Вдруг захочется сорвать с клёна омелу — кучу веток паразита, похожую на вороньё гнездо. Залезет, ломает ветки на дереве, срывает зеленую омелу, бросает вниз, а спустившись, разрывает до последней веточки.
Или заберётся на скалистый пик и непременно съедет вниз по крутому снежнику. А то возьмётся гоняться на мелководье за форелью.
Форель молниеносна, прытка. Лобик только увидит её в воде, бросится лапами вперёд, а она уже в десяти метрах от него. Со смешной осторожностью поднимает он из воды лапы, надеясь, что рыба под ними, и, осерчав, разбрасывает голыши на дне прозрачной реки, выкидывает из речки большие камни, словно они виноваты в его неудаче.
Теперь этот вегетарианец ест все, что попадётся. Он уже знает вкус мяса, а запах крови приводит его в неистовство. Попадались ему на зубы косули, олени, барсуки. Шакалов он ненавидел и мог убить просто так. Ловил тетёрок, разорял их гнёзда, любил выслеживать рои диких пчёл и далеко не диких, если лесные пасеки небрежно охранялись.
Запах ружья он чувствовал далеко и тогда делался дьявольски осторожным.
Для этого у Лобика были основания.
За три года до описываемых событий кривые дороги увели любознательного Лобика довольно далеко за пределы заповедника, и он оказался как раз на тропе, по которой с высокогорных пастбищ спускались потучневшие за лето стада бычков, телок и овец. Медведь не мог упустить столь желанную поживу и сделал в этом месте длительную остановку.
Облюбовав густой кустарник в скальном районе, он сел в засаду, и первая же овца, чуть отбившаяся в сторону, оказалась его добычей. Потом ещё баран, за ним глупый бычок, снова баран. Промысел продолжался несколько дней, не остался незамеченным, опасное место пастухи засекли — поставили доску со словами: «Осторожно, медведь!» И гуртовщики, прочитав предупреждение, палили из ружей в воздух.
Прошли в степь стада, горные пастбища опустели Лобик поскитался в этих краях, ничего не нашёл и спустился к посёлку лесорубов. Здесь тоже было своё стадо, и он, выследив двух овец, убил их. В посёлке живо догадались, что появился опасный сосед, и вскоре Лобик увидел в лесу приманки с капканами. Тут он оказался на высоте. Сноровисто обезоруживал стальные машинки, а приманку съедал.
Но один охотник все-таки перехитрил зверя. В районе капканов он устроил засидку на дереве так, чтобы капкан с приманкой оказался в прицеле ружья, и Лобик попался.
Две пули с верхних веток бука впились в его могучее тело. Он взревел, нерасчётливо встал на дыбы, но тут же исчез в кустах. Он ушёл от преследователя, обагряя траву и листья своей кровью. Ох, как больно, как нехорошо сделалось ему! Счастье, что обе пули повредили только мускулы, не задев важных органов. Лобик нашёл в себе силу забраться глубоко в дикий район и, запутав охотников, занялся лечением.
Три недели медведь болел, отлёживался в разных местах, подымался только для того, чтобы собрать желудей или напиться воды. Трудные недели запомнились ему навсегда, как запомнился и запах человека, перехитрившего его, и запах ружья, поразившего его. Время показало, что память на опасность у этого зверя была превосходной.
До холодов он поправился, окреп, осенний лес предоставил ему много самой разнообразной пищи. Лобик пошёл отыскивать себе берлогу.
Его старая, очень просторная и сухая берлога оказалась недалеко, он быстро разыскал её, а когда сунулся в дыру, услышал предупреждающий рёв. Глухое ворчание показалось ему знакомым. Лобик скорее удивился, чем осерчал, в бой по непонятной причине не полез, а отошёл и улёгся так, чтобы можно было видеть вход в берлогу.
Оттуда вылезла медведица с двумя подросшими медвежатами. Стоило Лобику увидеть и почувствовать их запах, как бесследно растаяло последнее желание наказать незваных гостей. Троица вытянула носы в его сторону, медведица что-то сказала детям, и они, недовольно оглядывась, вернулись к берлоге, а сама она зашагала к Лобику, и вид у неё был скорее воинственный, чем любезный, даже, пожалуй, угрожающий. Лобик вскочил, повертелся на месте и, хотя выглядел чуть не вдвое больше противника, вдруг повернулся и, воровато оглядываясь, пошёл прочь.
Трусливое отступление перед менее сильным зверем объяснялось очень просто: то была его прошлогодняя подруга с его же детьми. И если она заняла берлогу Лобика, то взяла этим шагом лишь небольшой процент с отцовских долгов, накопившихся за полтора года: она сама родила и воспитала медвежат, сама защищала их и учила, тогда как легкомысленный папаша не сделал ничего, чтобы помочь оставленной семье. И теперь медведица, похоже, очень желала дать трёпку увёртливому отцу.
Лобик прытко бежал, оглядываясь, и жёлтые глаза его виновато моргали. Он не понимал, вероятно, что в этой истории вёл себя не хуже и не лучше всех других. Доказано, что медведи не слишком примерные семьянины, они считают, что дело воспитания медвежат целиком лежит на родительнице, а если и участвуют в этом сложном процессе, то с гораздо большим желанием на должности нянек-пестунов у детей совсем чужой медведки. Вероятно, тогда ответственности меньше…
Дня три он ходко обследовал глубокую долину, забитую глухим лесом. На переломе склона, среди плитняка из глинистого сланца, разлопушилась густейшая заросль падуба и боярышника. Здесь Лобик обнаружил неглубокую нишу и начал выковыривать плитку за плиткой. Так ему удалось углубить впадину метра на три, сделать поворот и устроить подобие пещеры. У входа возникла горка, хорошо маскирующая чёрный зев берлоги. Он остался доволен. Натаскал немного сухой листвы, травы, двигая её перед собой лапами и мордой, и улёгся, сонно помаргивая уставшими веками. Вздохнул раз-другой и задремал.
Из дремотного состояния его вывел какой-то шум снаружи. Лобик с трудом открыл глаза и выполз.
Что творилось на белом свете!
Яростный ветер прижал тёмные облака к самому лесу, разбойничий свист и вой наполнили узкую долину. В лесу скрипело, охало, последняя сухая листва с шумом кружилась в воздухе, где-то грохотали, срываясь, камни, с треском ломался сухостой. И в довершение ко всему, из тёмных туч полил дождь пополам со снегом.
Лобик посидел, посмотрел на безобразную зимнюю непогоду и, вздохнув, начал осторожно отступать в глубь своей пещеры.
3
Весну он почуял не носом, не ушами, а всем телом.
Вероятно, когда запас жира, накопленный в медвежьем теле, подходит к концу, в коре мозга возникает какое-то беспокойство. Тут уж не до сна.
Лобик завозился. Сначала ещё смутно, а потом вполне реально он ощутил неудобство во всем теле, холодную сырость, проникшую сквозь грязную, свалявшуюся за зиму шерсть.
Он заметил, что в берлоге отовсюду капает и эти капли неприятно холодят кожу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62