Шутишь, Иван Васильевич?
— Нет, Данилыч…
Тихо и тоскливо было в блиндаже. Никто не спал. Что-то говорили снайперы, копошились на нарах, курили. У столика сидела синеглазая женщина в белом полушубке и тоже курила. Это и был новый командир взвода. Как во сне поздоровался Номоконов, отошёл в уголок, присел на краешек нар. Хотелось броситься на грудь командиру, годившемуся ему в сыновья, прижаться к нему, задержать. А лейтенант стоял возле женщины в белом полушубке и просил разрешения закончить начатое дело.
— Обстановка мне лучше известна. Так что давайте уж я последний раз распоряжусь.
— Не возражаю, — жёстко сказала она.
Не раздеваясь, доложил Номоконов, как погиб Санжиев, стал
рассказывать свой план борьбы с немецким снайпером. И загорелись глаза человека, уже сдавшего дела, засуетился он, заволновался:
— Правильно задумано! Эх, я бы сам сбегал… Обязательно возьмите товарища. Кого? Поплутина? Верно. Собирайтесь, Михаил.
— Есть, товарищ лейтенант!
— Действуйте осторожно, — распоряжался Репин. — Под пристрелянный валун не лезьте, выройте рядом новую ячейку. Сейчас я позвоню артиллеристам.. Под шумок, на рассвете — огонь по дороге, по солдатам, по машинам! И тогда он появится, придёт. Обязательно вызовут!
Лейтенант Репин решил проводить снайперов. Полез Номоконов под нары, нащупал свой вещевой мешок, закинул на плечо и вышел из блиндажа. Возле проволочного заграждения остановились трое, крепко обнялись.
— Берегите её, — сказал Репин. — Уважайте, слушайтесь… Тяжёлая судьба у вашего нового командира, не дай бог такую. На глазах у неё сына убили фашисты. С тех пор бьёт их, разит. Не один захватчик погиб от руки этой женщины. Закалённая сталь — вижу. Школу снайперов закончила… Ничего, привыкнете. Нелегко и мне… Уезжаю, а сердце здесь остаётся.
— Куда, Иван Васильевич?
— Не знаю… — задумался Репин. — Буду беспокоиться о вас, привык…
— Понапрасну не горюй, — сказал Номоконов. — И за Мишу, и за меня… За всех, кто был с тобой. Теперь мы грамотные. Теперь, можно сказать, только и начинаю я настоящую войну. За заботу, смелость да за науку полюбили мы тебя. Для всех стал дорогим, я видел. День худой сегодня — тунда-ахэ теряю. Эх, лейтенант, лейтенант… Товарищ!
Вынул из мешка Номоконов какой-то предмет и сунул Репину в руки.
— Что такое?
— Поглядишь потом. Это, чтобы не забыл.
— Спасибо, Данилыч, —дрогнул голос Репина. — Ничего, встретимся! На письма отвечайте.
Так и расстались. Повернулся Номоконов, закинул на плечо винтовку и мягко зашагал по изрытой земле. Свежий предутренний ветерок бодрил, прогонял усталость, ласкал лицо, орошённое непрошеными слезинками. Глухо кашлянул суровый с виду человек, утёрся, пошёл быстрее. Впереди на тёмном небосводе вспыхивали, ярко светились ракеты. Слышались пулемётные очереди, издалека доносился гром орудий. Передний край жил своей жизнью… Все сделает зверобой, чтобы ещё дальше отодвинулась эта страшная линия, чтобы свободной от фашистской нечисти стала родная земля. Пока жив, будет посылать верные пули в головы врагов. Выстрел за выстрелом. Молодой командир, коммунист, сердечный человек помог ему стать солдатом.
Теперь он — снайпер! Можно померяться силами с фашистскими убийцами. Держись теперь, гады!
Большие, очень важные события происходят во фронтовой жизни. Понимает это солдат, шагающий на поединок с опасным врагом. Ничто не ускользает от глаз таёжного охотника, привыкшего все замечать. Крупные силы подходят к рубежам Демянского котла. Хорошо обмундированы солдаты, веселы и энергичны; новенькие автоматы у них в руках. С грозным гулом пролетают над линией фронта стремительные «птицы» со звёздами на крыльях, смело вступают в схватки с вражескими самолётами. Недавно солдаты шёпотом передавали друг другу новую радостную весть: крупная танковая часть подошла, артиллерия подтягивается.
Когда придёт на землю мир, сдаст снайпер винтовку и поедет искать своего командира и большого друга. С ним не пропадёшь, любое дело будет под силу. Улыбнулся солдат, представив лейтенанта в эту минуту. Вот он зашёл в блиндаж, взглянул на предмет, оказавшийся в его руках, поднёс к свету. Не один час провёл Номоконов за любимым занятием. Когда приходили в блиндаж посторонние командиры, переставал он точить кусок чёрного дерева, прятал: всё-таки не фронтовое это дело. И лейтенанту Репину не показывал. Великий музыкант, о котором рассказывал командир,
теперь совсем как живой. Пусть посмотрит лейтенант на работу своего снайпера, полюбуется. Наверное, нежный напев скрипки слышится сейчас в блиндаже. О желанном мире на земле рассказывает скрипка, о счастье и верности.
