— Гутен таг, — сказал он.
— Руки, руки! — грозно повторил я, заметив, что немец согнул руки в локтях.
— Понимаешь ли ты по-немецки? — спросил он вполне дружелюбным тоном.
— Знаю ваш язык. Хорошо знаю, — ответил я. — Вот и слушай мою команду: вынимай пистолет и клади сюда, на полку, рукояткой в мою сторону. Малейшая попытка повернуть ствол — и я стреляю.
— Стрелять не советую: внизу наши солдаты. Они разом будут здесь и будут делать «пиф-паф». Сдавайся лучше в плен, — сказал он. — С тобой будут хорошо обращаться. Я скажу командиру полка, что ты сдался сам, по доброй воле.
— Не пугай, — сказал я твёрдо. — Отвечай: как сюда попал?
— О-ля-ля! Очень просто. Ваши ещё держались там, у реки, а рота нашего полка переправилась в город севернее. Командир послал меня с этой ротой как переводчика. Мы пришли сюда оттуда. — Он кивнул головой в сторону сада. — Ваших там уже не было. А я пришёл сюда, потому что очень люблю книги.
— Когда это было?
— О! Минут десять назад… Ну хорошо, — сказал он, перестав улыбаться. — Хватит болтать языком. Сдавайся, и пошли вниз. Я буду тебе помогать. Получишь хороший обед… У меня руки устали. Теперь ты поднимай руки и выходи на улицу.
— Дурак ты, парень, — сказал я, искренне удивляясь его наивности. — Неужели ты не знаешь, что бойцы и командиры Красной Армии в плен не сдаются?!
— Сдаются, — ответил он. — В безвыходном положении те, кто поумнее, — те сдаются. Есть у вас дураки и фанатики. Таким, конечно, капут. Но ты же культурный парень, я вижу, ты тоже любишь книги.
— Книги я люблю. Только не все. А такую мерзость, как ваш «Майн кампф», или тому подобную дрянь за книги не считаю.
— Я тоже не в восторге от этой книги. Но во многом фюрер оказался прав. Во всяком случае, под его руководством Германия поднялась из праха и побеждает. Всех побеждает. И вас тоже.
Это заявление немца меня взорвало. «Враг, самый настоящий враг. Закоренелый гитлеровский последыш».
— Ну вот что, — сказал я твёрдо. — Клади оружие, фашист, или пара пуль тебе обеспечена. Считаю до трех. Раз, — произнёс я. — Два…
И в этот момент на улице, со стороны сада, под самым окном разорвалась мина. Немец охнул, схватился руками за голову и присел.
Не теряя ни секунды, я вбежал в проход между стеллажами, где он находился, навалился на него сверху и ударил рукояткой пистолета по голове. Он повалился на бок.
Переложив его парабеллум в свой карман и заткнув ТТ под ремень, я отстегнул его пояс и связал немцу ноги. Потом я переложил в свой карман его записную книжку и две запасные обоймы к парабеллуму. Скомкав два носовых платка, его и свой, я забил ему в рот хороший кляп.
Теперь я мог прислушаться к происходящему вокруг. Я вышел из книгохранилища на лестничную площадку и посмотрел на улицу.
Ружейно-пулемётная стрельба со стороны реки быстро нарастала и приближалась. Отдельные, хотя и более редкие очереди слышались и с востока, с той стороны, куда ушли наши части.
Бой шёл где-то совсем близко. Я увидел двух немецких солдат, тащивших тяжёлый пулемёт — МГ. Они установили его прямо посреди улицы, разлеглись за его щитком и приготовились к стрельбе. Я хорошо видел сверху их спины, раскинутые ноги в сапогах-ведёрках, подошвы которых, словно четыре жирные рыбы, блестели чешуёй широких заклёпок.
Загремели выстрелы. Я услышал «ура!». Немецкий пулемётчик откинул затвор и поставил пальцы на гашетку. В тот же миг я нажал на спуск парабеллума. Пулемётчик дёрнулся и уронил голову.
На улице показалась беспорядочно бегущая толпа немецких солдат. Некоторые из них падали, скошенные пулями. Другие на мгновение останавливались, чтобы дать очередь туда, назад, в своих преследователей.
Я высунулся из окна и посылал в фашистов пулю за пулей. Один из них заметил меня, поднял автомат и полоснул по окнам второго этажа библиотеки. Я успел вовремя броситься на пол.
Поднявшись снова к окну, я увидел, что стрелявший в меня фашист, раскинув руки, лежит на мостовой, а возле него стоит Ковригин, размахивая немецким автоматом. Голова Ковригина была перевязана, а его фуражка, сбитая на самый затылок, держалась на ремешке.
— Данилов! Санька! Жив? — хрипло кричал Ковригин.
— Жив я, ребята, жив! У меня тут пленный. Давайте сюда.
Ковригин и два красноармейца кинулись в дом.
— Ну, ты даёшь, переводчик! — сказал Ковригин, вытаскивая немца из-под стеллажа. — Гляди-ка, ребята, лейтенант! Тебе за него, Данилов, орден дадут… А ну, шагом марш! — скомандовал Ковригин пленному, стукнув его для ясности ребром ладони по шее.
— Ребята, а как же книги? Вот я тут отобрал… Про замечательных людей!
— Мы сами — замечательные люди, — уверенно заявил Ковригин. — Айда!
Я запихал под гимнастёрку и взял под мышку несколько первых попавших под руку томов и побежал вслед за своими.
Машина тронулась и понеслась на предельной скорости. Пленный сидел с кляпом во рту и со связанными за спиной руками, прислонясь плечом к правому борту.
— Ну что? Видишь, как вышло?! — сказал я ему. — А ты требовал, чтобы я тебе в плен сдался.
Я вытащил у него кляп изо рта.
— Не повезло мне, — вздохнул он. — Скоро наша победа, а меня расстреляют…
— Будешь вести себя разумно — не расстреляют, — сказал я. — А насчёт вашей победы — ей не бывать! Через недельку мы вас остановим по всему фронту. А ещё через неделю-другую погоним вспять. Месяца через три-четыре будем в Берлине. Это я тебе крайний срок называю!
Пленный усмехнулся:
— Через неделю вермахт будет в Ленинграде. Ещё через месяц падёт Москва. И тогда все. «Руслянд капут».
— Чего он там брешет? — спросил Ковригин, ехавший на подножке.
Я не стал переводить ему то, что сказал немец, а махнул рукой и прекратил этот бессмысленный спор.
Машина наша ехала быстро. Наконец мы проскочили мост через реку Воронку. На восточном её берегу возводился новый рубеж обороны. И справа и слева от моста, насколько мог видеть глаз, шли работы: рыли окопы, строили блиндажи и орудийные позиции, слышались голоса команд, раздавались звон пил, стук топоров.
Немец снова ухмыльнулся:
— Такая речушка! На полчаса боя.
Посмотреть на пленного немецкого офицера к штабу дивизии сбежалось человек тридцать. Через несколько минут Ковригин и я стояли перед командиром дивизии — генералом Любавиным. Здесь же в блиндаже находились комиссар дивизии и начальник штаба.
Ковригин кратко доложил обстоятельства нашей задержки возле библиотеки. Свой доклад он закончил словами:
— Как хотите, товарищ генерал, а за этот подвиг Данилову следует медаль выдать.
— Что ж, пожалуй, — согласился комиссар. — Немец вроде бы полезный.
— Доложите сами, как было дело, Данилов, — приказал генерал.
Я рассказал все в подробностях, не утаив ничего о своих колебаниях — стрелять в немца или не стрелять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67