— Вот нарушитель, господин Анахайм, — почтительно произнес патрульный.
Модуль завис чуть ниже и не обращал внимания на присутствие патруля. Внизу под ним ревела река, устремляясь к внезапно обрывающейся ступени на поверхности земли и образуя гигантский водопад, при виде которого захватывало дух. Огромное облако водяной пыли висело в воздухе, заслоняя обзор, но там, внизу, каскады воды со страшным грохотом обрушивались вниз, увлекали за собой и молотили в страшной круговерти глыбы, оторванные от скал. Модуль сделал в воздухе несколько пируэтов, завис сбоку от водопада, и вдруг, ринувшись в клокочущую бездну, пропал, поглощенный неукротимым потоком.
Анахайм вжался в кресло и на мгновение прикрыл глаза. Патрульный рванул с места, направив свой желтый модуль вдоль уступа водопада.
— В который раз это вижу! — орал патрульный, пытаясь перекричать рев воды. — И все равно внутри все трясется! Там падают обломки скал весом в десятки тонн! Как можно там лавировать?!
Преодолев километровую ширину водопада за пятнадцать секунд, красный модуль вынырнул с другой его стороны и снова завис в неподвижности.
— Модуль шестьсот семьдесят семь! — сказал патрульный в микрофон, выйдя на рабочую волну. — Вы оштрафованы на триста кредиток за нарушение правил поведения в зоне природного явления, представляющего опасность для жизни, параграф третий пункта…
— Пожалуй, выпишите еще один штраф, офицер, — перебил его голос из динамика. — Мельчают у вас водопады, что ли? Перестали производить впечатление. — Модуль снова нырнул в облако водяной пыли.
— Скорее, болван! — закричал Анахайм.
Они взлетели вверх, на сто метров над водопадом, и подоспели вовремя, чтобы увидеть, как нарушитель правопорядка выскочил у противоположной стороны обрывающегося в бездну потока, рванул вверх и растворился в небе.
— Эва! — прошептал Анахайм, проводив его тяжелым потрясенным взглядом.
— Ну, бабка, дает. — Патрульный покачал головой.
— Закрой рот, — процедил Анахайм.
— Я люблю свою мать. Благодаря ей я стал тем, что я есть. Нет, она не тянула меня за уши. Просто я всегда знал, каким она хотела бы меня видеть. Она ждала. И вот теперь, когда, казалось, все наладилось, между нами опять возникло непонимание…
— Все преодолимо, Ион.
— Проклятие! Этот человек сводит меня с ума! Он все время подкидывает мне новые проблемы. Меня тошнит от него самого, от этого его Селона и от его выходок…
— Сводить людей с ума — это его профессия. Или хобби. Чему вы удивляетесь?
— Ронда ушла от меня, Скальд… Она оставила записку, что должна побыть в одиночестве…
Ион без конца курил свои сигары, рассеянно стряхивая пепел то в горшок с цветами, то в свернутый из бумаги пакетик, хотя перед ним на столике стояла пепельница.
— Она действительно была угнетена, — смущенно проговорил Скальд. — Но вы должны набраться терпения и ждать…
Ион поднял голову.
— А чем она была угнетена?
— Историей с господином Риссером.
— Чего?
— Она винит себя в его смерти, хотя прошло столько лет. И возможно, это сильное чувство вины перед семьей привело к ее уходу. Я посоветовал ей обратиться к врачу. Конечно, мало приятного в той истории, но — надо забыть, сказал я ей…
Ион усмехнулся, сломал пальцами сигару, аккуратно сложил ее в горшок с розами и раскурил новую.
— Очень занимательно. И психологически достоверно. Только одна закавыка, Скальд. Риссера застрелили за два года до того, как я познакомился с Рондой. Это соседи вызвали патруль.
— Чтоб я сдох! — после длинной паузы с чувством произнес детектив. — Значит, вы правы, Ион, — Анахайм снова вносит раздор во вражеский лагерь. Теперь мне все понятно…
— Что вам понятно?
Скальд повеселел.
— Что не все так плохо, господин Регенгуж!
— Ну надо же. Вы сейчас в пляс пуститесь.
— Я не умею танцевать. Да, это он! Подождите… А он не мог внушить Зире, что он — тот человек, которого она любила?
— Гладстон, — напомнил Ион.
— Ах, да, у нас слишком материальные доказательства… Где же Зира?
— Мама уже вот-вот будет. Пойти принести валерьянки, что ли?
— Для нее?
— Для себя…
…Зира появилась в кабинете Иона через несколько минут. Она поздоровалась, своей легкой походкой прошла к окну и раздвинула шторы.
— Не выношу полутонов и полутеней, — решительно сказала она и села на диван. — Ну, спрашивайте, Скальд. Начинайте дознание.
Ион поморщился и достал новую сигару.
— Я подумал, что вы оговорились, Зира, когда рассказывали мне про Браззаль, — «У Иона светлые, как у отца, глаза». На фотографии у Риссера глаза темные.
— Все-то вы замечаете…
— Скажите, Анахайм действительно отец Иона?
Зира нервно рассмеялась:
— Ну, о ком? О ком мы с вами говорим? Что мы тут обсуждаем?
— Мы с вами пытаемся понять, кто такой господин Анахайм.
— Тот человек… Это было сорок лет назад…
— Но вы сказали своему сыну, что этот Анахайм — это тот. Да и Гладстон…
— Сказала, — со слезами в голосе согласилась Зира. — Но разве вы не понимаете, что это невозможно?
— Мама, успокойся. Мы знаем, что тебе тяжело, — сказал Ион.
— Тяжело? Мне хочется умереть.
— Мама!
— Скажите, вы заметили в нем какие-либо отличия от того мужчины?
— Этот красивее… Так мне показалось…
— А конкретнее?
— Вроде бы нос немного другой… А может, это память меня подводит.
— Вы как-то обмолвились, что Анахайм не мог быть усыновлен.
— Я думала, что отец Анахайма — это отец Иона… И что Анахайм очень похож на своего отца…
— Понятно. А он оказался усыновленным.
— Да… Но вот в чем дело… Это сводит меня с ума… Он катает в руках обрывок бумаги точно так же, как тот… Такой же поворот головы, мгновенно промелькнувшая жестокость в прежде равнодушных глазах, от которой все цепенеет внутри, — словно он придумал какую-то пакость и рад этому… Я смотрю на него и вижу того самого человека, которого любила много лет назад и которого не могла забыть всю жизнь…
— А как он при той встрече воспринимал вас?
— Сначала пристально изучал меня, глаз не сводил. А потом стал вести себя так, будто он и есть тот самый…
— Были какие-нибудь конкретные детали, что-то очень личное, известное только вам двоим? — деликатно понизив голос, спросил Скальд. Зира печально кивнула. — Почему вы расстались?
— Я ушла сама. Он подавлял меня. Масштаб его личности превышал мой настолько, что казалось, еще немного, и я потеряю себя, совсем… И потом, мне хотелось уйти на самом пике нашей любви. Чтобы запомнилось только самое хорошее, светлое, а не мелкие стычки, ссоры, которыми обычно заканчивается большая любовь.
— И вы потом не жалели?
Зира опустила голову.
— Все равно ничего хорошего из этого не получилось бы.
— Извините, Зира, что я спрашиваю… У него был пупок?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93