— спросил Цокоцкий, разливая коньяк в тонкие стаканы. — Простите, конечно, за хамский вопрос.
— Сорок, — не моргнув глазом, ответила Касатонова.
— Я так и думал, прекрасный возраст. Мне тоже когда-то было сорок.
— Года два назад?
— Пять! — рассмеялся Цокоцкий и, легонько чокнувшись своим стаканом, одним глотком выпил. — О, опять простите, — он вынул из стола горсть конфет в ярких фантиках и рассыпал по столу. — Чем вы занимаетесь, Екатерина Сергеевна, когда не исполняете обязанности понятой или курьера?
— Ничем. Я пенсионерка.
— В сорок лет?
— Я танцевала... А балерины выходят на пенсию чуть раньше простых смертных.
— О! — восхитился Цокоцкий. — Как я завидую вашему участковому!
— Ему многие завидуют, — выпив свой коньяк, неплохую, между прочим, дозу, Касатонова с удовольствием закусила конфетой. Конфета ей понравилась настолько, что она развернула еще одну.
— Простите... Вы живете одна?
— Есть сын, Алексей... Тоже, кстати, Касатонов. Книготорговлей занимается.
Достаточно известный в своих кругах оптовик. Вы что-то хотели сказать, Леонид Валентинович?
— Да, — горестно кивнул Цокоцкий. — Хотел... Еще по глоточку?
— Если откажусь, то не прощу себе этого никогда! — отчаянно согласилась Касатонова, прекрасно понимая, что разговор даже за такой вот случайной выпивкой пойдет совсем другим — чуть откровеннее, чуть рисковее.
Цокоцкий опять плеснул примерно на палец коньяка, что в тонком стакане было не так уж мало, не так уж.
— Даже не ожидал, что конец рабочего дня окажется у меня столь, столь... — он никак не мог подобрать слова и в меру восторженного, и в меру осторожного.
— Столь прекрасный! — подсказала Касатонова.
— Принимается! — и Цокоцкий одним глотком выпил свой коньяк. — Так вот... Мы все на фабрике не просто в печали, мы в ужасе и неопределенности... Не знаем, что думать и как понимать... — Что же вас ужасает?
— Все дело в том, что Елена Ивановна, наша Леночка, которая только что заходила сюда... Как бы это вам сказать, чтобы и не навредить, и не впасть в сплетню... Она бывшая любовница... Не люблю слово «любовница»! Она бывшая возлюбленная Балмасова. Проходят годы, мы меняемся... Устаем, ищем чего-то нового... — Он полюбил другую, — догадалась Касатонова.
— Да.
— Молодую, красивую, дерзкую... — Да, — безутешно кивнул Цокоцкий.
— И кто же эта юная особа?
Цокоцкий долго молчал, потом поднял свой стакан и, убедившись, что он пуст, снова поставил его на стол, развернул конфету и будто не заметив этого, медленно разжевал, чуть заметно вздрогнул, увидев перед собой Касатонову, и снова наклонился к ней, поманил пальцем, прося приблизиться.
— Дочь Елены Ивановны, — сказал он неживим голосом.
— Сколько же ей!?
— Семнадцать.
— Какой ужас! — шепотом воскликнула Касатонова. Ей показалось, что эти слова будут наиболее уместными. — Какой кошмар! — проговорила она потрясенно.
— Елена Ивановна не знала.
— Мать ничего не знала?!
— Да... И вдруг все вскрылось. Оказывается, наш Балмасов втрескался по уши!
Седина в бороду, бес в ребро! Вот как бывает, Екатерина Сергеевна.
— А он женат?
— Конечно! Трое детей! Правда, живут они отдельно. В хорошей квартире, но отдельно.
— Но семью он не намерен был бросать?
— Ни в коем случае! И это еще не все... Девочка-то начала отдаляться от матери... Отчужденность. Не всегда дома ночует, запах спиртного... Оказывается, они с Балмасовым и в Греции побывали, и еще где-то... Не могу утверждать, но наш жизнелюб... — Балмасов? — уточнила Касатонова.
— Да, он... В общем, в Турции... Попробовали какой-то наркотик. И Леночка нашла у дочери этот наркотик. Представляете, что было дома?
— Какой ужас! Какой кошмар!
— Поэтому ее заторможенность вполне объяснима, дорогая Екатерина Сергеевна, — Цокоцкий скорбно покивал головой.
В это время раскрылась дверь, опять сантиметров на тридцать-сорок, в нее протиснулась секретарша и молча положила на стол перед Цокоцким стопку талончиков от повесток.
— Все в порядке, Леонид Валентинович, — сказала она и неловко остановилась в нескольких шагах от стола.
— Всех нашла?
— Да, они расписались, а повестки оставили себе.
— Никто не возмущался?
— Поворчали немного, но не более того.
— Спасибо, Леночка, — и Цокоцкий сдвинул всю стопку поближе к Касатоновой.
— Там просятся к вам... Несколько человек... Хромов, Рыбкин.
— Ну... если просятся, пусть войдут. Это наши бухгалтер и снабженец, — пояснил Цокоцкий Касатоновой. — Прекрасные специалисты!
