А Наама можешь не бояться. Если ты взял его Супругу и он не посмел возражать, то почему бы тебе не забрать и его Глаз? Торопись, факел скоро догорит!
Пропади оно пропадом! Опять эти древние боги! Из сказанного Узитави Эврих понял ровно половину – она желала, чтобы он взял Глаз Дракона. О целебной траве девчонка, похоже, ведать не ведает и вела его именно сюда. Но на что ему этот камень? Или она хочет, чтобы он достал Глаз Дракона для нее? Э, была не была, Глаз он ей достанет, а уж она пусть потом сама утрясает свои отношения с Наамом.
– Свети лучше! – скомандовал он и, уцепившись за переднюю лапу идола, поставил ногу на его чешуйчатое бедро. Вытянув руку, ухватился за клык человекодракона, подтянулся, оседлав его переднюю лапу и, выпрямившись, уставился прямо в сияющий Глаз Дракона. Осторожно прикоснулся пальцами к полированной поверхности, ожидая, что полыхавшее внутри самоцвета пламя обдаст нестерпимым жаром, обожжет, опалит, но драгоценный камень был, как ему и положено, прохладным. Решившись, Эврих потянул его из глазницы, ощущая приятную тяжесть и удивляясь тому, как изумительно ровно отшлифована поверхность огненного ока.
Ухватив Глаз Дракона двумя руками, он подался назад, поставил одну ногу на когтистую лапу монстра и спустил другую, нащупывая опору. Ага, вот и фаллос этой твари на что-то сгодится!
– Берегись! – взвизгнула Узитави. Послышался сухой хруст, опора ушла из-под ноги Эвриха, и он, судорожно вцепившись в Глаз Дракона, шмякнулся на каменный пол святилища.
– Зар-раза! – прошипел юноша, поднимаясь на ноги. Одной рукой он прижимал к животу Глаз Дракона, другой потирал ушибленное плечо.
– Ну все, можем идти? Закончила ты свои счеты с супругом? – раздраженно поинтересовался он, поворачиваясь к Узитави, в ужасе уставившейся на каменного истукана. – Что еще стряслось? Что ты глаза выкатила, будто смерть свою увидела?
Проследив за взглядом девушки, он понял, чем было вызвано его падение: огромный фаллос Наама, не выдержав его веса, откололся и лежал теперь у ног истукана, подобно гигантской окаменевшей гусенице.
– Ай-ай-ай… Досадно, – пробормотал Эврих, глядя на искрящийся скол камня. – Глаз этому идолу вроде бы ни к чему, а вот без члена он выглядит каким-то обездоленным. Ну пошли, что ли? Факел-то и впрямь вот-вот погаснет!
– Велика сила древних богов! – прошептала Узитави, пятясь от искалеченного изваяния. – Велика милость их, страшен гнев и бессилен Наам воспрепятствовать задуманному ими!
Выходит, ждать помощи от этой девчонки не приходится. О том, где растет хуб-кубава, она понятия не имеет, думал Эврих, выбираясь из святилища. Надо, стало быть, прежде всего отыскать Мджингу, а затем уже приниматься за розыски долины Нгуруве…
23
Весть об осквернении святилища Наама принес в пещерный поселок Мунлога. Некогда он был учеником колдуна в одном из селений нундожу, и хотя чародейских способностей у него, по мнению Гани, было не больше, чем у Цембы, согласно обычаям он в отсутствие учителя мог посещать обитель Всевидящего и Всемогущего. Разумеется, он должен был предупредить о своем паломничестве вождя, однако весть, принесенная им, была столь чудовищна, что никому и в голову не пришло поинтересоваться, зачем он туда ходил. Исчезновение Глаза Дракона и ужасное надругательство над каменным воплощением Наама так потрясло и взбудоражило племя, что Гани вынужден был немедленно выслать следопытов и во главе двух десятков воинов отправиться вслед за ними к святилищу. Старейшины поселка настояли на том, чтобы вместе с ним пошел и Бубергай, незаметно превратившийся из покладистого, исполнительного помощника вождя в самоуверенного соперника его, умело сеявшего рознь между Гани и молодыми воинами племени.
