара, штаны которого заметно вздыбились впереди.
– Или какой-то кусок посочнее? – предположил старший бородач, давясь хохотом.
– Думаете, я поверил в эти сказки? – обиделся самый молодой из компании. – Девок трахают, а не едят. А еще им дают в рот. Вот что я хочу сделать, а до завтра еще так много времени.
– Скоро поедим и выходим, – печально сказал его молодой товарищ, бросив взгляд на солнце, проглядывающее сквозь листву. – Пока до Грозного сбегаем, пока обратно вернемся, тут все кончится. Алиса сделает свое дело, Ворон вздрючит ее сам и отдаст тем, кто останется охранять лагерь.
– Тогда она до нашего возвращения не доживет, – мрачно подытожил пожилой бородач. – Их тут с Вороном человек десять наберется, они ее заездят до смерти.
Хват механически отметил его слова, решив про себя, что десяток чеченских боевиков на полдник – это именно то, что ему нужно после многолетнего поста. Что-то около дюжины выродков, безмятежно рассуждающих о том, кто и как станет насиловать неведомую Хвату Алису. Остальных, которые собираются наведаться в Грозный, возможно, перехватят регулярные войска, но это уже чужая забота. Ему, Хвату, важно не сплоховать здесь. Он продолжал прислушиваться к разговору чеченцев, гадающих, умрет ли несчастная пленница вскорости или все же дождется их возвращения.
– Бабы живучие, – неуверенно сказал младшенький.
– Живучие? – усмехнулся тот, что постарше. – Враки. Мрут, как мухи. Уже на пятом заходе совсем шевелиться перестают, приходится их ножами покалывать. А потом все равно отрубаются.
– В прошлом году одна вообще захлебнулась, – напомнил бородач.
– Чем? – изумился младшенький.
– Известно, чем. Не сметанкой, ха-ха.
Хват ожидал какой угодно реакции, только не той, которая последовала после секундного раздумья:
– У, жаль, меня там не было. Такой момент упустил.
– И еще один упустишь, – подначил товарища Че Гевара.
– А ты нет? Мы все лишимся удовольствия. Разве это справедливо?
– Может быть, Аллах нам поможет, – произнес пожилой бородач. – Внушит Ворону, что в Грозный можно отправиться послезавтра. Тогда Алиса никуда от нас не денется.
Остальные его смелых мечтаний не поддержали. Не настолько они верили в милость всевышнего, чтобы уповать на его вмешательство.
Все трое одновременно погрустнели, как дети, которым сказали, что праздник откладывается на неопределенный срок. Загребая ногами воду и поднимая фонтаны брызг, они двинулись через речушку, которая в самом глубоком месте доходила им до колен.
Хват бесшумно вытащил нож, проклиная себя за беспечность. Все-таки годы вынужденного безделья сказались на его квалификации. В прежние годы он сначала обратил бы внимание на то, где хранится оружие противника, а потом бы уже устраивал засаду. Теперь трое чеченцев шли прямо на Хвата, потому что их ботинки и автоматы были сложены у подножия того самого куста, за которым он притаился. Даже если удастся обойтись без стрельбы, отсутствие троицы не пройдет незамеченным во время общей трапезы. Как же быть?
Хват так и не смог придумать выхода из создавшейся ситуации: это сделал за него кто-то другой. Вместо того чтобы сразу подойти к кусту и нарваться на притаившуюся там смерть, боевики неожиданно остановились, повернулись к Хвату спинами и синхронно спустили штаны. Он уж решил, что те собрались подмыться в речке, поскольку обращаться к Аллаху имеет право лишь чистый мусульманин, но, понаблюдав немного за подергивающимися мужскими фигурами, беззвучно сплюнул и подался прочь, торопясь подыскать место новой лежки, прежде чем закончится этот отвратительный сеанс коллективной мастурбации.
Пока облегчившиеся чеченцы ухали, сопели и крякали, каждый на свой лад, Хват благополучно переместился подальше и теперь разглядывал муравья, ползущего по травинке на уровне его глаз. Наблюдать за деловитой козявкой было куда приятнее, чем за голозадыми двуногими созданиями, охваченными животным инстинктом. Хват с огромным удовольствием прикончил бы всех троих, но они были нужны ему живыми.
Кто, как не эти ублюдки, доведет его прямиком до лагеря, избавив от необходимости высматривать притаившихся часовых. В стан врага лучше всего проникать, сидя на его же плечах, как образно выражались в Афганистане талибы, о которых, кстати, у Хвата сохранились не такие уж плохие воспоминания. Во всяком случае, афганцы не занимались онанизмом прилюдно. Нечто подобное Хват видел прежде только раз: дело происходило в сухумском обезьяннике много-много лет назад. Сегодня он испытывал примерно такое же чувство гадливости, какое испытал в далеком детстве, хотя теперь видел перед собой не обезумевших от похоти приматов, а обычных на вид людей, уже ополаскивающих руки, уже посмеивающихся, беседующих на какие-то отвлеченные темы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92