— Я больше не нужна? — спросила секретарша.
— Нет-нет, все отлично, — Цокоцкий подбадривающе кивнул секретарше, отпуская ее из кабинета.
Едва секретарша вышла, в кабинет тут же один за другим вошли бухгалтер Хромов и снабженец Рыбкин. Оба настороженно посмотрели в сторону Касатоновой, потоптались у двери, не зная, как вести себя при постороннем человеке.
— Проходите, ребята, садитесь, — разрядил обстановку Цокоцкий.
Знакомьтесь, это Екатерина Сергеевна, представитель правоохранных органов.
— Вы в самом деле решили, что я из этих самых органов? — удивилась Касатонова.
— Шутка! — усмехнулся Цокоцкий. — Эта милая женщина принесла повестки к следователю. Те самые, под которыми вы только что расписались.
— Очень приятно, — склонил лысую голову бухгалтер. Обязательно придем.
Если сможем, конечно. Верно, Женя? — обратился он к Рыбкину.
Снабженец, не отвечая, развел руки в стороны, дескать, как получится, как получится.
Наступило молчание. И Рыбкин, и Хромов, сочтя, что представление закончилось, попросту ждали, когда Касатонова уйдет.
— Я немного рассказал Екатерине Сергеевне о нашем директоре... — Бывшем директоре, — поправил Рыбкин.
— И о его отношениях с Еленой Ивановной, — Цокоцкий кивнул в сторону двери, за которой скрылась секретарша. — Узелок получается забавный, но, видимо, других узелков и не бывает. Пусть уж ваши ребята разбираются.
— Разберутся, — кивнула Касатонова, чувствуя, что ей пора уходить — и снабженец, и бухгалтер молчали угрюмо и как-то настойчиво, непробиваемо.
— Кстати, мы все здесь пострадавшие, — Цокоцкий сделал рукой круг, как бы объединяя себя с Хромовым и Рыбкиным. — Всем нам крутовато досталось от Балмасова, а?
Подчиненные молча склонили головы.
— Крутовато — это как? — поинтересовалась Касатонова.
— Судьбы пошатнулись! — весело сказал Цокоцкий, — Да, мы устояли на ногах, не рухнули в грязь, на дно... Но могли. И если ваш следователь надумает искать убийцу по мотивам преступления... Мотивы есть едва ли не у всей конторы.
Смело можно выстраивать всех нас в плотные ряды и вести в камеры предварительного заключения! — куражился Цокоцкий. Видимо, коньяк подействовал на него сильнее, чем на гостью или же он и до этого принял хорошую дозу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
— Сорок, — не моргнув глазом, ответила Касатонова.
— Я так и думал, прекрасный возраст. Мне тоже когда-то было сорок.
— Года два назад?
— Пять! — рассмеялся Цокоцкий и, легонько чокнувшись своим стаканом, одним глотком выпил. — О, опять простите, — он вынул из стола горсть конфет в ярких фантиках и рассыпал по столу. — Чем вы занимаетесь, Екатерина Сергеевна, когда не исполняете обязанности понятой или курьера?
— Ничем. Я пенсионерка.
— В сорок лет?
— Я танцевала... А балерины выходят на пенсию чуть раньше простых смертных.
— О! — восхитился Цокоцкий. — Как я завидую вашему участковому!
— Ему многие завидуют, — выпив свой коньяк, неплохую, между прочим, дозу, Касатонова с удовольствием закусила конфетой. Конфета ей понравилась настолько, что она развернула еще одну.
— Простите... Вы живете одна?
— Есть сын, Алексей... Тоже, кстати, Касатонов. Книготорговлей занимается.
Достаточно известный в своих кругах оптовик. Вы что-то хотели сказать, Леонид Валентинович?
— Да, — горестно кивнул Цокоцкий. — Хотел... Еще по глоточку?
— Если откажусь, то не прощу себе этого никогда! — отчаянно согласилась Касатонова, прекрасно понимая, что разговор даже за такой вот случайной выпивкой пойдет совсем другим — чуть откровеннее, чуть рисковее.
Цокоцкий опять плеснул примерно на палец коньяка, что в тонком стакане было не так уж мало, не так уж.
— Даже не ожидал, что конец рабочего дня окажется у меня столь, столь... — он никак не мог подобрать слова и в меру восторженного, и в меру осторожного.
— Столь прекрасный! — подсказала Касатонова.
— Принимается! — и Цокоцкий одним глотком выпил свой коньяк. — Так вот... Мы все на фабрике не просто в печали, мы в ужасе и неопределенности... Не знаем, что думать и как понимать... — Что же вас ужасает?
— Все дело в том, что Елена Ивановна, наша Леночка, которая только что заходила сюда... Как бы это вам сказать, чтобы и не навредить, и не впасть в сплетню... Она бывшая любовница... Не люблю слово «любовница»! Она бывшая возлюбленная Балмасова. Проходят годы, мы меняемся... Устаем, ищем чего-то нового... — Он полюбил другую, — догадалась Касатонова.
— Да.
