Теперь нужно наводить мосты, так сказать, согласия.
Ночью она все перестирала своим мужчинам, одновременно готовя обед. Закончила дела в половине четвертого, а в девять — первый урок. Поэтому Ольга не стала гладить, оставив целую кучу мятой одежды на диване: времени нет, придется ей лежать до завтра.
Усталость проявилась уже на первом уроке. Интереснейшую тему она рассказывала настолько тусклым голосом, что ей самой противно было себя слушать. Дети, как водится, мгновенно почувствовали ее настроение и начали перешептываться.
— Урок — это спектакль. Педагог должен относиться к каждому уроку, как к своей премьере, — говорил ей когда-то учитель, из-за которого почти весь ее класс устремился на биофак.
Учитель жил далеко, на другом конце города, но она несколько раз ездила к нему посоветоваться.
— Оленька, проснись и пой! — неожиданно проговорил Константин.
— А я думала, мы еще едем, — проговорила она, очнувшись, — просто на перекрестке остановились. Спасибо тебе, Костя. Извини, что заснула. Небольшое удовольствие — возить спящую бабу.
— Сказать честно, я подглядывал: ты и спящая очень хороша, правда, говорящая — еще лучше.
— Да ну тебя! — Ольга рассмеялась и вышла.
Как немного нужно для поднятия настроения — всего-то мужской комплимент!
* * *
К Масленниковым Иван Платонович решил пока не ходить. С ними все с самого начала было ясно, такая семья живет практически в каждом доме. Их можно для острастки время от времени забирать, сажать в обезьянник, но, вернувшись оттуда, они снова принимаются за свое. Они не умеют жить по-другому, не могут, даже если бы захотели. Но, как правило, не хотят.
Интереснее был оставшийся неизвестным сосед, который проходил по двору за несколько минут до убийства Новосельской. Он мог что-то увидеть Подъезжающую машину, человека, выгуливающего огромного пса… Поэтому, вооружившись списком жильцов, Иван Платонович начал методично обходить квартиру за квартирой, начав с подъезда, где на первом этаже жили те самые Масленниковы.
Он начал с квартиры напротив, где, судя по списку, проживала Валентина Константиновна Журавлева с сыном Аркашей. Она оказалась приятной женщиной лет тридцати семи. О Масленниковых она, похоже, могла говорить часами — наболевшая тема.
— Каково мне, вы только представьте себе! У меня мальчишка растет, а под боком эти… Что он слышит, вы и представить себе не можете. Мат-перемат целыми днями. Слышимость у нас — сами знаете. Ругань еще ладно, так парни водят своих девок и, бывает, тут же на подоконнике могут с ними и устроиться. Я однажды вечером вышла с мусорным ведром, — сидят: она с голым задом, он… без штанов. И что, вы думаете, смутились? Куда там! Эта шалава только захихикала, а он мне говорит: «Что, мужика не видала? Небось сына прижила, так знаешь, как это делается». Я мимо прошла, не знала, куда глаза прятать.
— Нужно было сообщить участковому, — наставительно сказал Треуглов.
— А вы думаете, я не сообщала? И я, и другие соседи. Уж писали на них, писали… Если все собрать, «Война и мир» получится. А толку? Ну, знает про их фокусы участковый, а что он может сделать? Ничего. Понимаете, ни-че-го. В самом крайнем случае заберут их в милицию, а на следующий день выпустят. И все. Нет на них никакой управы.
— Тюрьмы переполнены, — покачал головой Иван Платонович, — административные меры не действуют… Да и какой с них штраф возьмешь, если они не работают…
— Вот именно, — махнула рукой Валентина. — Я же говорю, милиция бессильна.
— Кстати, вы слышали, позавчера вечером к Масленниковым вызывали наряд милиции? Вы не знаете, кто звонил?
— Помню, подъезжала сюда машина.
— И у них действительно было очень шумно в тот вечер?
— Да не то чтобы очень. По-моему, ничего из ряда вон выходящего. Попойка, конечно, но это же у них каждый день. Вот видите, — она невесело усмехнулась, — мы уже ко всему привыкли. Если просто кричат, поют, падают, это уже — ничего особенного, в порядке вещей.
— А на помощь никто не звал? Не было ли криков, что, мол, убивают?
— Кто его знает? Не помню, может, и кричали. Это у них каждый Божий день. Но позавчера… Нет, не помню.
— То есть вам не показалось, что позавчера у Масленниковых шумели больше обычного?
— Да, пожалуй, нет… — покачала головой Валентина. — Шумели, конечно, ругались, может быть, даже дрались, но не больше, чем обычно. Я, по крайней мере, ничего сверхъестественного не слышала. У меня, правда, телевизор работал, но когда они совсем расходятся, любой телевизор перекрикивают.
— Тем не менее кто-то вызвал милицию. Это был мужчина, говорил из автомата с набережной. Не знаете, кто это мог быть? — продолжал Иван Платонович.
— Из автомата? — пожала плечами Валентина. — В нашем подъезде у всех есть телефоны. Зачем же звонить из автомата? Тут нужна телефонная карточка. Почему не подняться к себе?
Приблизительно то же самое сказали Треуглову и другие жильцы. Он так и не нашел того, кто вызвал милицию.
Глава 29. Он же Моня…
— Значит, вы никого не нашли, Иван Платонович, я правильно понимаю? — прервал длинную речь старого опера Самарин.
— Погодите, Дмитрий Евгеньевич, я еще не досказал, — с достоинством ответил Треуглов.
Никита закатил глаза к потолку, Катя нарочито тяжело вздохнула. Обстоятельные отчеты Треуглова превращали летучки в пытку. Утренние встречи становились уже не летучками, а длинными собраниями вроде отчетно-перевыборных. У Ивана Платоновича обнаружились все данные идеального оратора для таких собраний: он умел говорить монотонно, бесцветно и очень длинно.
— Все опрошенные мною соседи Масленниковых утверждают, что милицию не вызывали и не знают, кто это сделал. Какие из этого следует сделать выводы? Вывод первый. Вызов мог быть произведен только самими Масленниковыми или кем-то из их гостей, если можно так выразиться. В тот день в их квартире соседи не заметили ничего необычного, хотя следует заметить, что для этой семьи пьяный дебош является нормой жизни.
Дмитрий поймал себя на том, что начинает клевать носом. Сказались бессонные ночи рядом с больной собакой и безутешной женой. Он сделал над собой усилие и прислушался к тому, что говорил Иван Платонович.
— …приписывая это временной амнезии, сопровождающей состояние алкогольного опьянения.
— Как это? — наконец не выдержал Никита. — Сам вызвал и забыл начисто?
— А почему нет? — ответила за Треуглова Катя. — Бывает, такого в пьяном виде натворят, а наутро — «часовню тоже я развалил?»
— Но звонил-то трезвый, — заметил Самарин.
— Неизвестно, — ответил Треуглов. — Голос был странный, возможно, измененный, как показалось дежурному по отделению. Потому и звонок был произведен из телефона-автомата. Кто-то из гостей, а может быть, из своих решил подшутить или, наоборот, напугать собравшихся, вышел под благовидным предлогом и вызвал милицию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103