»
— Даёт наш замполит!
— Чем крыть будешь, Щукин?!
— Чего молчишь? Отвечай!!!
После этих слов в землянке воцарилась тишина ожидания. Щукин молчал.
— Повтори приказ, — сказал командир отделения Самсонов.
Стало ещё тише. Не поднимая головы, Щукин произнёс:
— Приказано обеспечить выполнение заповеди «не убий!».
— Вот и выполняйте её, боец Щукин, — сказал Папа Шнитов.
Привычная для всех улыбка вновь появилась на его лице.
— Маскхалат получите у старшины роты. В двадцать три часа ноль-ноль надо быть в землянке у командира роты для получения инструкций.
— Слушаюсь, — тихо ответил Щукин и вышел из землянки.
Разговор с Охрименко, которого Папа Шнитов нашёл возле полевой кухни, был не легче, чем разговор со Щукиным.
— На кой хрин мени оцей бабтиск? — Охрименко только так произносил это мало ему знакомое слово. — Вин же все дило загубыть! Де це вы бачылы, шоб солдат-развиднык йшов в бойовый пошук без зброи? Да я краще одын пиду за фрицом! Не треба мени вашого бабтиска!
— Тебе «не треба», а для дела «треба», — настаивал Папа Шнитов. — На твою осторожность в обращении с «языком» надежда плохая. А кроме того, есть и другие соображения.
— Ну, якшо це наказ…
Охрименко лукавым взглядом посмотрел на Папу Шнитова поверх котелка, из которого продолжал есть кашу. Он отлично знал, что Папа Шнитов убеждать приказами не любит, а в таком деликатном деле, как разведка в тыл врага, куда Охрименко вызвался идти добровольно, и вовсе не станет его неволить.
— Якшо це наказ, — повторил он, вытирая рукавом шинели усы, — тоди прийдеться з бабтиском. Наказ е наказ…
Но Папа Шнитов приказывать не стал. Он применил другое средство воздействия, к которому, надо сказать, до этого случая не прибегал никогда.
— Для меня это нужно, Охрименко, чтобы ты пошёл со Щукиным. От себя лично прошу. Так что, если можешь, уважь.
— Чому же зразу не казалы? — обиделся Охрименко. — Тай розмовы бы не було.
* * *
В назначенное время Охрименко и Щукин, оба в маскхалатах, один с автоматом на груди, другой безоружный, явились в землянку командира роты. А ещё через час, после тщательно проведённого инструктажа, разведчиков вывели в траншею. Перед тем как вылезти из неё, Щукин зашептал молитву и начал креститься. По команде командира роты «вперёд!» Охрименко сгрёб его сзади за ноги, приподнял и выложил на заметённый снегом бруствер.
— Ни пуха ни пера! — торжественно произнёс Гамильтон.
— «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой», — пожелал командир роты.
— Не подведите, ребята, — попросил Папа Шнитов.
— Бабтиска бог не выдасть, а мене фашист не зъисть! — весело отвечал Охрименко.
Разведчики поползли.
Так началась операция «Фанера». Название это было не случайным. Шагах в ста позади штаба полка противника, до которого предстояло добраться разведчикам, стоял в снегу большой лист фанеры. Он служил единственной стенкой полевого офицерского «туалета» и имел назначение ограждать от нескромных взглядов солдат авторитет их начальников, вынужденных иногда принимать не самые горделивые позы. Непосредственно за фанерой начинался небольшой лесок. Николай Максимилианович резонно полагал, что в леске за фанерой лучше всего дожидаться появления кого-либо из фашистских офицеров. Правда, на этот раз, после исчезновения схваченного Охрименко и Тимохиным обер-лейтенанта, можно было ожидать, что возле фанеры установлен постоянный пост или что офицеры будут отправляться к ней по меньшей мере попарно.
Ночь выдалась исключительно удачная. Непроглядное, иссиня-серое небо лежало на снегу свинцовым грузом. Свет взлетавших над немецкой передовой ракет потерял свой магниевый блеск, стал жёлтым и размытым. Лишь какое-то мгновение после того, как разведчики отползли, виделось на снегу белое колыхание. Но как ни старались находившиеся в траншее офицеры и солдаты удержать его в глазах, оно быстро исчезло, словно волна позёмки, унесённая ветерком.
Шло время. Все было спокойно. Пулемётчики противника выпускали иногда короткие очереди. Чувствовалось по звуку, что очереди эти дежурные и, в полном смысле слова, бесцельные. Первое время капитан Зуев непрестанно пилил Папу Шнитова и на чем свет стоит ругал себя за то, что разрешил послать с Охрименко Щукина.
— И вы тоже хороши, Николай Максимилианович, — говорил он Гамильтону. — Представитель штаба дивизии! Культурный человек! Вы-то как могли поддержать такую идею?!
— Чего ты переживаешь, — пытался успокоить капитана Папа Шнитов. — Я же сказал — всю ответственность беру на себя.
