Чтобы утолить жажду, она время от времени вынуждена была делать глоток-другой вина из единственной в подвале снабженной краном бочки и сама не заметила, как ее сморила дремота, перешедшая в крепкий сон.
Первое, что увидела Ниилит, открыв глаза, был склонившийся над ней мужчина с тускло посверкивавшим в свете стоящего на полу масляного светильника рабским ошейником. Вскрикнув от неожиданности, девушка попыталась вскочить на ноги, но незнакомец успел вцепиться ей в плечо жесткой как клешня рукой.
– Пусти! – пискнула Ниилит. Раб, не отвечая, попытался заткнуть ей рот левой рукой, а правой рванул с ее плеча рубаху.
Похотливо горящие глазки, скошенный подбородок и грязный, засаленный халат многое сказали Ниилит о намерениях раба, его характере и положении в доме. Девушка издала пронзительный крик и рванулась из рук насильника. Тот на мгновение опешил, а потом отвесил ей затрещину, от которой в глазах потемнело. Не теряя времени, раб одной рукой стиснул ее запястья, а другой сорвал остатки рубашки. Он был уверен, что без труда заломает хорошенькую маленькую воровку и вволю насытится ею, прежде чем отдать в руки хозяина, но мерзкая девчонка опять завизжала и, со змеиной быстротой извернувшись, вцепилась зубами в его руку.
– Ну, стерва! – прохрипел раб и яростно пнул начавшую подниматься Ниилит ногой в живот.
Девушка согнулась от боли. Следующий, пришедшийся в висок удар опрокинул ее на влажный земляной пол.
Сквозь затопивший сознание кровавый сумрак она почувствовала, что раб переворачивает ее на живот, ощутила вкус кислой земли на губах. Боль в заломленной руке заставила Ниилит взвыть. Не понимая, чего же он от нее хочет, девушка извивалась и корчилась от боли. Разъяренный ее сопротивлением и тупостью насильник, продолжая выкручивать своей жертве руку, рванул ее за разметавшиеся волосы, заставляя встать на колени.
– Ноги, ноги раздвинь, дурища! – хрипел он, стоя над Ниилит и пригибая ее голову к земле.
Боль, подкрепленная ощущением беспомощности и неизбежности того, что собирался учинить над ней жестокорукий раб, заставили в конце концов Ниилит понять, какую позу она должна принять, дабы угодить своему мучителю. Она сознавала, что сила на его стороне и ей не остается ничего иного, как уступить и молить Богиню, чтобы пытка эта поскорее кончилась. Однако, вопреки разуму, чувство ужаса, стыда и ненависти к насильнику было так велико, что Ниилит предпочитала лучше быть убитой и разорванной на части, чем покориться. Рискуя сломать себе руку, она качнулась вперед, и перевернувшись на спину, изо всех сил ударила раба пятками в грудь. Тут же ей стало ясно, что удар не достиг цели – пятки лишь мазнули по ребрам насильника, но если она сумеет, используя обретенную на миг свободу, погасить светильник…
– Это тебе, Шарух, наука! – раздался с верха лестницы низкий насмешливый голос. – Настоящие саккаремки – это не мельсинские шлюхи. И не твои вонючие степнячки, готовые снимать штаны перед первым встречным. Сколько живешь в столице, а разницы так и не понял! Ай-ай-ай!
Все еще дрожа от пережитого страха, Ниилит замерла как вкопанная, глядя на стоявшего у двери, ведущей в глубину дома, краснолицего, держащего в руке подсвечник с толстой свечой.
– Испугалась небось моего косорожего? – продолжал тот, оценивающе разглядывая оцепеневшую девушку, инстинктивно пытавшуюся прикрыть наготу руками. – Тебе, красавица, не его, тебе меня бояться надобно! Ибо тех, кто в мой подвал залезает, я о-очень не жалую.
Ниилит молчала, только зубы ее выбивали громкую дробь.
Этот Краснолицый и вправду вызывал у нее значительно больший ужас, чем Шарух. Это был Хозяин. Теперь она была в его власти, и он мог не просто высечь, изнасиловать или убить ее, когда вздумается, он мог довести ее до такого состояния, что она почтет за счастье исполнить любую его самую мерзкую прихоть. Ниилит видела, как дрессируют непокорных рабынь в Чирахе, и едва ли столичные способы "воспитания" дают худшие результаты. Разумеется, в ее родном городе к рабам относились по-разному. Старый Агвай, умерший год назад на руках своего хозяина, считал Зелхата скорее сыном, чем господином, а мудрый ученый любил раба, как заботливого, хотя и не слишком разумного старшего брата. В то же время Угви – косенькая желтолицая девушка из Халисуна, – проведя несколько месяцев в "веселом доме" Набиба, полностью утратила человеческий облик, и Ниилит сама видела, как она, стоя на коленях посреди пыльной улицы, вылизывала ноги Бхубакашу, ничуть не смущаясь собравшихся поглазеть на диковинное зрелище зевак.
