– спросил он.
– Какой отпуск? – сонно удивился Бригг.
– За обрезание. Ты же сам только что говорил…
– А-а… – зевнул Бригг. – Десять дней, а что?
– Тогда нужно обратиться к врачу завтра же утром.
– Но не всем сразу, – возразил Бригг. – Надо растянуть это хотя бы на несколько дней. Как ты думаешь, это больно?
– Больно? Нисколько. К тому же, без этого кусочка нам будет намного удобнее.
Примерно через неделю после описанного выше исторического разговора шестеро обитателей казармы пенглинского гарнизона встретились в одной палате Британского военного госпиталя в Сингапуре. В их компанию случайно затесался рядовой Джордж Фенвик. Уши у него по-прежнему болели, но не сильнее, чем тогда, когда он регулярно погружал их в хлорированную воду бассейна; очевидно, они уже адаптировались к регулярным купаниям, зато Фенвик, проводивший в воде почти все свободное время, заработал ревматические боли в плече, которое теперь лечил в терапевтическом отделении.
Когда для проведения обрезания по медицинским показаниям в госпиталь поступили Бригг и Таскер, Фенвик уже был здесь старожилом.
– Премерзкое место, – первым делом сообщил он. – Каждый день – утром и после обеда – меня ведут в холодную комнату, в которой к тому же здорово воняет, и велят крутить огромное тяжелое колесо. Четыреста оборотов.
– Дважды в день? – тут же уточнил Таскер.
– Ага, – кивнул Фенвик. – У них там есть такие специальные часы, которые показывают, сколько раз я крутанул это колесо. К тому же к комнате приставлена медсестра, настоящая старая ведьма, которая не выпускает меня оттуда, пока я не поверну штурвал положенное число раз. Это, ребята, здорово смахивает на камеру пыток, уж вы мне поверьте…
– И как эти упражнения повлияли на твои уши? – осведомился Бригг.
– Это не для ушей, – пояснил Фенвик. – Я стараюсь осуществлять свой план, но пока я здесь, мне не удается и близко подойти к плавательному бассейну, и проклятые перепонки с каждым днем чувствуют себя все лучше. У меня в плече ревматизм – вот зачем они заставляют меня вертеть колесо.
– Может быть, тебя комиссуют из-за ревматизма? – предположил Бригг.
Фенвик уставился на него во все глаза.
– Об этом я как-то не подумал, – прошептал он наконец, расплывшись в мечтательной улыбке. – Господи! Как же я сам не сообразил! Если притвориться, будто боли распространились по всему телу и я колена не могу согнуть, то, пожалуй, мне удастся добиться досрочного увольнения по болезни. А как ты думаешь?
– Как тут обстоит дело с сиделками? – поинтересовался Таскер.
– Ужасно, – ответил Фенвик.
– Так-таки и нету ни одной хорошенькой? – с мольбой переспросил Таскер. – Ни одной не слишком страшненькой?
– Ну, – милостиво признал Фенвик, – есть тут одна ночная сестра с очень приятным голосом, да и фигура у нее ничего. Когда она проходит мимо, я нарочно выставляю в проход руку, чтобы она на нее наткнулась. Тогда сестра начинает ворчать, что она, мол, думала, будто у меня ревматизм…
– А как она выглядит? – продолжал допытываться Таскер. – Какое у нее лицо?
– Ничего особенного, – пожал плечами Фенвик, уже слегка утомленный настойчивостью товарищей. – Вот голос у нее действительно приятный.
Через день после Бригга и Таскера в тот же госпиталь были приняты Лонтри, Лонгли с его выпуклой грудью и Синклер. Офицер медицинской службы в Пенглине беспробудно пил, спасаясь от жары, и одним махом отправил всех троих в сингапурский госпиталь для гигиенического обрезания.
Чтобы не терять времени даром, Синклер приволок с собой «Атлас железных дорог мира», в котором было ровным счетом пятьсот девяносто три страницы, а Лонгли выражал робкие надежды, что пока он будет лежать в госпитале по поводу сложной операции, медики сумеют что-нибудь сделать с его горбом, который почему-то вырос спереди, а не сзади.
В тот же день после обеда всех пенглинцев, включая примкнувшего к ним в последний момент Фенвика, прооперировали и отправили обратно в палату, туго перевязав их раны узким белым бинтом.
– Что-то сильно болит, – шепнул Таскер Бриггу, томившемуся на соседней койке.
– И у меня, – ответил тот. – Уж не знаю, стоило ли терпеть… Ну, ничего, зато теперь нам дадут отпуск.
– Сильно болит, – пожаловался Фенвик Лонтри, который лежал рядом с ним.
– И у меня. Интересно, зачем евреи делают это со своими младенцами? – отозвался Лонтри.
Потом в палату вошла сиделка Блессингтон – та самая, с приятным голосом и фигурой. Таскер посмотрел на нее прикрыв лицо краешком одеяла. Так же поступил и Бригг. И Лонтри тоже.