Выписка из газеты Северо-Западного фронта «За Родину»: «Бывший охотник из Забайкалья, тунгус Семён Данилович Номоконов стал на фронте искусным снайпером. Усвоив теорию стрельбы, изучив винтовку с оптическим прицелом, он сделался грозой для фашистских захватчиков. К середине февраля народный мститель истребил 106 немецко-фашистских захватчиков.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1942 года С. Д. Номоконов награждён высшей наградой Родины-орденом Ленина».
НА УГРЮМОМ ХИНГАНЕ
В конце сентября 1945 года по пыльной дороге, петлявшей по склону Большого Хинганского хребта, резво бежала маленькая, с длинной косматой гривой лошадка. В двухколесной тележке сидел человек в солдатском бушлате. Позванивал колокольчик, подвешенный под пёстрой раскрашенной дугой. Ездок натягивал вожжи и ласково приговаривал:
— Шевелись, Шустрый. Маленько осталось.
На последнем, очень крутом перевале, где на каменном постаменте застыл Т-34 — памятник героическому маршу танкистов Забайкальского фронта, — остановилась тележка.
Была пора листопада. Сыпались мягкие иголки с могучих лиственниц, вцепившихся корнями в огромные мшистые валуны. Кружились, падали на землю листья берёз и осин. Далеко внизу расстилалась жёлтая степь. Свежий ветер принёс запах полыни и дымок горевшего кизяка. Ездок спрыгнул на землю, огляделся по сторонам, прислушался, уловил глухой монотонный шум, доносившийся слева, от скалы, и стал распрягать коня.
Это был Номоконов.
Здесь, возле водопада, низвергающегося с высоты, он в последний раз выстрелил из снайперской винтовки.
Проехать мимо этого места нельзя. Номоконов спутал ноги коня, пустил его пастись, сходил к источнику и набрал в чайник воды. Неподалёку росла кривая берёзка, подходящая для таганка, но солдат отправился далеко в чащу и срубил осинку.
Родовой закон запрещает рубить деревья с белой корой, те, которые плачут светлыми прозрачными слезами. Но если не обойтись без берёзки тунгусу — случается в пути такое, надо обязательно поговорить с деревцем, обречённым на смерть, и попросить у него прощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59
— Нет, Данилыч…
Тихо и тоскливо было в блиндаже. Никто не спал. Что-то говорили снайперы, копошились на нарах, курили. У столика сидела синеглазая женщина в белом полушубке и тоже курила. Это и был новый командир взвода. Как во сне поздоровался Номоконов, отошёл в уголок, присел на краешек нар. Хотелось броситься на грудь командиру, годившемуся ему в сыновья, прижаться к нему, задержать. А лейтенант стоял возле женщины в белом полушубке и просил разрешения закончить начатое дело.
— Обстановка мне лучше известна. Так что давайте уж я последний раз распоряжусь.
— Не возражаю, — жёстко сказала она.
Не раздеваясь, доложил Номоконов, как погиб Санжиев, стал
рассказывать свой план борьбы с немецким снайпером. И загорелись глаза человека, уже сдавшего дела, засуетился он, заволновался:
— Правильно задумано! Эх, я бы сам сбегал… Обязательно возьмите товарища. Кого? Поплутина? Верно. Собирайтесь, Михаил.
— Есть, товарищ лейтенант!
— Действуйте осторожно, — распоряжался Репин. — Под пристрелянный валун не лезьте, выройте рядом новую ячейку. Сейчас я позвоню артиллеристам.. Под шумок, на рассвете — огонь по дороге, по солдатам, по машинам! И тогда он появится, придёт. Обязательно вызовут!
Лейтенант Репин решил проводить снайперов. Полез Номоконов под нары, нащупал свой вещевой мешок, закинул на плечо и вышел из блиндажа. Возле проволочного заграждения остановились трое, крепко обнялись.
— Берегите её, — сказал Репин. — Уважайте, слушайтесь… Тяжёлая судьба у вашего нового командира, не дай бог такую. На глазах у неё сына убили фашисты. С тех пор бьёт их, разит. Не один захватчик погиб от руки этой женщины. Закалённая сталь — вижу. Школу снайперов закончила… Ничего, привыкнете. Нелегко и мне… Уезжаю, а сердце здесь остаётся.
— Куда, Иван Васильевич?
— Не знаю… — задумался Репин. — Буду беспокоиться о вас, привык…
— Понапрасну не горюй, — сказал Номоконов. — И за Мишу, и за меня… За всех, кто был с тобой. Теперь мы грамотные. Теперь, можно сказать, только и начинаю я настоящую войну. За заботу, смелость да за науку полюбили мы тебя. Для всех стал дорогим, я видел. День худой сегодня — тунда-ахэ теряю. Эх, лейтенант, лейтенант… Товарищ!