Ниилит не могла бы сказать, почему вид краснолицего заставил ее вспомнить Угви, но что-то этакое, видать, было в его волчьем оскале и прищуренных глазках, которыми он ощупывал каждую пядь ее обнаженного тела, в том, как приниженно опустился на корточки Шарух, разом утративший весь свой пыл и агрессивность.
– Ну красавица, бери тряпье и поднимайся в дом. А ты не забудь, за чем я тебя сюда послал, да принеси матери кувшин вина. – Краснолицый, щурясь, смотрел, как Ниилит, подобрав обрывки рубашки и прижав их к груди, словно зачарованная взглядом удава птица, мелкими шажками поднимается по лестнице.
На краснолицем был короткий домашний халат, оставлявший открытыми кривые волосатые ноги. При нем не было ни плети, ни палки, однако девушка, не сводя с него расширенных от ужаса глаз, почему-то чувствовала, что противиться его воле бесполезно. Она остановилась перед ним, не дойдя нескольких ступенек, но тот сделал ей знак следовать за собой, и Ниилит повиновалась. Она вышла вслед за краснолицым в узкий коридор, и тут он, внезапно обернувшись, приблизил к ней свое лицо и прошептал:
– Мне нравятся дикарки. Ты хорошо отшила Шаруха, но помни, я хозяин и со мной тебе следует вести себя по-другому.
Взяв ее за подбородок, он заставил девушку поглядеть в свои колючие маленькие глазки. Потом грубо схватил за низ живота и Ниилит, прикусив губу, почувствовала, как ручьем хлынули из глаз слезы стыда и бессилия.
– Пожалуйста… Не надо… – всхлипывая взмолилась она, не сделав, однако, даже попытки отпихнуть этого мерзкого похотливого самца.
– О, конечно. Не здесь и не сейчас, – согласился Краснолицый, с ухмылкой глядя, как она прижимает к груди свои жалкие, бесполезные лохмотья. – У нас еще будет для этого время, да и более подходящих мест в доме более чем достаточно.
11
По сигналу Хайдада рабы выкатили из лагеря мятежников собранные ночью тараны. Подобно муравьям, тащащим гусеницу, вцепились и поволокли к городским воротам тяжелые деревянные щиты, предназначенные для прикрытия осаждавших от стрел и камней, которые готовились метать в них защитники Лурхаба. Одна, две, три сотни лучников с полными колчанами устремились следом, а за ними уже разворачивалась пешая рать, набранная Тайларом по окрестным градам и весям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171
Первое, что увидела Ниилит, открыв глаза, был склонившийся над ней мужчина с тускло посверкивавшим в свете стоящего на полу масляного светильника рабским ошейником. Вскрикнув от неожиданности, девушка попыталась вскочить на ноги, но незнакомец успел вцепиться ей в плечо жесткой как клешня рукой.
– Пусти! – пискнула Ниилит. Раб, не отвечая, попытался заткнуть ей рот левой рукой, а правой рванул с ее плеча рубаху.
Похотливо горящие глазки, скошенный подбородок и грязный, засаленный халат многое сказали Ниилит о намерениях раба, его характере и положении в доме. Девушка издала пронзительный крик и рванулась из рук насильника. Тот на мгновение опешил, а потом отвесил ей затрещину, от которой в глазах потемнело. Не теряя времени, раб одной рукой стиснул ее запястья, а другой сорвал остатки рубашки. Он был уверен, что без труда заломает хорошенькую маленькую воровку и вволю насытится ею, прежде чем отдать в руки хозяина, но мерзкая девчонка опять завизжала и, со змеиной быстротой извернувшись, вцепилась зубами в его руку.
– Ну, стерва! – прохрипел раб и яростно пнул начавшую подниматься Ниилит ногой в живот.
Девушка согнулась от боли. Следующий, пришедшийся в висок удар опрокинул ее на влажный земляной пол.
Сквозь затопивший сознание кровавый сумрак она почувствовала, что раб переворачивает ее на живот, ощутила вкус кислой земли на губах. Боль в заломленной руке заставила Ниилит взвыть. Не понимая, чего же он от нее хочет, девушка извивалась и корчилась от боли. Разъяренный ее сопротивлением и тупостью насильник, продолжая выкручивать своей жертве руку, рванул ее за разметавшиеся волосы, заставляя встать на колени.
– Ноги, ноги раздвинь, дурища! – хрипел он, стоя над Ниилит и пригибая ее голову к земле.