— Молодую, красивую, дерзкую... — Да, — безутешно кивнул Цокоцкий.
— И кто же эта юная особа?
Цокоцкий долго молчал, потом поднял свой стакан и, убедившись, что он пуст, снова поставил его на стол, развернул конфету и будто не заметив этого, медленно разжевал, чуть заметно вздрогнул, увидев перед собой Касатонову, и снова наклонился к ней, поманил пальцем, прося приблизиться.
— Дочь Елены Ивановны, — сказал он неживим голосом.
— Сколько же ей!?
— Семнадцать.
— Какой ужас! — шепотом воскликнула Касатонова. Ей показалось, что эти слова будут наиболее уместными. — Какой кошмар! — проговорила она потрясенно.
— Елена Ивановна не знала.
— Мать ничего не знала?!
— Да... И вдруг все вскрылось. Оказывается, наш Балмасов втрескался по уши!
Седина в бороду, бес в ребро! Вот как бывает, Екатерина Сергеевна.
— А он женат?
— Конечно! Трое детей! Правда, живут они отдельно. В хорошей квартире, но отдельно.
— Но семью он не намерен был бросать?
— Ни в коем случае! И это еще не все... Девочка-то начала отдаляться от матери... Отчужденность. Не всегда дома ночует, запах спиртного... Оказывается, они с Балмасовым и в Греции побывали, и еще где-то... Не могу утверждать, но наш жизнелюб... — Балмасов? — уточнила Касатонова.
— Да, он... В общем, в Турции... Попробовали какой-то наркотик. И Леночка нашла у дочери этот наркотик. Представляете, что было дома?
— Какой ужас! Какой кошмар!
— Поэтому ее заторможенность вполне объяснима, дорогая Екатерина Сергеевна, — Цокоцкий скорбно покивал головой.
В это время раскрылась дверь, опять сантиметров на тридцать-сорок, в нее протиснулась секретарша и молча положила на стол перед Цокоцким стопку талончиков от повесток.
— Все в порядке, Леонид Валентинович, — сказала она и неловко остановилась в нескольких шагах от стола.
— Всех нашла?
— Да, они расписались, а повестки оставили себе.
— Никто не возмущался?
— Поворчали немного, но не более того.
— Спасибо, Леночка, — и Цокоцкий сдвинул всю стопку поближе к Касатоновой.
— Там просятся к вам... Несколько человек... Хромов, Рыбкин.
— Ну... если просятся, пусть войдут. Это наши бухгалтер и снабженец, — пояснил Цокоцкий Касатоновой. — Прекрасные специалисты!
— Я больше не нужна? — спросила секретарша.
— Нет-нет, все отлично, — Цокоцкий подбадривающе кивнул секретарше, отпуская ее из кабинета.
Едва секретарша вышла, в кабинет тут же один за другим вошли бухгалтер Хромов и снабженец Рыбкин. Оба настороженно посмотрели в сторону Касатоновой, потоптались у двери, не зная, как вести себя при постороннем человеке.
— Проходите, ребята, садитесь, — разрядил обстановку Цокоцкий.
Знакомьтесь, это Екатерина Сергеевна, представитель правоохранных органов.
— Вы в самом деле решили, что я из этих самых органов? — удивилась Касатонова.
— Шутка! — усмехнулся Цокоцкий. — Эта милая женщина принесла повестки к следователю. Те самые, под которыми вы только что расписались.
— Очень приятно, — склонил лысую голову бухгалтер. Обязательно придем.
Если сможем, конечно. Верно, Женя? — обратился он к Рыбкину.
Снабженец, не отвечая, развел руки в стороны, дескать, как получится, как получится.
Наступило молчание. И Рыбкин, и Хромов, сочтя, что представление закончилось, попросту ждали, когда Касатонова уйдет.
— Я немного рассказал Екатерине Сергеевне о нашем директоре... — Бывшем директоре, — поправил Рыбкин.
— И о его отношениях с Еленой Ивановной, — Цокоцкий кивнул в сторону двери, за которой скрылась секретарша. — Узелок получается забавный, но, видимо, других узелков и не бывает. Пусть уж ваши ребята разбираются.
— Разберутся, — кивнула Касатонова, чувствуя, что ей пора уходить — и снабженец, и бухгалтер молчали угрюмо и как-то настойчиво, непробиваемо.
— Кстати, мы все здесь пострадавшие, — Цокоцкий сделал рукой круг, как бы объединяя себя с Хромовым и Рыбкиным. — Всем нам крутовато досталось от Балмасова, а?
Подчиненные молча склонили головы.
— Крутовато — это как? — поинтересовалась Касатонова.
— Судьбы пошатнулись! — весело сказал Цокоцкий, — Да, мы устояли на ногах, не рухнули в грязь, на дно... Но могли. И если ваш следователь надумает искать убийцу по мотивам преступления... Мотивы есть едва ли не у всей конторы.
Смело можно выстраивать всех нас в плотные ряды и вести в камеры предварительного заключения! — куражился Цокоцкий. Видимо, коньяк подействовал на него сильнее, чем на гостью или же он и до этого принял хорошую дозу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52