Происки Бубергая все больше беспокоили Гани, и мысль о том, что тот постарается использовать обрушившееся на мибу несчастье в своих целях, заставило его обдумывать каждое свое слово, каждое движение. Хороший урожай прибавил обитателям пещерного поселка уверенности в собственных силах, и воины все охотнее прислушивались к нашептываниям Бубергая, призывавшего совершить налет на пепонго и отомстить им за все многочисленные обиды, нанесенные мибу. Он не понимал и не хотел принимать в расчет многочисленность подлых карликов. Горькая истина, состоящая в том, что мибу оставили в покое лишь потому, что племя вовремя успело убраться с дороги пепонго и никакие горы не спасут изгнанников, если те посмеют досаждать или хотя бы просто напоминать о своем существовании могущественным соседям, не доходила до его сознания, затуманенного жаждой власти. Пользуясь каждым удобным случаем, Бубергай талдычил соплеменникам о томящихся в рабстве у пепонго близких, соблазнял воинов рассказами о маленьких покладистых женщинах, которые станут их законной добычей, взывал к гордости и алчности, не забывая при этом напоминать о мнимой неприступности долины Бенгри, для защиты которой довольно якобы двух дюжин вооруженных духовыми трубками девушек.
Бубергай, не задумываясь, обвинил пепонго в осквернении святилища Наама и, завидев белую скалу, не находил себе места от нетерпения, не желая понимать, что если это и в самом деле козни мерзких карликов, в чем у любого разумного человека были все основания сомневаться, то, совершив подобное святотатство, они уж верно приготовились к ответным действиям мибу. Следуя во главе маленького отряда, вождь, придав своему лицу непроницаемое выражение, не пытался спорить с Бубергаем, на которого накатил приступ красноречия, – убеждать в чем-либо ослепленного призраком власти воина было совершенно бесполезно. Вместо этого Гани внимательнейшим образом смотрел себе под ноги и потому первым обнаружил на песке неподалеку от входа в святилище то, чего не заметил Мунлога, но что едва ли могло укрыться от глаз посланных сюда разведчиков.
Увидев полустертый след копыт горного быка, вождь мысленно похвалил себя за проницательность и порадовался тому, что, пока до Бубергая и остальных воинов дойдет, кто является виновником осквернения святилища, у него будет время обдумать ситуацию и принять верное решение. Он поглядел на могилу Мдото и беззвучно попросил дух своего погибшего друга и учителя помочь ему наилучшим образом использовать предоставленную судьбой отсрочку, ибо сознавал, что сейчас племени его угрожает еще более страшная опасность, чем пять лет назад, когда карлики перебили всех колдунов мибу и вторглись на принадлежащие им испокон веку земли. Утрата веры, развенчание кумира страшнее любых захватчиков, но, быть может, осквернение статуи Божественного Дракона и есть тот самый толчок, который был необходим мибу, чтобы навсегда порвать с прошлым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Пропади оно пропадом! Опять эти древние боги! Из сказанного Узитави Эврих понял ровно половину – она желала, чтобы он взял Глаз Дракона. О целебной траве девчонка, похоже, ведать не ведает и вела его именно сюда. Но на что ему этот камень? Или она хочет, чтобы он достал Глаз Дракона для нее? Э, была не была, Глаз он ей достанет, а уж она пусть потом сама утрясает свои отношения с Наамом.
– Свети лучше! – скомандовал он и, уцепившись за переднюю лапу идола, поставил ногу на его чешуйчатое бедро. Вытянув руку, ухватился за клык человекодракона, подтянулся, оседлав его переднюю лапу и, выпрямившись, уставился прямо в сияющий Глаз Дракона. Осторожно прикоснулся пальцами к полированной поверхности, ожидая, что полыхавшее внутри самоцвета пламя обдаст нестерпимым жаром, обожжет, опалит, но драгоценный камень был, как ему и положено, прохладным. Решившись, Эврих потянул его из глазницы, ощущая приятную тяжесть и удивляясь тому, как изумительно ровно отшлифована поверхность огненного ока.
Ухватив Глаз Дракона двумя руками, он подался назад, поставил одну ногу на когтистую лапу монстра и спустил другую, нащупывая опору. Ага, вот и фаллос этой твари на что-то сгодится!
– Берегись! – взвизгнула Узитави. Послышался сухой хруст, опора ушла из-под ноги Эвриха, и он, судорожно вцепившись в Глаз Дракона, шмякнулся на каменный пол святилища.
– Зар-раза! – прошипел юноша, поднимаясь на ноги. Одной рукой он прижимал к животу Глаз Дракона, другой потирал ушибленное плечо.
– Ну все, можем идти? Закончила ты свои счеты с супругом? – раздраженно поинтересовался он, поворачиваясь к Узитави, в ужасе уставившейся на каменного истукана. – Что еще стряслось? Что ты глаза выкатила, будто смерть свою увидела?
Проследив за взглядом девушки, он понял, чем было вызвано его падение: огромный фаллос Наама, не выдержав его веса, откололся и лежал теперь у ног истукана, подобно гигантской окаменевшей гусенице.