Боль, подкрепленная ощущением беспомощности и неизбежности того, что собирался учинить над ней жестокорукий раб, заставили в конце концов Ниилит понять, какую позу она должна принять, дабы угодить своему мучителю. Она сознавала, что сила на его стороне и ей не остается ничего иного, как уступить и молить Богиню, чтобы пытка эта поскорее кончилась. Однако, вопреки разуму, чувство ужаса, стыда и ненависти к насильнику было так велико, что Ниилит предпочитала лучше быть убитой и разорванной на части, чем покориться. Рискуя сломать себе руку, она качнулась вперед, и перевернувшись на спину, изо всех сил ударила раба пятками в грудь. Тут же ей стало ясно, что удар не достиг цели – пятки лишь мазнули по ребрам насильника, но если она сумеет, используя обретенную на миг свободу, погасить светильник…
– Это тебе, Шарух, наука! – раздался с верха лестницы низкий насмешливый голос. – Настоящие саккаремки – это не мельсинские шлюхи. И не твои вонючие степнячки, готовые снимать штаны перед первым встречным. Сколько живешь в столице, а разницы так и не понял! Ай-ай-ай!
Все еще дрожа от пережитого страха, Ниилит замерла как вкопанная, глядя на стоявшего у двери, ведущей в глубину дома, краснолицего, держащего в руке подсвечник с толстой свечой.
– Испугалась небось моего косорожего? – продолжал тот, оценивающе разглядывая оцепеневшую девушку, инстинктивно пытавшуюся прикрыть наготу руками. – Тебе, красавица, не его, тебе меня бояться надобно! Ибо тех, кто в мой подвал залезает, я о-очень не жалую.
Ниилит молчала, только зубы ее выбивали громкую дробь.
Этот Краснолицый и вправду вызывал у нее значительно больший ужас, чем Шарух. Это был Хозяин. Теперь она была в его власти, и он мог не просто высечь, изнасиловать или убить ее, когда вздумается, он мог довести ее до такого состояния, что она почтет за счастье исполнить любую его самую мерзкую прихоть. Ниилит видела, как дрессируют непокорных рабынь в Чирахе, и едва ли столичные способы "воспитания" дают худшие результаты. Разумеется, в ее родном городе к рабам относились по-разному. Старый Агвай, умерший год назад на руках своего хозяина, считал Зелхата скорее сыном, чем господином, а мудрый ученый любил раба, как заботливого, хотя и не слишком разумного старшего брата. В то же время Угви – косенькая желтолицая девушка из Халисуна, – проведя несколько месяцев в "веселом доме" Набиба, полностью утратила человеческий облик, и Ниилит сама видела, как она, стоя на коленях посреди пыльной улицы, вылизывала ноги Бхубакашу, ничуть не смущаясь собравшихся поглазеть на диковинное зрелище зевак.
Ниилит не могла бы сказать, почему вид краснолицего заставил ее вспомнить Угви, но что-то этакое, видать, было в его волчьем оскале и прищуренных глазках, которыми он ощупывал каждую пядь ее обнаженного тела, в том, как приниженно опустился на корточки Шарух, разом утративший весь свой пыл и агрессивность.
– Ну красавица, бери тряпье и поднимайся в дом. А ты не забудь, за чем я тебя сюда послал, да принеси матери кувшин вина. – Краснолицый, щурясь, смотрел, как Ниилит, подобрав обрывки рубашки и прижав их к груди, словно зачарованная взглядом удава птица, мелкими шажками поднимается по лестнице.
На краснолицем был короткий домашний халат, оставлявший открытыми кривые волосатые ноги. При нем не было ни плети, ни палки, однако девушка, не сводя с него расширенных от ужаса глаз, почему-то чувствовала, что противиться его воле бесполезно. Она остановилась перед ним, не дойдя нескольких ступенек, но тот сделал ей знак следовать за собой, и Ниилит повиновалась. Она вышла вслед за краснолицым в узкий коридор, и тут он, внезапно обернувшись, приблизил к ней свое лицо и прошептал:
– Мне нравятся дикарки. Ты хорошо отшила Шаруха, но помни, я хозяин и со мной тебе следует вести себя по-другому.
Взяв ее за подбородок, он заставил девушку поглядеть в свои колючие маленькие глазки. Потом грубо схватил за низ живота и Ниилит, прикусив губу, почувствовала, как ручьем хлынули из глаз слезы стыда и бессилия.
– Пожалуйста… Не надо… – всхлипывая взмолилась она, не сделав, однако, даже попытки отпихнуть этого мерзкого похотливого самца.
– О, конечно. Не здесь и не сейчас, – согласился Краснолицый, с ухмылкой глядя, как она прижимает к груди свои жалкие, бесполезные лохмотья. – У нас еще будет для этого время, да и более подходящих мест в доме более чем достаточно.
11
По сигналу Хайдада рабы выкатили из лагеря мятежников собранные ночью тараны. Подобно муравьям, тащащим гусеницу, вцепились и поволокли к городским воротам тяжелые деревянные щиты, предназначенные для прикрытия осаждавших от стрел и камней, которые готовились метать в них защитники Лурхаба. Одна, две, три сотни лучников с полными колчанами устремились следом, а за ними уже разворачивалась пешая рать, набранная Тайларом по окрестным градам и весям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171