— Очень тебя спросят, если что-нибудь случится дурное! Отвинтят нам всем головы и все… Нет, ведь это же с ума сойти — послать за «языком» подозрительного верующего, да ещё без оружия и не желающего воевать!
— Не желавшего! — поправил Папа Шнитов. — Сейчас-то он уже воюет!
— Ну, посмотрим, посмотрим. Поглядим, что он нам навоюет!
Наконец капитан Зуев умолк. Стало тихо, и время как бы остановилось. Часа через три где-то там, впереди, в недвижной серой мгле глухо залопотал автомат. Очереди были короткие.
— Наш автомат! — воскликнул лейтенант Зипунов.
— Это Охрименко! Они возвращаются! — закричал Папа Шнитов, радостно затоптавшись на месте и захлопав руками, не то греясь, не то аплодируя.
— Слушайте, слушайте, — сказал Гамильтон. — Немцы-то не стреляют! Значит, боятся своего подстрелить…
— Похоже, — подтвердил капитан Зуев. — Отстреливается Охрименко. Неужели баптист волочит «языка»?!
— А почему бы и нет?! — с надеждой и одновременно с некоторым сомнением сказал Папа Шнитов.
Один за другим треснули винтовочные выстрелы.
— Ага! Вот и Бозарбаев с ребятами! — оживился лейтенант Зипунов.
Заработал тяжёлый пулемёт противника.
— Кирюк! Чего молчишь?! — крикнул пулемётчику капитан Зуев. — Подавить немедленно! Бей по направлению звука!
— Гляньте, товарищ капитан! Гляньте! Нельзя в этом секторе вести огонь! — ответил Кирюк. — Наши возвращаются!
Теперь все снова увидели знакомое белое колыхание. Оно медленно приближалось к траншее. Через несколько минут Щукин, с помощью двух бойцов, посланных ему навстречу, втащил в окоп «подарок». Немца развязали. «Язык» оказался самый что ни на есть замечательный. По званию майор.
Пленный растерянно поглядывал на теснившихся в траншее советских воинов и сокрушённо покачивал головой. Прочитав его офицерское удостоверение, Гамильтон чуть не подпрыгнул от радости. Охрименко и Щукин захватили представителя штаба 18-й немецкой дивизии.
— Операция «Фанера» увенчана блистательным успехом! — воскликнул Гамильтон, потрясая над головой удостоверением пленного.
Но что был этот успех по сравнению с успехом операции «Баптист», проведённой Папой Шнитовым!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Даёт наш замполит!
— Чем крыть будешь, Щукин?!
— Чего молчишь? Отвечай!!!
После этих слов в землянке воцарилась тишина ожидания. Щукин молчал.
— Повтори приказ, — сказал командир отделения Самсонов.
Стало ещё тише. Не поднимая головы, Щукин произнёс:
— Приказано обеспечить выполнение заповеди «не убий!».
— Вот и выполняйте её, боец Щукин, — сказал Папа Шнитов.
Привычная для всех улыбка вновь появилась на его лице.
— Маскхалат получите у старшины роты. В двадцать три часа ноль-ноль надо быть в землянке у командира роты для получения инструкций.
— Слушаюсь, — тихо ответил Щукин и вышел из землянки.
Разговор с Охрименко, которого Папа Шнитов нашёл возле полевой кухни, был не легче, чем разговор со Щукиным.
— На кой хрин мени оцей бабтиск? — Охрименко только так произносил это мало ему знакомое слово. — Вин же все дило загубыть! Де це вы бачылы, шоб солдат-развиднык йшов в бойовый пошук без зброи? Да я краще одын пиду за фрицом! Не треба мени вашого бабтиска!
— Тебе «не треба», а для дела «треба», — настаивал Папа Шнитов. — На твою осторожность в обращении с «языком» надежда плохая. А кроме того, есть и другие соображения.
— Ну, якшо це наказ…
Охрименко лукавым взглядом посмотрел на Папу Шнитова поверх котелка, из которого продолжал есть кашу. Он отлично знал, что Папа Шнитов убеждать приказами не любит, а в таком деликатном деле, как разведка в тыл врага, куда Охрименко вызвался идти добровольно, и вовсе не станет его неволить.
— Якшо це наказ, — повторил он, вытирая рукавом шинели усы, — тоди прийдеться з бабтиском. Наказ е наказ…
Но Папа Шнитов приказывать не стал. Он применил другое средство воздействия, к которому, надо сказать, до этого случая не прибегал никогда.
— Для меня это нужно, Охрименко, чтобы ты пошёл со Щукиным. От себя лично прошу. Так что, если можешь, уважь.
— Чому же зразу не казалы? — обиделся Охрименко. — Тай розмовы бы не було.
* * *
В назначенное время Охрименко и Щукин, оба в маскхалатах, один с автоматом на груди, другой безоружный, явились в землянку командира роты. А ещё через час, после тщательно проведённого инструктажа, разведчиков вывели в траншею. Перед тем как вылезти из неё, Щукин зашептал молитву и начал креститься. По команде командира роты «вперёд!» Охрименко сгрёб его сзади за ноги, приподнял и выложил на заметённый снегом бруствер.