Вынул из мешка Номоконов какой-то предмет и сунул Репину в руки.
— Что такое?
— Поглядишь потом. Это, чтобы не забыл.
— Спасибо, Данилыч, —дрогнул голос Репина. — Ничего, встретимся! На письма отвечайте.
Так и расстались. Повернулся Номоконов, закинул на плечо винтовку и мягко зашагал по изрытой земле. Свежий предутренний ветерок бодрил, прогонял усталость, ласкал лицо, орошённое непрошеными слезинками. Глухо кашлянул суровый с виду человек, утёрся, пошёл быстрее. Впереди на тёмном небосводе вспыхивали, ярко светились ракеты. Слышались пулемётные очереди, издалека доносился гром орудий. Передний край жил своей жизнью… Все сделает зверобой, чтобы ещё дальше отодвинулась эта страшная линия, чтобы свободной от фашистской нечисти стала родная земля. Пока жив, будет посылать верные пули в головы врагов. Выстрел за выстрелом. Молодой командир, коммунист, сердечный человек помог ему стать солдатом.
Теперь он — снайпер! Можно померяться силами с фашистскими убийцами. Держись теперь, гады!
Большие, очень важные события происходят во фронтовой жизни. Понимает это солдат, шагающий на поединок с опасным врагом. Ничто не ускользает от глаз таёжного охотника, привыкшего все замечать. Крупные силы подходят к рубежам Демянского котла. Хорошо обмундированы солдаты, веселы и энергичны; новенькие автоматы у них в руках. С грозным гулом пролетают над линией фронта стремительные «птицы» со звёздами на крыльях, смело вступают в схватки с вражескими самолётами. Недавно солдаты шёпотом передавали друг другу новую радостную весть: крупная танковая часть подошла, артиллерия подтягивается.
Когда придёт на землю мир, сдаст снайпер винтовку и поедет искать своего командира и большого друга. С ним не пропадёшь, любое дело будет под силу. Улыбнулся солдат, представив лейтенанта в эту минуту. Вот он зашёл в блиндаж, взглянул на предмет, оказавшийся в его руках, поднёс к свету. Не один час провёл Номоконов за любимым занятием. Когда приходили в блиндаж посторонние командиры, переставал он точить кусок чёрного дерева, прятал: всё-таки не фронтовое это дело. И лейтенанту Репину не показывал. Великий музыкант, о котором рассказывал командир,
теперь совсем как живой. Пусть посмотрит лейтенант на работу своего снайпера, полюбуется. Наверное, нежный напев скрипки слышится сейчас в блиндаже. О желанном мире на земле рассказывает скрипка, о счастье и верности.
Выписка из газеты Северо-Западного фронта «За Родину»: «Бывший охотник из Забайкалья, тунгус Семён Данилович Номоконов стал на фронте искусным снайпером. Усвоив теорию стрельбы, изучив винтовку с оптическим прицелом, он сделался грозой для фашистских захватчиков. К середине февраля народный мститель истребил 106 немецко-фашистских захватчиков.
Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 февраля 1942 года С. Д. Номоконов награждён высшей наградой Родины-орденом Ленина».
НА УГРЮМОМ ХИНГАНЕ
В конце сентября 1945 года по пыльной дороге, петлявшей по склону Большого Хинганского хребта, резво бежала маленькая, с длинной косматой гривой лошадка. В двухколесной тележке сидел человек в солдатском бушлате. Позванивал колокольчик, подвешенный под пёстрой раскрашенной дугой. Ездок натягивал вожжи и ласково приговаривал:
— Шевелись, Шустрый. Маленько осталось.
На последнем, очень крутом перевале, где на каменном постаменте застыл Т-34 — памятник героическому маршу танкистов Забайкальского фронта, — остановилась тележка.
Была пора листопада. Сыпались мягкие иголки с могучих лиственниц, вцепившихся корнями в огромные мшистые валуны. Кружились, падали на землю листья берёз и осин. Далеко внизу расстилалась жёлтая степь. Свежий ветер принёс запах полыни и дымок горевшего кизяка. Ездок спрыгнул на землю, огляделся по сторонам, прислушался, уловил глухой монотонный шум, доносившийся слева, от скалы, и стал распрягать коня.
Это был Номоконов.
Здесь, возле водопада, низвергающегося с высоты, он в последний раз выстрелил из снайперской винтовки.
Проехать мимо этого места нельзя. Номоконов спутал ноги коня, пустил его пастись, сходил к источнику и набрал в чайник воды. Неподалёку росла кривая берёзка, подходящая для таганка, но солдат отправился далеко в чащу и срубил осинку.
Родовой закон запрещает рубить деревья с белой корой, те, которые плачут светлыми прозрачными слезами. Но если не обойтись без берёзки тунгусу — случается в пути такое, надо обязательно поговорить с деревцем, обречённым на смерть, и попросить у него прощения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59