Блессингтон была одета в девственно чистый белый халат. Ее лицо, как и предупреждал Фенвик, не отличалось красотой, зато длинные ноги имели вид прохладный и соблазнительный.
– Добрый вечер, – поздоровалась Блессингтон с Таскером, опершись руками на спинку его кровати. – Как мы себя чувствуем?
Таскер, пожиравший сиделку глазами, с энтузиазмом тряхнул головой, и она продолжила негромко беседовать с ним, одновременно поглаживая торчащие из-под одеяла пальцы ног счастливца.
– О-о-о-ох! – неожиданно ахнул Таскер. – Не надо! Прошу вас, сестра, не надо! Больно…
– Что случилось? – улыбнулась Блессингтон. – Отчего мы так разволновались? Я же просто трогаю тебя за пальцы, вот так…
– О-о-ооо-оо-о! – простонал Таскер. -Это не пальцы, это… моя операция. О-оо-о! У-УУ-У!
Блессингтон не торопясь переходила от одного раненого к другому.
– О-о-ооо-оо-о! – сказал Бригг. – О-о-оох!! И Фенвик сказал:
– О-о-ооо-оо-о!
И Лонтри тоже сказал:
– О-о-ооо-оо-о!
И только Лонгли, у которого была уродливая грудная клетка, и который совсем не интересовался женщинами, просто сказал:
– Ох!
Солдат, работавший в кухне, обманул Сэнди Джекобса. Никакого отпуска по болезни новообрезанным не полагалось. На третий день после операции они уже вернулись в Пенглин, правда – все еще с бинтами на тех местах, к которым прикоснулся скальпелем армейский хирург.
В первую же ночь после их возвращения собаки возле казармы учинили дьявольский концерт, и Бригг снова начал думать о том, что стало с ногами Фреда Органа. На следующий день он смастерил из спинки стула и двух велосипедных камер мощную катапульту и установил ее на балконе. Смертоносная машина могла метать четвертинку кирпича на расстояние около ста ярдов, сообщая снаряду достаточную скорость, чтобы прикончить любую собаку, которая осмелится выть на луну. Когда в наступившей темноте снова залаяли и заскулили неугомонные псы, Бригг вышел на балкон в обществе нескольких товарищей, которым не терпелось увидеть первый выстрел. Увесистый камень со свистом унесся во мрак – и угодил в левую коленную чашечку сержанта Любезноу, который на беду возвращался из столовой через плац.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Какой отпуск? – сонно удивился Бригг.
– За обрезание. Ты же сам только что говорил…
– А-а… – зевнул Бригг. – Десять дней, а что?
– Тогда нужно обратиться к врачу завтра же утром.
– Но не всем сразу, – возразил Бригг. – Надо растянуть это хотя бы на несколько дней. Как ты думаешь, это больно?
– Больно? Нисколько. К тому же, без этого кусочка нам будет намного удобнее.
Примерно через неделю после описанного выше исторического разговора шестеро обитателей казармы пенглинского гарнизона встретились в одной палате Британского военного госпиталя в Сингапуре. В их компанию случайно затесался рядовой Джордж Фенвик. Уши у него по-прежнему болели, но не сильнее, чем тогда, когда он регулярно погружал их в хлорированную воду бассейна; очевидно, они уже адаптировались к регулярным купаниям, зато Фенвик, проводивший в воде почти все свободное время, заработал ревматические боли в плече, которое теперь лечил в терапевтическом отделении.
Когда для проведения обрезания по медицинским показаниям в госпиталь поступили Бригг и Таскер, Фенвик уже был здесь старожилом.
– Премерзкое место, – первым делом сообщил он. – Каждый день – утром и после обеда – меня ведут в холодную комнату, в которой к тому же здорово воняет, и велят крутить огромное тяжелое колесо. Четыреста оборотов.
– Дважды в день? – тут же уточнил Таскер.
– Ага, – кивнул Фенвик. – У них там есть такие специальные часы, которые показывают, сколько раз я крутанул это колесо. К тому же к комнате приставлена медсестра, настоящая старая ведьма, которая не выпускает меня оттуда, пока я не поверну штурвал положенное число раз. Это, ребята, здорово смахивает на камеру пыток, уж вы мне поверьте…
– И как эти упражнения повлияли на твои уши? – осведомился Бригг.
– Это не для ушей, – пояснил Фенвик. – Я стараюсь осуществлять свой план, но пока я здесь, мне не удается и близко подойти к плавательному бассейну, и проклятые перепонки с каждым днем чувствуют себя все лучше. У меня в плече ревматизм – вот зачем они заставляют меня вертеть колесо.
– Может быть, тебя комиссуют из-за ревматизма? – предположил Бригг.
Фенвик уставился на него во все глаза.