– Ай-ай-ай… Досадно, – пробормотал Эврих, глядя на искрящийся скол камня. – Глаз этому идолу вроде бы ни к чему, а вот без члена он выглядит каким-то обездоленным. Ну пошли, что ли? Факел-то и впрямь вот-вот погаснет!
– Велика сила древних богов! – прошептала Узитави, пятясь от искалеченного изваяния. – Велика милость их, страшен гнев и бессилен Наам воспрепятствовать задуманному ими!
Выходит, ждать помощи от этой девчонки не приходится. О том, где растет хуб-кубава, она понятия не имеет, думал Эврих, выбираясь из святилища. Надо, стало быть, прежде всего отыскать Мджингу, а затем уже приниматься за розыски долины Нгуруве…
23
Весть об осквернении святилища Наама принес в пещерный поселок Мунлога. Некогда он был учеником колдуна в одном из селений нундожу, и хотя чародейских способностей у него, по мнению Гани, было не больше, чем у Цембы, согласно обычаям он в отсутствие учителя мог посещать обитель Всевидящего и Всемогущего. Разумеется, он должен был предупредить о своем паломничестве вождя, однако весть, принесенная им, была столь чудовищна, что никому и в голову не пришло поинтересоваться, зачем он туда ходил. Исчезновение Глаза Дракона и ужасное надругательство над каменным воплощением Наама так потрясло и взбудоражило племя, что Гани вынужден был немедленно выслать следопытов и во главе двух десятков воинов отправиться вслед за ними к святилищу. Старейшины поселка настояли на том, чтобы вместе с ним пошел и Бубергай, незаметно превратившийся из покладистого, исполнительного помощника вождя в самоуверенного соперника его, умело сеявшего рознь между Гани и молодыми воинами племени.
Происки Бубергая все больше беспокоили Гани, и мысль о том, что тот постарается использовать обрушившееся на мибу несчастье в своих целях, заставило его обдумывать каждое свое слово, каждое движение. Хороший урожай прибавил обитателям пещерного поселка уверенности в собственных силах, и воины все охотнее прислушивались к нашептываниям Бубергая, призывавшего совершить налет на пепонго и отомстить им за все многочисленные обиды, нанесенные мибу. Он не понимал и не хотел принимать в расчет многочисленность подлых карликов. Горькая истина, состоящая в том, что мибу оставили в покое лишь потому, что племя вовремя успело убраться с дороги пепонго и никакие горы не спасут изгнанников, если те посмеют досаждать или хотя бы просто напоминать о своем существовании могущественным соседям, не доходила до его сознания, затуманенного жаждой власти. Пользуясь каждым удобным случаем, Бубергай талдычил соплеменникам о томящихся в рабстве у пепонго близких, соблазнял воинов рассказами о маленьких покладистых женщинах, которые станут их законной добычей, взывал к гордости и алчности, не забывая при этом напоминать о мнимой неприступности долины Бенгри, для защиты которой довольно якобы двух дюжин вооруженных духовыми трубками девушек.
Бубергай, не задумываясь, обвинил пепонго в осквернении святилища Наама и, завидев белую скалу, не находил себе места от нетерпения, не желая понимать, что если это и в самом деле козни мерзких карликов, в чем у любого разумного человека были все основания сомневаться, то, совершив подобное святотатство, они уж верно приготовились к ответным действиям мибу. Следуя во главе маленького отряда, вождь, придав своему лицу непроницаемое выражение, не пытался спорить с Бубергаем, на которого накатил приступ красноречия, – убеждать в чем-либо ослепленного призраком власти воина было совершенно бесполезно. Вместо этого Гани внимательнейшим образом смотрел себе под ноги и потому первым обнаружил на песке неподалеку от входа в святилище то, чего не заметил Мунлога, но что едва ли могло укрыться от глаз посланных сюда разведчиков.
Увидев полустертый след копыт горного быка, вождь мысленно похвалил себя за проницательность и порадовался тому, что, пока до Бубергая и остальных воинов дойдет, кто является виновником осквернения святилища, у него будет время обдумать ситуацию и принять верное решение. Он поглядел на могилу Мдото и беззвучно попросил дух своего погибшего друга и учителя помочь ему наилучшим образом использовать предоставленную судьбой отсрочку, ибо сознавал, что сейчас племени его угрожает еще более страшная опасность, чем пять лет назад, когда карлики перебили всех колдунов мибу и вторглись на принадлежащие им испокон веку земли. Утрата веры, развенчание кумира страшнее любых захватчиков, но, быть может, осквернение статуи Божественного Дракона и есть тот самый толчок, который был необходим мибу, чтобы навсегда порвать с прошлым?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171