— Ни пуха ни пера! — торжественно произнёс Гамильтон.
— «Если смерти, то мгновенной, если раны — небольшой», — пожелал командир роты.
— Не подведите, ребята, — попросил Папа Шнитов.
— Бабтиска бог не выдасть, а мене фашист не зъисть! — весело отвечал Охрименко.
Разведчики поползли.
Так началась операция «Фанера». Название это было не случайным. Шагах в ста позади штаба полка противника, до которого предстояло добраться разведчикам, стоял в снегу большой лист фанеры. Он служил единственной стенкой полевого офицерского «туалета» и имел назначение ограждать от нескромных взглядов солдат авторитет их начальников, вынужденных иногда принимать не самые горделивые позы. Непосредственно за фанерой начинался небольшой лесок. Николай Максимилианович резонно полагал, что в леске за фанерой лучше всего дожидаться появления кого-либо из фашистских офицеров. Правда, на этот раз, после исчезновения схваченного Охрименко и Тимохиным обер-лейтенанта, можно было ожидать, что возле фанеры установлен постоянный пост или что офицеры будут отправляться к ней по меньшей мере попарно.
Ночь выдалась исключительно удачная. Непроглядное, иссиня-серое небо лежало на снегу свинцовым грузом. Свет взлетавших над немецкой передовой ракет потерял свой магниевый блеск, стал жёлтым и размытым. Лишь какое-то мгновение после того, как разведчики отползли, виделось на снегу белое колыхание. Но как ни старались находившиеся в траншее офицеры и солдаты удержать его в глазах, оно быстро исчезло, словно волна позёмки, унесённая ветерком.
Шло время. Все было спокойно. Пулемётчики противника выпускали иногда короткие очереди. Чувствовалось по звуку, что очереди эти дежурные и, в полном смысле слова, бесцельные. Первое время капитан Зуев непрестанно пилил Папу Шнитова и на чем свет стоит ругал себя за то, что разрешил послать с Охрименко Щукина.
— И вы тоже хороши, Николай Максимилианович, — говорил он Гамильтону. — Представитель штаба дивизии! Культурный человек! Вы-то как могли поддержать такую идею?!
— Чего ты переживаешь, — пытался успокоить капитана Папа Шнитов. — Я же сказал — всю ответственность беру на себя.
— Очень тебя спросят, если что-нибудь случится дурное! Отвинтят нам всем головы и все… Нет, ведь это же с ума сойти — послать за «языком» подозрительного верующего, да ещё без оружия и не желающего воевать!
— Не желавшего! — поправил Папа Шнитов. — Сейчас-то он уже воюет!
— Ну, посмотрим, посмотрим. Поглядим, что он нам навоюет!
Наконец капитан Зуев умолк. Стало тихо, и время как бы остановилось. Часа через три где-то там, впереди, в недвижной серой мгле глухо залопотал автомат. Очереди были короткие.
— Наш автомат! — воскликнул лейтенант Зипунов.
— Это Охрименко! Они возвращаются! — закричал Папа Шнитов, радостно затоптавшись на месте и захлопав руками, не то греясь, не то аплодируя.
— Слушайте, слушайте, — сказал Гамильтон. — Немцы-то не стреляют! Значит, боятся своего подстрелить…
— Похоже, — подтвердил капитан Зуев. — Отстреливается Охрименко. Неужели баптист волочит «языка»?!
— А почему бы и нет?! — с надеждой и одновременно с некоторым сомнением сказал Папа Шнитов.
Один за другим треснули винтовочные выстрелы.
— Ага! Вот и Бозарбаев с ребятами! — оживился лейтенант Зипунов.
Заработал тяжёлый пулемёт противника.
— Кирюк! Чего молчишь?! — крикнул пулемётчику капитан Зуев. — Подавить немедленно! Бей по направлению звука!
— Гляньте, товарищ капитан! Гляньте! Нельзя в этом секторе вести огонь! — ответил Кирюк. — Наши возвращаются!
Теперь все снова увидели знакомое белое колыхание. Оно медленно приближалось к траншее. Через несколько минут Щукин, с помощью двух бойцов, посланных ему навстречу, втащил в окоп «подарок». Немца развязали. «Язык» оказался самый что ни на есть замечательный. По званию майор.
Пленный растерянно поглядывал на теснившихся в траншее советских воинов и сокрушённо покачивал головой. Прочитав его офицерское удостоверение, Гамильтон чуть не подпрыгнул от радости. Охрименко и Щукин захватили представителя штаба 18-й немецкой дивизии.
— Операция «Фанера» увенчана блистательным успехом! — воскликнул Гамильтон, потрясая над головой удостоверением пленного.
Но что был этот успех по сравнению с успехом операции «Баптист», проведённой Папой Шнитовым!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67