– Об этом я как-то не подумал, – прошептал он наконец, расплывшись в мечтательной улыбке. – Господи! Как же я сам не сообразил! Если притвориться, будто боли распространились по всему телу и я колена не могу согнуть, то, пожалуй, мне удастся добиться досрочного увольнения по болезни. А как ты думаешь?
– Как тут обстоит дело с сиделками? – поинтересовался Таскер.
– Ужасно, – ответил Фенвик.
– Так-таки и нету ни одной хорошенькой? – с мольбой переспросил Таскер. – Ни одной не слишком страшненькой?
– Ну, – милостиво признал Фенвик, – есть тут одна ночная сестра с очень приятным голосом, да и фигура у нее ничего. Когда она проходит мимо, я нарочно выставляю в проход руку, чтобы она на нее наткнулась. Тогда сестра начинает ворчать, что она, мол, думала, будто у меня ревматизм…
– А как она выглядит? – продолжал допытываться Таскер. – Какое у нее лицо?
– Ничего особенного, – пожал плечами Фенвик, уже слегка утомленный настойчивостью товарищей. – Вот голос у нее действительно приятный.
Через день после Бригга и Таскера в тот же госпиталь были приняты Лонтри, Лонгли с его выпуклой грудью и Синклер. Офицер медицинской службы в Пенглине беспробудно пил, спасаясь от жары, и одним махом отправил всех троих в сингапурский госпиталь для гигиенического обрезания.
Чтобы не терять времени даром, Синклер приволок с собой «Атлас железных дорог мира», в котором было ровным счетом пятьсот девяносто три страницы, а Лонгли выражал робкие надежды, что пока он будет лежать в госпитале по поводу сложной операции, медики сумеют что-нибудь сделать с его горбом, который почему-то вырос спереди, а не сзади.
В тот же день после обеда всех пенглинцев, включая примкнувшего к ним в последний момент Фенвика, прооперировали и отправили обратно в палату, туго перевязав их раны узким белым бинтом.
– Что-то сильно болит, – шепнул Таскер Бриггу, томившемуся на соседней койке.
– И у меня, – ответил тот. – Уж не знаю, стоило ли терпеть… Ну, ничего, зато теперь нам дадут отпуск.
– Сильно болит, – пожаловался Фенвик Лонтри, который лежал рядом с ним.
– И у меня. Интересно, зачем евреи делают это со своими младенцами? – отозвался Лонтри.
Потом в палату вошла сиделка Блессингтон – та самая, с приятным голосом и фигурой. Таскер посмотрел на нее прикрыв лицо краешком одеяла. Так же поступил и Бригг. И Лонтри тоже.
Блессингтон была одета в девственно чистый белый халат. Ее лицо, как и предупреждал Фенвик, не отличалось красотой, зато длинные ноги имели вид прохладный и соблазнительный.
– Добрый вечер, – поздоровалась Блессингтон с Таскером, опершись руками на спинку его кровати. – Как мы себя чувствуем?
Таскер, пожиравший сиделку глазами, с энтузиазмом тряхнул головой, и она продолжила негромко беседовать с ним, одновременно поглаживая торчащие из-под одеяла пальцы ног счастливца.
– О-о-о-ох! – неожиданно ахнул Таскер. – Не надо! Прошу вас, сестра, не надо! Больно…
– Что случилось? – улыбнулась Блессингтон. – Отчего мы так разволновались? Я же просто трогаю тебя за пальцы, вот так…
– О-о-ооо-оо-о! – простонал Таскер. -Это не пальцы, это… моя операция. О-оо-о! У-УУ-У!
Блессингтон не торопясь переходила от одного раненого к другому.
– О-о-ооо-оо-о! – сказал Бригг. – О-о-оох!! И Фенвик сказал:
– О-о-ооо-оо-о!
И Лонтри тоже сказал:
– О-о-ооо-оо-о!
И только Лонгли, у которого была уродливая грудная клетка, и который совсем не интересовался женщинами, просто сказал:
– Ох!
Солдат, работавший в кухне, обманул Сэнди Джекобса. Никакого отпуска по болезни новообрезанным не полагалось. На третий день после операции они уже вернулись в Пенглин, правда – все еще с бинтами на тех местах, к которым прикоснулся скальпелем армейский хирург.
В первую же ночь после их возвращения собаки возле казармы учинили дьявольский концерт, и Бригг снова начал думать о том, что стало с ногами Фреда Органа. На следующий день он смастерил из спинки стула и двух велосипедных камер мощную катапульту и установил ее на балконе. Смертоносная машина могла метать четвертинку кирпича на расстояние около ста ярдов, сообщая снаряду достаточную скорость, чтобы прикончить любую собаку, которая осмелится выть на луну. Когда в наступившей темноте снова залаяли и заскулили неугомонные псы, Бригг вышел на балкон в обществе нескольких товарищей, которым не терпелось увидеть первый выстрел. Увесистый камень со свистом унесся во мрак – и угодил в левую коленную чашечку сержанта Любезноу, который на беду возвращался из столовой через плац.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72